Здорово! Было даже тревожно читать, беспокоило как там все дальше повернется.
И ждем что дальше будет с нетерпением)))
 

Да! Интересно!
 

Чинк, повесть очень интересная. с нетерпением жду окончания. приглянулся описанный тобою мир, и стиль изложения у тебя хороший. хотя я по привычке отметил два или три ляпа, на которые, в принципе, можно не обращать внимания.
 

Рад, что понравилось!))
Поскольку мя, в писательццтве, новичок в доску, то ляпов избежать трудно. Но мя стараюсь.
 

если хочешь, могу помочь)
 

Ну, любопытно было бы, с начала, узнать о замеченных ляпах.)
 

Поскольку мя, в писательццтве, новичок в доску,

Но для новичка все-таки ты пишешь сильно.

 

Ну, наконецц-то очередная часть моего "долгостроя" может быть "сдана в эксплуатацию". Итак, следующая часть "Подопечного", где мя особое внимание постаралсо уделить раскрытию подробностей о мире произведения. Надеюсь, полуцчилось интересно.


Остаток дня пушистики провели в молчаливом ожидании. Происшедшее морально вывело их из строя. Настроение у всех, даже у, старавшегося держаться бодрячком, Мазалина было подавленное, как от шокирующего знакомства, так и от осознания того что, после происшедшего, будут думать о антропоморфах люди. Мазалин, несколько раз, порывался завести разговор, но, видя состояние своих друзей, оставил как эти попытки, так и изображать, будто его происшедшее не очень-то и затронуло. Уже начало темнеть, но никто так и не встал включить свет, все сидели, повесив уши, и глядя перед собой. Только Арай, несколько раз, выходил посмотреть как там мама, после чего, возвращался, садился на своё место, в той же самой позе, в какой сидел несколько минут назад.
Приехал Акрэл. Поставив машину в гараж, он, первым делом, зашел к жене, после чего сначала направился в спальню, где обычно отдыхали пушистики, когда были у Арая в гостях. Не найдя их там, он, наконец, зашел в гостиную. К открывшейся двери повернул голову лишь Мазалин, и только включенный свет, от которого, настроенные на темноту, пушистики зажмурили глаза, заставил их прийти в себя и обратить внимание на вошедшего. Окинув их взглядом, и тяжело вздохнув, хозяин дома сел в кресло и сказал:
— Положение создалось серьёзное. Это происшествие может, очень негативно, отразится на общественном мнении. В Убежище мы обсудили, чем можно этому воспрепятствовать, и вот что решили. Нам необходимо, завтра же, обратится к прессе, и высказать своё мнение в отношении этого теракта. Поскольку Рыжик участвовал в переговорах, пытаясь помочь, озвучить ваше мнение стоит ему.
— Я тоже об этом думал, — хриплым голосом ответил Рыжик, — завтра сформулирую текст. А ещё, будет хорошо организовать ряд благотворительных вечеров, для сбора средств на лечение пострадавшим.
— Это хорошая идея! – похвалил Акрэл, — Я созвонюсь с телевиденьем, насчёт завтрашнего обращения, и с «Обществом защиты животных» постараюсь постараюсь договориться о благотворительных мероприятиях. Арай, а ты, завтра, обзвонишь всех своих знакомых, и расскажешь им, какое впечатление на тебя произвело увиденное.
— Да, я расскажу! Я очень расскажу! — ответил тот. Идея, явно, пришлась ему по душе, — Может я, прямо сейчас, им позвоню?!
— Сейчас не стоит. Вам, ребятки, сейчас надо хорошенько отдохнуть. Завтра предстоит много дел.
Антропоморфы, и правда чувствовали себя совершенно разбитыми, поэтому, без возражений, отправились в спальню, где, едва свернувшись на своих лежанках, провалились в глубокий сон.
Когда Акрэл разбудил их, на часах был почти полдень. Отдохнув, пушистики чувствовали себя намного лучше, и горели желанием рассказать людям, что они не такие как этот Соер. Поглядев на часы, Рыжик спросил:
— Интервью назначили на вечер?
— Интервью не будет, — ответил Акрэл, — власти работают быстрее нас. Отказали на всех каналах, а на одном прямо сообщили, что им запретили. Запретили и «Обществу защиты животных» с вами работать.
— Почему запретили? – спросил Арай.
— Идите в гостиную. Там позавтракаете, и посмотрим новости. Сами увидите, — сказал на это Акрэл.
Пушистики направились в гостиную. На этот раз, завтрак был простеньким, — бутерброды с маслом и сыром. Сразу стало заметно, что Акрэл подменял на кухне больную жену. Завтракали молча. Как подошло время, Акрэл включил телевизор. Первый же пункт краткого содержания выпуска сразу привлек внимание:
— Новые подробности теракта в детском саду! Автомобиль, на котором приехали террористы, принадлежал одному из активистов «Общества защиты прав антропоморфов».
Как только анонс завершился, начался сюжет. Появившийся на экране диктор сообщил:
— Интригующая подробность о происшедшем вчера теракте сообщили правоохранительные органы. Антропоморфы-террористы прибыли на место преступления на автомобиле, принадлежащем члену недавно созданного «Общества защиты прав антропоморфов». Это «общество» преследует идею освободить пушистых, из под надзора «Института изменённых организмов», и, даже, из под опеки родственников. Подробнее в нашем репортаже.
На экране появился репортёр на фоне, уже знакомого детского сада. Вчера, во время оцепления захваченного террористами здания, вот здесь, на этом месте (камера показала окрестности, после чего, снова, навелась на репортёра) стоял автомобиль. Его, как и другие машины, стоявшие слишком близко, отогнали на другую улицу. Автомобиль оказался подозрительным: его не пришлось вскрывать, так как двери оказались не заперты, более того, — ключи были оставлены внутри. Может быть, хозяин оставил машину лишь на минутку, беспечно считая, что, за это время, с его имуществом ничего не произойдёт? Но и через минуту, и через час никто не стал расспрашивать о своей машине. Это насторожило полицию. По номерам выяснили, что авто принадлежит некоему Танису Зандару. На всякий случай, его проверили по полицейской базе данных. Как оказалось, не зря. Этот человек был взят на заметку как член незарегистрированного гражданского объединения под названием «Общество защиты прав антропоморфов».
Дальше стали показывать отрывки с вечеров «Общества защиты животных», но фоне которых диктор продолжал рассказ:
— Эти люди ходили на встречи с пушистиками, которые организовывало местное «Общество защиты животных» с целью помочь этим существам научится контактировать с людьми и не дать окончательно ослабеть их разуму. Как часто случается, благая идея была искажена. Этой группе молодых людей показалось, что того, что делает для пушистиков «общество», недостаточно. И они решили создать своё «общество», которое станет добиваться того, чтобы пушистиков оставили без надзора, как будто с их разумом ничего не произошло.
На этих словах, был показан отрывок, где Чинк, потеряв над собой контроль, жадно ест угощения со стола, а так же то, как он растерялся, когда его остановил Рыжик. Затем, пошел сюжет, который Чинку показывал охранник в институте, где он, заигравшись с шариком из фольги, наткнулся на решетку, только, в отличие от того раза, на этом сюжет не оборвался, и было показано как его отнесли, на носилках, в медпункт, как зашивали ему раны.
Чинк аж сжался весь, наблюдая эти кадры. Тем временем, рассказ шел дальше:
Стараясь достичь поставленной цели, «общество» неоднократно нарушало общественный порядок, проводя несанкционированные митинги, на которых призывало людей «освободить разумных существ». Таким образом, это «общество» и попало в поле зрения полиции.
На этих словах, показ сюжетов с участием Чинка завершился, и рассказчик снова появился на экране, на фоне детсада. Он продолжил:
— Само собой, полиции показалось подозрительным, что машина «защитников антропоморфов» оказалась бесхозной, в непосредственной близости от места событий, с участием, этих самых, антропоморфов. Машина, тот час, была детально осмотрена.
Кадр поменялся. Этот самый репортёр уже стоял в помещении, и держал в руках маленький целлофановый пакетик. Он продолжил:
— В результате осмотра, на сиденьях машины были обнаружены вот эти шерстинки (камера показала содержимое пакетика крупным планом). Как, впоследствии, показала экспертиза, эта шерсть принадлежит не животному, а одному из мутантов-террористов. Желая выяснить: «как же преступники оказались в его автомобиле?» полиция преступила к розыску Таниса. Увы, найти его не удалось, на телефонные звонки он не отвечает. В последний раз, соседи его видели в день теракта, сильно взволнованного, и спешащего с, туго набитым, рюкзаком за плечами. Учитывая данные обстоятельства, были допрошены все известные члены этого общества. Более того, до завершения расследования, приостановлена и работа «Общества защиты животных», которое тесно контактировало с этими людьми. Сейчас мы имеем возможность взять интервью у одного из «защитников антропоморфов».
Камера повернула обзор, и стало видно, что помещение это, — полицейский участок. Ту часть помещения, где находились репортёр с оператором, отделяла от выхода решетка с охранявшейся дверью. Одна из стен была завешана стендами с какими-то бумагами, у другой стены, рядом с дверью под номером 15 стояла очередь молодых людей. Было видно, что они пребывают в растерянности и, немного, нервничают. Пушистики, во многих из них узнали активистов-правозащитников из «общества». Камера осмотрела каждого по очереди, и остановилась на двери кабинета. Кадр дёрнулся, то есть было видно как, наведя камеру на дверь, съёмку прекратили, а, потом, возобновили в этом же ракурсе. Дверь открылась и из неё, с чувством облегчения, и какой-то маленькой бумажкой в руках, вышел молодой человек, в котором антропоморфы узнали главного из «борцов за права». Репортёр, тут же протянул ему микрофон, и сказал:
— По словам ваших товарищей, вы являетесь председателем «Общества защиты прав антропоморфов». Можно задать вам несколько вопросов?
— Да, пожалуйста, — ответил парень.
По его эмоциям, пушистикам было видно, что и камера, и вопросы не были для него неожиданностью, и что, скорее всего, сцена, с его появлением, была воспроизведена. Репортёр начал спрашивать:
— Чем занимается ваше общество?
— Ну, как следует из нашего названия, мы хотим добиться для антропоморфов, как для разумных существ, равных прав с людьми. Мы стараемся показать общественности, что причин опасаться и как-то ограничивать пушистиков, нет. Что «доказательства» их «отсталости» частично сфабрикованы, частично сильно преувеличены. Вот такой вот деятельностью и занимается наше общество.
— Понятно. А что вы можете сказать относительно того, что мутанты-террористы добрались на место преступления с помощью одного из членов вашего общества?
— На этот счёт я ничего не могу вам сказать. Наша деятельность носит исключительно мирный характер, поэтому со всякими террористами мы никаких дел не имеем. А насчёт же действий того человека мы не в курсе. Так как мы не контролируем каждый шаг тех, кто приходит в наше общество, поэтому не знаем, как они распоряжаются своим свободным временем.
На словах «насчёт же действий того человека мы не в курсе» пушистики заметили, что говорил не совсем правду. Похоже, обо всём происшедшем он знал.
— «Как хорошо, что люди не умеют читать эмоций!» — подумал Чинк.
И, судя по схожей реакции своих друзей, он отметил, что им, тоже, пришла в голову подобная мысль.
Хоть и, не обладая способностью читать чувства, репортёр не особенно поверил интервьюируемому. Сделав небольшую паузу, он задал ещё пару вопросов:
— Что вы можете сказать о Танисе Зандаре? Какой он человек?
— Ну, в адрес Таниса ничего плохого сказать не могу. Доброжелательный, общительный, добросовестно выполняет поручения. Никак не могу представить его в виде пособника террористов!
На этом интервью прекратилось. Сюжет продолжился показом двора спального района. За кадром звучал голос того самого репортёра:
— Интересно, что такие же хорошие отзывы о Танисе дали и его соседи
Кадр сменился пожилой женщиной в цветастом платке. Видимо, отвечая на вопрос, который не был озвучен, она сказала:
— Танис? Не плохой паренёк. Вежливый, здоровается каждый раз, готов сумку тяжелую помочь донести на этаж.
Затем показали молодого парня лет шестнадцати:
— Тан? Нормальный. Ни хуже, ни лучше других. Разве что на этих хвостатых помешан, наверно и себе скоро хвост отрастит. А так ничего.
Его сменил пожилой мужчина:
— Нет, спокойный парень, ни в каких компаниях, которые шумят, не сидит. И друзья у него такие же. Здороваются, ведут себя тихо, не шумят.
Снова показали репортёра, который говорил:
— И, всё же, вчера этого «хорошего парня», видели, последний раз, в весьма странных обстоятельствах.
Кадр сменился изображением мужчины лет под сорок, который, увлечённо рассказывал:
— Вынес я, значит мусор, поднимаюсь по лестнице, а он вниз спускается. Перепуганный весь какой-то, торопится, чуть не падает. И рюкзак такой, здоровенный, у него за спиной. Я его спрашиваю: «В поход опаздываешь?» А он мне: «Ну, типа того!» Говорят, к этим,… к мутантам в лес сбежал. Тоже, теперь, мохнатым станет.
Снова показался репортёр на фоне жилого дома:
— Хотя полиция ещё не сделала никаких заявлений, думаю, не нужно быть гениальным детективом, чтобы сложить 2+2. Похоже, «борцы за права» решили не ограничиваться несанкционированными митингами, и побороться за права пушистиков более радикальными методами. (Кадр с репортёром сменил кадр, в котором енот-террорист вытер лапой рот, после травмирования ребёнка, и зарычал в камеру. Затем, репортёр вернулся на экран). Что ж, остаётся надеяться, что наши защитники тоже поборются за наше право быть защищёнными от этих чудовищ.
На этом репортаж завершился.
— Теперь понятно, чего они всё запретили, сказал Арай.
— Ну, всё понятно, — сказал Мазалин, — нам здесь делать больше нечего. Все доступы к народу нам, так сказать, перекрыли. Пора организовывать побег.
— Прямо сейчас нельзя, — ответил Акрэл, — если убежите сейчас, то поставите под удар многих людей. Они, и так, под подозрением. Кстати, за ними, сейчас, вполне вероятно, ведётся слежка. Так что, надо подождать. И ещё. Сами запомните, и опекунам своим скажите, — с этого момента, по телефону ничего секретного не говорить! Только в личной беседе, и подальше от лишних ушей. Сейчас эта предосторожность будет не лишней. И про то, что Соер был у нас, опекунам лучше не рассказывать.
— Хорошо-хорошо! Не дети, понимаем, — отреагировал Мазалин, и добавил: — Эх, чует моё сердце, закрутят институтские всем подопечным гайки, в честь этого происшествия, и останемся мы в институте на веки вечные!
Никто его слова не прокомментировал. Вместо этого, Арай спросил отца:
— Папа, а тем, кого я знаю, позвонить, хоть можно?
— Не можно, а нужно! И лучше не откладывать, – ответил Акрэл.
— Только, смотри, не проболтайся, что Соер к нам заезжал! – добавил Мазалин.
Арай никак не отреагировал на его слова, просто взял телефон, и, выбирая из списка, прямо в гостиной, стал обзванивать своих знакомых. Остальные, затаив дыхание, стали слушать, как он разговаривает. Арай делал вид, что просто позвонил поговорить, и начинал рассказывать о том, что видел по ТВ. Говорил и ужасался он очень искренне и прочувствовано. Несколько раз даже заплакал, без всякой игры. Так, что, один раз, Чинк, даже, кинулся, было, его утешать. Но Мазалин быстро усадил его назад на диван и, прислонив палец к губам, прошипел:
— Сидеть! Ушастик работает.
Утешать котёнка стали на том конце телефона, — до Чинка аж донёсся сюсюкающий говор одной из богатых дам, которой нравился Арай. Похоже, Араю пришлась по душе такая возможность выговориться, — с каждым разговором, ему становилось легче, а, когда он обзвонил их всех, даже человеку было ясно видно, что настроение у него улучшилось.
— Ну вот, — сказал он всем присутствующим, — теперь они все знают, что мы очень против того, что сделал Соер. Может и другие это, как-нибудь, поймут? И тогда на нас не будут сердится.

Спустя пару дней Чинк, довольно жестко, убедился, что так просто всё не обойдётся. Он, как обычно, отправился, со своим опекуном на прогулку. И, хотя Спэм не вёл его через город, а привёз на машине к самому парку, Чинк успел заметить резкую перемену в отношении окружающих. Обычно, взгляды людей, как правило, были доброжелательными и любопытствующими. Многие специально собирались поглазеть на прогулку антропоморфа. На этот раз, во взглядах тех немногих прохожих, которые повстречались по пути в глухую часть парка, чувствовался негатив. Нельзя сказать, что прохожие испытывали к Чинку ненависть, или страх, — таких эмоций в них заметно не было. Но чётко ощущалось, что видеть Чинка явно не доставляет им удовольствие. Очевидно, антропоморф вызывал у них неприятные ассоциации с недавним терактом. Причём, подсознательно, поскольку у нескольких человек была замечена такая череда эмоций: хорошее, благодушное настроение (довольно распространённая эмоция у людей, гуляющих по парку), которое, при попадании пушистика в поле зрения, резко портилось. У большинства настроение таким и оставалось, но некоторые, вероятно поразмыслив, спохватывались (у них на лице отражалось что-то вроде «Что же это я делаю?!»), и их отношение менялось на доброжелательное. Причём менялось именно само отношение, а не изображалась гримаса доброжелательности.
— «Наверно, — это хорошие люди!», — подумал Чинк, — «Понимают, что нехорошо, из-за трёх негодяев, на всех пушистиков косо смотреть».
Обычно Чинк не имел такой моды, — рассматривать каждого встречного. Но сейчас его очень интересовало мнение людей. Поскольку его глаза были полностью чёрными, со стороны определить, по ним, куда смотрит антропоморф, было сложно. И Чинк пользовался этой возможностью: делая вид, что смотрит прямо перед собой, он, вовсю, разглядывал встречных прохожих, высматривая какие эмоции они к нему испытывают.
— «Что ж, могло быть и хуже», — подытожил он свои наблюдения, когда они, с опекуном, дошли до малолюдной части парка.
Оттуда, тотчас, поспешили удалиться немногочисленные гуляющие.
— «Всё таки, всего, три дня прошло. Впечатления у людей ещё свежие», — продолжил Чинк свои выводы, уже лазая по деревьям, — «Как немного забудется, — подобреют. А то, что никто на меня, здесь, глазеть не будет, даже удобно!»
К моменту, когда опекун позвал его собираться домой, Чинк, вдоволь размявшись, окончательно поправил своё настроение. Так что мрачнеющие, при виде его, прохожие совсем не беспокоили пушистика. Он шел, рядом со своим опекуном, всем своим видом демонстрируя доброжелательность. Некоторые встречные, наблюдая эту картину, даже, немного, оттаяли.
Сей факт положительно повлиял на Спэма. Хоть он, в отличие от своего подопечного, и не обладал повышенными эмпатическими способностями, негативную атмосферу вокруг, всё же, уловил, и это было ему неприятно. Когда же, на обратном пути, несколько прохожих улыбнулись ему с подопечным, Спэм тоже несколько воспрянул духом.
Довольные прогулкой, опекун с подопечным вышли из парка, и направились к автостоянке. Продолжая интересоваться реакцией прохожих, Чинк обратил внимание на человека, стоявшего, прислонившись, к фонарному столбу, рядом с их автомобилем. Держа руки в карманах, молодой парень лет двадцати, старательно изображал полную расслабленность. На самом же деле, он был очень напряжен, особенно, когда увидел Чинка, а ещё его переполняла ненависть к антропоморфу. Не просто негатив, который ощущался сегодня в большинстве прохожих, а именно ненависть, которая становилась всё сильней, по мере того, как Чинк к нему приближался.
— «Сейчас случится что-то нехорошее!», — пронеслось в голове у Чинка, когда этот человек пошел к ним навстречу.
Подопечный сильно сжал руку Спэма. Только тогда опекун обратил внимание на этого человека.
— Избавьтесь от него. Сдайте назад в институт. У вас же ребёнок маленький! – выпалил, ещё издалека, этот человек, убедившись, что на него обратили внимание.
— Уверяю вас, этот пушистик абсолютно безобиден! – ответил ему Спэм.
— Конечно, устраивать побоище у вас дома он не собирается. Им это не надо, — сказал парень, подойдя ближе, — Он специально к вам внедрился. Чтобы завоевать доверие людей. А ваша дочь, на него насмотревшись, может сама измениться. Она же станет одной из них!
Видя, что Спэм смотрит на него, как на ненормального, человек продолжил:
— Как же вы не понимаете? Они же всё подстроили! И пожар, и спасение! Они сами дом подожгли. А этот, будто случайно, прибежал.
Заметив, что высказанное им не произвело на Спэма ожидаемого эффекта, человек, в отчаянии, выхватил из кармана пистолет, со словами:
— Вы ничего не понимаете. Он вам мозги запудрил.
— Молодой человек, давайте поговорим спокойно! — обратился к нему Спэм, изо всех сил стараясь подавить своё волнение.
Может, произнеси он эти слова чуточку спокойней и уверенней, у него бы и получилось успокоить парня, но, увы. Если до выхватывания оружия человек был сосредоточен на опекуне, то, сейчас, его внимание, полностью, переключилось на подопечного. Истерично завопив:
— Сдохни тварь!!! – человек начал стрелять.
В этот момент, он находился, практически рядом с Чинком. В отличие от Спэма, для того не было неожиданностью, что, сейчас, из кармана появится какое-то оружие. Ещё когда тот человек отчаялся убедить его опекуна, Чинк заметил, как напряглась его рука в кармане, как отчаяние переубедить Спэма сменилось яростью адресованной Чинку, и появилась готовность действовать. Да и сам момент выхватывания оружия, который человеку показался бы почти мгновенным, Чинк рассмотрел довольно детально. Он бы, вполне, успел перехватить руку с пистолетом, но, вместо этого, он, наоборот, отшатнулся назад, вскинув лапы с открытыми ладонями. Так, полностью открытый, он и застыл перед нападавшим, получая в живот пулю за пулей.
Истратив все патроны, парень продолжал нажимать на курок. Заметив, что патроны кончились, он очумело уставился на пистолет. Увидев, куда переключилось внимание нападавшего, Чинк тоже стал разглядывать его оружие.
— «Всё выстрелял. Ничего не осталось», — возникла мысль у Чинка.
За ней последовало:
— «Я же ничего плохого не сделал! Это несправедливо!»
С этой мыслью, шокировано-испуганное состояние уступило место очень острому чувству обиды. Поджав передние лапы, повесив уши, с накатившими на глаза слезами, он устремил, переполненный этим чувством, взгляд на своего обидчика. Того проняло. Нет, раскаяния он не почувствовал, но уверенность в своей правоте у него испарилась. «Праведная ярость» сменилась чувством неловкости. Человек развернулся, и, со всех ног, побежал вдоль опустевшего тротуара, размахивая пистолетом. Чинк проводил его взглядом, пока тот не свернул в парковую калитку. Всё происшедшее заняло несколько секунд.
Чинк перевёл взгляд на своего опекуна. Спэм, прикрыв рот рукой, выкаченными глазами смотрел на живот своего подопечного. В этот момент Чинк почувствовал, что это всё не только очень обидно, но и больно. Он взглянул на свой живот, его, постепенно, заливала кровь, капая под ноги, словно красная краска из-под кисти маляра. Едва до Чинка дошло, ЧТО он видит, он провалился в темноту.

В себя Чинк пришел в тихой палате. Ассоциация с больницей пришла сразу, с, хорошо узнаваемым, характерным запахом лечебных заведений, который он почувствовал ещё до того, как открыл глаза. Стены помещения, в котором очнулся Чинк, были окрашены в желтый цвет, под белым потолком размещалась лампа с сиреневым абажуром в виде цветка. Чуть повернув голову, Чинк увидел окно, прикрытое розовой занавеской. У самого входа висела раковина. Хотя в этом помещении поместилось бы ещё койки три, Чинкова кровать стояла в гордом одиночестве, чуть ближе к противоположной умывальнику стене, но не впритык к ней.
Чинк лежал на спине, укрытый синим одеялом, проглядывавшим сквозь белый, в мелкую зелёную крапинку, пододеяльник. Правая лапа лежала поверх одеяла, в побритое предплечье была вставлена игла, прикрытая, сверху, ваткой, с пятнами крови. Чинк моментально отвёл взгляд от этого зрелища, стараясь, как можно сильнее расслабить, и так расслабленную руку, и боясь даже пальцем пошевелить на подсоединённой к капельнице конечности. Он посмотрел наверх. Рядом с ним на белом штативе, крепился пластиковый пакет с какой-то прозрачной жидкостью, в которой, с секундной периодичностью, всплывали вверх пузырьки воздуха. Чуть ниже по идущей к руке трубке находилась маленькая ёмкость, в которой, с такой же периодичностью, капали капли. Ниже Чинк взглянуть не осмелился, и, усиленно стараясь не смотреть на лапу, перевёл взгляд на хвост. Который, заметно помятый, был, под одеялом, перекинут через левую ногу, и, больше чем на половину, выглядывал из-под него, свисая на пол, и касаясь стены. Увидев его в таком неухоженном состоянии, Чинк испытал инстинктивное желание ухватить его одной лапой, а другой, сделав когти гребешком, распушить его до более приемлемого вида, как он это делал каждое утро. Забыв про капельницу, пушистик уже дёрнулся, было, проделать привычную процедуру, но напрягшийся живот, тут же, пронзила боль. Так что, едва приподнявшись, Чинк упал обратно с гримасой боли на мордахе.
Когда боль немного улеглась, антропоморф приподнял одеяло и, пересиливая себя, взглянул на раненную часть тела. В памяти всплыло увиденное перед потерей сознания, от которого аж мутило. Вопреки опасениям, повреждённое место оказалось перебинтовано снежно-белым, чистым бинтом, без единого красного пятнышка. Облегчённо вздохнув, Чинк стал искать, куда бы перевести взгляд. На помятый хвост смотреть было тяжело, в сторону руки с капельницей, — ещё тяжелее. Разглядывать стены и потолок оказалось скучно. В конце концов, пушистик остановил свой выбор на пакете с раствором, и стал глядеть, как там поднимаются пузырьки.
Спустя пару минут, в палату зашел, уже знакомый Чинку Райс, который лечил его в прошлый раз, от полученных на пожаре ожогов.
— Привет хвостатик, – поздоровался он.
— Здрасьте, — ответил ему Чинк.
— И куда это ты, было, направился? – строго спросил доктор, — лежи спокойно, не вставай, иначе придётся тебя привязать.
— Не-не, я буду лежать. Не надо меня привязывать, — испуганно заверил его Чинк, и спросил: — А как же ж, тогда, это… в туалет, если не вставать?
— А, так тебе в туалет надо? Сейчас медсестра принесёт судно.
— Не, сейчас мне не надо.
— А чего ж ты тогда?
— Я это… — замялся Чинк, ему не хотелось упоминать об инстинкте работнику института, — ну, в общем, не важно. Но я больше вставать не буду. Честно!
— Ну, если честно, — усмехнулся Райс, — тогда ладно. А вообще, если понадобится, то вот, — Райс достал откуда-то сбоку кровати небольшую коробочку с кнопкой, которая была соединена с кроватью чёрным проводом, — нажмёшь, и прийдёт медсестра. Ты, пока, себя как чувствуешь?
— Ну, больно. А так ничего, — ответил Чинк.
— Сильно больно, или терпимо? – уточнил врач.
— Можно терпеть, — ответил Чинк, и спросил: — А меня сильно ранили? Я долго буду выздоравливать?
— Абсолютно ничего серьёзного, — ответил Райс, и, прочитав недоверие на мордахе пациента, добавил: — Пульки-то были резиновые. Так что, считай, пистолет не настоящий. А у тебя крепкая шкурка! Человеку, с такого близкого расстояния, почти в упор, может, и повредило бы чего. А вам, пушистикам, что сделается? Через недельку можно будет домой отправляться. Только ты, пока что, лежи. Чтобы лучше заживало.
С этими словами Райс вышел. Чинк приподнял ногой одеяло, и спрятал, от греха подальше, свой хвост, от чего одеяло, в ногах, стало, топорщится большим горбом. Он послушно лежал и смотрел как, постепенно, пустеет пакет с раствором. Вот, он опустел, опустела посудинка, в которой капало, жидкость пошла дальше вниз. Чинк уже начал опасаться, что, сейчас, в вену попадёт воздух, но, вскоре, жидкость остановилась. А ещё через минуту, в комнату вошла медсестра, она, быстрым шагом подошла к кровати. Чинк быстро отвернулся, и зажмурился. Быстро вытащив иглу, медсестра прижала вату к месту укола, и согнула его лапу в локте, со словами:
— Подержи так немножко.
Чинк кивнул. Медсестра ушла, унеся с собой систему. Через время, она вернулась со знакомым подносом на подставке. Нажав, незаметную Чинку, кнопку на кровати, она заставила изголовье приподняться. Затем, прикрепив перед ним подставку с подносом, оставила Чинка наедине с едой. Ассортимент оказался таким же самым, что и до выдачи под опеку, разве что, вместо чая был стаканчик сока. Продолжая зажимать правым локтем вату, Чинк взял левой лапкой вилку, и начал, таким неудобным способом, есть свой обед. Боясь разжать лапу, он, даже, хлеб брал той же левой, кладя перед этим, вилку обратно на поднос. Потом догадался вложить хлеб в согнутую правую, чтобы, без помех, орудовать вилкой. Съев, наконец, свой обед, пушистик расслабился. Медсестра забрала пустой поднос, и вернула изголовье кровати в исходное положение. Чинк, было, начал дремать, всё так же, держа лапку согнутой. Когда медсестра зашла снова, и сказала:
— Пушистик, ну хватит уже её держать! Там всё давно свернулось уже. Давай сюда ватку, а то спиртовой ожог, ещё, заработаешь.
Чинк, отвернувшись, медленно разжал локоть. Осторожно, двумя пальцами, взял ватку и, всё так же, не глядя, протянул её медсестре. Та, хихикнув, взяла у него злополучную ватку, и почесала Чинка за ушком, едва слышно, прошептав:
— И, правда, как дитё.
После её ухода, внимательно рассмотревши лапку, и убедившись, что кровь из вены не течёт, Чинк, наконец, уснул.

К радости Чинка больше капельниц не потребовалось. Его лишь, время от времени, забирали из палаты на перевязку. Заживление, действительно, шло очень быстро, болело всё меньше. Спустя четыре дня после нападения к нему уже пустили посетителей. Утром, после завтрака, в палату вошло семейство его опекунов. Для Чинка их появление оказалось приятным сюрпризом. Всё-таки, закрытый институт не больница, и пушистик не ожидал, что к нему кого-нибудь пустят. Они зашли в его палату, стараясь не шуметь. Но, увидев, что Чинк не спит, а, довольно бодренько, улыбается посетителям, Кира поздоровалась от всех:
— Чинк, привет. Тебе уже лучше? — и подбежала к его кровати.
Сразу же за ней, с сочувствием в голосе, спросила и Лара:
— Ну как ты, лапочка?
— Уже намного лучше, — ответил Чинк.
— Да, пушистик, испугался я за тебя тогда за тебя капитально. Думал «всё!», — высказался Спэм.
— Ну, я тоже тогда так подумал. Хорошо, что это не так! – ответил подопечный.
— Да, очень хорошо! – искренне поддакнула Кира, погладив Чинка по лежащей поверх одеяла, передней лапе.
— Мерзавца этого, до сих пор, не поймали. Так что от прогулок, на время, придётся воздержаться, — продолжил опекун, с несколько виноватым видом.
— Ничего, я уж как-нибудь потерплю, пока всё не уляжеццо, — поспешил успокоить его Чинк, и сразу, с интересом, спросил: — А оно скоро уляжеццо?
— Пока что, пушистик, ничем порадовать не могу. Но времени мало ещё прошло, так, что рано делать какие-либо выводы, — ответил Спэм.
— Зато, вместо прогулок, ты будешь больше времени проводить с твоим другом Араем, — постаралась утешить Лара.
— А ещё мы с мамой, когда ты выздоровеешь, приготовим вкусный-превкусный пирог, и других всяких вкусностей, — подпряглась Кира.
— Ням-ням! Тогда постараюсь выздороветь побыстрей! – сказал ей с улыбкой Чинк.
— А мы тебе, прямо сейчас, вкусного принесли! – обрадовалась Кира.
— Вот спасибо! Сейчас поутешаюсь! – обрадовался, в свою очередь, Чинк, потирая лапки, и облизываясь, в предвкушении.
Он-то, конечно, сразу заметил, что опекуны пришли не с пустыми руками, и уловил из пакета запах гостинцев. Но внимание сосредоточилось на самом визите и разговоре. Так что радость от сказанного Кирой была ни разу не наигранной. Ведь наслаждение едой у лакомок-пушистиков, — одна из первейших радостей в жизни. Плюс у выздоравливающего организма аппетит более чем хороший.
— Только у тебя его и поставить некуда, — заметила Лара, — ни столика, ни тумбочки.
— А зачем его куда-то ставить? Я прям щас и съем, — отреагировал подопечный.
— А ты не лопнешь, пушистик? – улыбнулся Спэм, и, прежде чем Чинк успел ответить перефразированной цитатой из земной рекламы «А вы дайте и отойдите», добавил:
— Да, не предусмотрено. Непорядок. Пойду-ка разберусь.
Пока Спэм ходил разбирался, Лара начала угощать подопечного принесёнными лакомствами. Чинк ел и нахваливал. Спустя минут десять Спем вернулся с двумя охранниками, один внёс небольшую тумбочку, другой два стула. Мебель расположили у одной из стен, так, чтобы Чинк мог дотянуться до тумбочки с передачей. Довольный подопечный решился попросить опекунов:
— Спасибо, ещё раз, за угощение. Очень вкусно! А можно… ну, чтоб для полного счастья, когда в следующий раз придёте, прихватить пару книжек из моего шкафа? А то скучно здесь.
— А зачем ждать до посещения, тем более, что в следующий раз мы уже забирать тебя домой приедем? Я сейчас попрошу тебе что-нибудь такое занести из местной библиотеки. Только ты, смотри, не переутомляйся, — отреагировал Спэм.
— Конечно-конечно! Как только устану, книжку на тумбочку, и спать. А, вообще, хорошее настроение, ну… когда не скучно, способццтвует выздоровлению, — ответил Чинк.
— Ну, раз способццтвует, тогда ладно, постараюсь устроить, — улыбнувшись сказал Спэм, удивив подопечного, очень похоже скопировав его прицокивание.

С появлением возможности погрузиться в чтение, время стало лететь намного быстрее. Чинк не заметил, как прошли три дня, и за ним приехали. Правда, не всей семьёй, как он ожидал. Забрала его одна Лара.
Дома Чинка ждал сюрприз, помимо обещанного сладкого стола. Когда пушистик переступил порог дома Сарисов, как и в первое его появление в нём, сверху послышался топот Кирыных ножек. Но появилась она не одна, а в сопровождении Арая.
— Здравствуй Чинк! Как хорошо, что ты выздоровел! Идём чай пить. Мы с мамой тебе пирог испекли и пирожных купили, как обещали, — выпалила она, едва появившись.
— Привет Чинк, я тоже рад, что ты выздоровел, — добавил Арай.
— И я рад вас видеть, — ответил Чинк встречающим, и сказал опекунше:
— Здорово! Вы ещё и наших в гости пригласили. Спасибо, я за ними соскучился.
На что Лара, вздохнув, ответила:
— Извини, Чинк, но остальных твоих друзей ты, в ближайшее время не увидишь…
— А почему? – взволнованно перебил её подопечный, — С ними что-то случилось?
— Нет-нет, ничего не случилось… с ними. Но сейчас сложилась такая обстановка, что изменённым лучше поменьше выходить на улицу. Так что придётся тебе, посидеть дома, пока всё не уляжется. Но ты не один будешь, Одаркины, какое-то время будут жить у нас. Так что Арай составит тебе компанию.
— С ними не случилось. А с кем случилось? – не успокоился Чинк.
— Вот, с Одаркиными, как раз и случилось, — вздохнув, ответила Лара, — Толпа бандитов пришла ночью, и подожгла их дом.
— Они что, узнали?! – спросил Чинк у Арая, совершенно забыв о том, что было договорено не рассказывать Сарисам про встречу с Соером.
— Что узнали? – удивлённо спросила Лара.
— Узнали, что ко мне в гости приходят другие пушистики, — Арай поспешил замять этот прокол Чинка, — Соседи это узнали, и очень сердились. А эти… бандиты как бы захотели их от нас избавить.
— Какой ужас! – прокомментировала Лара эти слова Арая, и обратилась к Чинку:
— Мы не хотели тебя беспокоить. Как жаль, что на тебя дома обрушились такие новости.
— Самое главное, что ни с кем из нас ничего слишком плохого не случилось. Только мама в больницу попала, — Арай изображал оптимизм, но явно чувствовалось, что случившееся его потрясло, — Но папа говорит, что она скоро выздоровеет. А дом мы снова построим. Так что, что самое страшное мы побороли. Идёмте лучше пить чай. Там про это и поговорим.
— Да, идёмте, — добавила Кира.
Лара отправила всех троих мыть руки, а сама, тем временем, накрыла на стол. Когда все снова собрались за столом, она продолжила разговор:
— Арай, так к случившемуся приложили руку соседи?
— Они были сильно-сильно недовольны тем, что я, — пушистик, и тем, что ко мне приходят друзья-пушистики. Почему не знаю. Мы им точно ничего плохого не делали. Мы вообще играли и гуляли только дома, или в парк ездили! А к соседям даже не выглядывали. Я, только как меня из института домой забрали, один разочек к дяде Чапкису за забор заглянул. Мне так понравилось, что я теперь так хорошо лазать умею, и даже на наш высокий забор мог залезть очень легко, и посмотреть что там. А ещё я очень обрадованный был, что, наконец, дома. Я не собирался через забор перелазить. А он, как раз, там сидел, чай пил. Сначала он меня испугался, потом рассердился и начал нехорошими словами ругаться. Домой к нам пришел, с папой долго ругался. После этого я за забор, даже на улицу, не выглядывал. Ни разу, чтобы никого не напугать. Тётя Лара, неужели я такой страшный?
— Нет, Арайчик, ты очень даже симпатичный. Просто ты выглядишь необычно, а люди всего неизвестного боятся. К тому же, про вас пушистиков столько всяких небылиц говорят. Вот и относятся настороженно. Но то, что они на вас тех бандитов натравили, это не оправдывает.
— Ну, мы не знаем точно, соседи наши попросили этих людей прийти, или они сами пришли. Соседи мэру города подписи собирали, чтобы меня забрали обратно в институт. Но им ответили, что мне можно тут жить, и сказали, что меня не надо бояться, — задумавшись, Арай сделал паузу, после чего, немного сменил тему:
— Я знаю, что с людьми, сначала, поговорить надо, побыть вместе. Тогда они поверят, что мы, пушистики, не опасны. Но не понимаю, почему им сразу это не ясно? Вот если бы, не с того не с сего, на улице появились пушистики, тогда понятно чего бы нас боялись. Но ведь про нас столько много по телевизору показывают и рассказывают. Сто раз можно понять кто мы такие.
— Арай, ты ж не забывай, сколько гадости про нас говорят по этому телевизору, — напомнил Чинк.
— Гадости говорят про тех, кто «кричащую комнату» не прошел, — не сдавался Арай, — А про тех, кого домой отпустили, всё время говорят, что мы не злые. А они не верят. И что само больше непонятно, ну был бы я страшным, или сердитым, как Мазалин. А я ж красивый, и совсем не сердитый! Я всем нравлюсь… всем, кроме соседей, — в этом его заявлении не оказалось и малейшего оттенка хвастовства, он произнёс его как констатацию факта, с примесью искреннего недоумения, — Они меня, сначала боялись, а потом стали на меня сердится, и запретили ребятам дружить со мной, и даже разговаривать. Даже Мелису, — моему самому лучшему другу из людей. Но он продолжал, по секрету, приходить ко мне. Но потом его папа и мама про это узнали, пришли к нам, и сказали, что им, конечно, меня жалко (а, на самом деле, им не было меня жалко, — они на меня сильно злились), но что они не хотят, чтобы Мелис, от дружбы со мной, тоже превратился. А ещё они сказали, что если ещё раз узнают, что Мелис приходил ко мне в гости, или просто разговаривал со мной, то они пойдут в Институт, и скажут, чтобы меня туда навсегда забрали.
— У вас все соседи плохие. Поэтому и не разрешают, — прокомментировала Кира жалобу Арая.
Немного поколебавшись, «говорить, или не говорить?», Лара сказала ему:
— Знаешь, миленький, тут всё очень непросто. Ты, ведь, в курсе как живётся сейчас пушистикам. Никто из родителей не хочет, чтобы их дети оказались в таком положении. Даже мы, хотя были очень благодарны Чинку, немного опасались, что частое общение с ним может повредить Кире. И некоторые специалисты из института утверждали, что эти наши опасения не безосновательны. Хорошо, что директор Института Нэйрис нас успокоил. Он, вообще, очень много нам помог с опекунством. Он сказал, что если мы доходчиво объясним Кире, к чему может привести трансформация, ничего страшного не случиться.
— А если бы Кира вас не послушалась? – с небольшим оттенком вызова, спросил Арай.
— Он посоветовал не просто запретить, а объяснить, как сильно мы будем огорчены, если Кира это сделает. И как сильно будем скучать по ней, когда её заберут от нас в институт, — ответила Лара Араю, но с уклоном на Киру, и спросила дочь: — Кира, ты ведь не хочешь тоже в пушистика превратиться?
— Нет, я не хочу, чтобы меня забрали, посадили в клетку, стали кровь брать и уколы делать. А потом ещё, очень страшно, проверять злая я, или не злая, — ответила Кира, и спросила пушистиков: — Это очень страшно делают?
— Очень! — откликнулись оба.
— Вот так вот, — сказала Лара, и добавила:
— А ещё очень хорошо оказалось, что ты, в первый же день, показал, как тебе не нравится поводок. А то Кира считала, что это забавно. А как увидела как это плохо, сразу тебя пожалела, и бросила говорить такие глупости. Верно Кира?
— Да, мама, ходить на поводке, как собачка, — это не весело. Это стыдно. Поэтому Чинка жалко… и Арая тоже.
— Кира, — спросил Арай, — а если б тебя никуда не забрали, и поводков с ошейниками никаких не было, ты хотела бы стать пушистиком?
Ларе этот вопрос не понравился. Она аж встрепенулась и, с укором, посмотрела на котёнка. Заметив её настрой, тот сжался, прижав уши к голове. Лара, увидев его реакцию, оттаяла и даже пожалела, что так остро отреагировала. Тем временем, не заметив, бушующих вокруг, страстей (она, в этот момент, потянулась за новым пирожным), Кира решительно ответила, окончательно погасив опасения матери:
— Всё равно не хочу. Со мной тогда, во дворе, никто дружить не будет, и все станут обзываться блохастой.
Чинк сменил тему разговора, задав интересовавший его вопрос:
— Арай, ты так и не рассказал, как это всё у вас произошло?
— Ну, хорошо, — со вздохом ответил Арай, — сейчас расскажу. Это случилось в тот же день, когда в тебя стреляли. Маз и Рыжик пришли в тот вечер поговорить про это. Тогда в новостях о тебе рассказывали. И та тётенька, которая всё это видела, тебя жалела. Она сказала: «Каким же надо быть бессердечным, чтобы стрелять в такое милое, беззащитное существо!» Мазалин, конечно, как всегда, побурчал про то, что она тебя существом назвала. Но ей тебя, правда, очень было жалко. Ты ей понравился.
Было видно, что Араю не хочется вспоминать неприятные события, и что он специально свернул на другую тему. Чинк думал уж насчёт то, чтобы больше об этом не расспрашивать, но Арай сам вернулся к начатому:
-Мы поговорили про тебя, про то, как злятся на нас люди, и Мазалин с Рыжиком ушли домой. А ночью нам, в окна, стали камни кидать. Я смотрю, а во дворе много людей, ворота открыты. Папа взял ружьё, и стал спрашивать, что им надо. Они ответили, что пришли за мной, сказали, чтобы папа им меня отдал. Папа, конечно, не согласился, сказал им, чтобы они уходили, а то он будет стрелять. Тогда они подоставали бутылки, зажгли их, и стали кидаться по дому. Начался пожар. Мы пробовали позвонить в полицию и к пожарным, но не получалось. Они, оказывается, привезли с собой машину, которая портит связь. Ей только полиции можно пользоваться. А они, где-то достали. И их стали судить только за эту машину. Твой папа помогает моему папе судиться с ними, чтобы их наказали и за то, что они на нас напали. Но этот суд не один, их целых три. Ещё один суд папа начал, чтобы нам заплатили страховку, а то они говорят, что раз это поджог, то страховка не положена. А мой папа и твой папа говорят, что дом подожгли не мы, а чужие люди, бандиты. А, значит, нам всё равно положено заплатить…
Арай, снова перешел на другую тему. Но, на этот раз Чинк решил вернуть его к рассказу о нападении:
— Арай, подожди. Во первых, Спэм, — не мой папа, — Чинк заметил, что эти слова несколько огорчили Лару, — А во вторых, ты недорассказал о том, как на вас напали, а мне очень интересно.
— Извини, я забыл, что он не твой папа. Но, когда тётя Лара и дядя Спэм говорят о тебе, они чувствуют себя как твои папа и мама, — опять начал уводить в сторону рассказчик.
— Чинк, давай, наверное, Арай в другой раз расскажет. Видишь, как ему тяжело об этом говорить! – сказала Лара.
— Ну что, Арай, в другой раз? – спросил Чинк, умерив своё любопытство, и пожалев о своём упорстве.
Арай, сначала, с облегчением, хотел согласиться. Но, немного подумав, сказал:
— Нет, я лучше сейчас расскажу.
Нахмурившись, и прижав уши, он продолжил:
— Потом маме плохо стало, а скорую не вызвать. Я очень за неё испугался, — в голосе Арая появились слёзные нотки, — Тогда я вспомнил, что папа с борцами за права говорили, что сигнал от ошейника ничем не заглушишь. Тогда я побежал в папин кабинет, достал из стола пульт от ошейника, и нажал кнопку. Было очень больно. Дальше я не помню.
На этих словах Арай заплакал.
— Бедненький. Тебе больно было, — бросилась утешать и гладить по голове, сидевшая рядом, Кира.
Лара тоже подскочила к пушистику. Чинк остался на месте, прижав уши, переживая, и раскаиваясь, что настоял на продолжении этой темы.
— Я не поэтому, — сквозь всхлипы, ответил Арай, — Мама очень сильно испугалась. За меня, и вообще. Ей плохо стало, её в больницу положили. А я не могу даже прийти её проведать! – котёнок окончательно разрыдался, — Нам теперь не разрешают на улицу выходить. Совсем.
— Ну-ну-ну, успокойся, успокойся, — утешала его Лара, присев рядом с ним, и обняв его, — Твоя мама знает, что вы с папой в безопасности, и больше не волнуется. Ей уже намного лучше. Все её врачи так сказали. А скоро она совсем выздоровеет, и будет здесь, вместе с тобой. Потерпи ещё недельку.
Арай, постепенно, успокоился. Ларе пришла в голову какая-то идея, следом за которой появилась сильная досада на себя. Вздохнув, она закончила рассказ за Арая:
— В общем, на сигнал от ошейника приехала машина с вооруженными охранниками из института. Быстро приехала. Вояки с автоматами оказались страшнее «ужасного антпропоморфа», и бандиты разбежались. А охранники, даже ловить их не стали. Отказались они, и помочь погасить пожар. Видите ли, это не входит в их обязанность. Правда, как только отъехала машина с глушителем связи, папа Арая до всех дозвонился, и до полиции, и до врачей, и до пожарных. Пожарные ехали долго, дом успел сгореть. Спэм на них собирается в суд подать. Подозрительно долго они ехали. Пробок-то ночью никаких. Из бандитов поймали только водителя машины с глушителем, и его пассажира. Из обвинений им выдвинули только незаконное владение глушителем. Но Спэм с Акрэлом это так не оставили. Они сейчас, постоянно пропадают на судебных заседаниях.
— Ты представляешь, — обратилась она к Чинку, — в результате в суд подали на Акрэла.
— Как это? – Удивился Чинк.
— Ему вменяют нецелевое использование системы надзора за подопечными.
— Они думают, что это папа на кнопку нажал, — подал голос Арай, который сидел, прижавшись к Ларе, — Если бы они узнали, что это сделал я, то забрали бы меня в институт. Папа, увидел институтскую машину, обо всём догадался, и надел пульт на себя. Будто он у него всегда при себе был.
— Мерзавцы! – сказала Лара со смесью возмущения с отвращением, — Они считают нападение на семью Одаркиных меньшим преступлением, чем то, что пушистик взял в руки пульт управления ошейником. Вот такой вот театр абсурда, а не суд у нас. Но ничего, Спэм уже много лет вращается в этом «театре», так что волноваться не о чём.
Дальнейший разговор был переведен на тему о том, как хорошо Арай с Кирой проводили вместе время, пока Одаркины гостили у Сарисов. Чинк, компенсируя свой настойчивый интерес к предыдущей больной теме, всячески поддерживал этот разговор. Арай совсем отошел от переживаний, и снова стал жизнерадостным пушистиком, излучающим позитив. По завершении чаепития Лара сказала:
— Мы с Кирочкой сходим на прогулку и навестим Риту в больнице. Передадим привет от Арая, скажем, что он сильно скучает.
— Да, передавайте ей привет большой-большой-большой! – подхватился Арай, — И чтоб она поскорей выздоравливала. Но только не надо ей рассказывать, что я, сегодня плакал.
— Конечно, зачем её волновать? – согласилась Лара.
— И от меня привет передавайте, — сказал Чинк, — И сообщите, что со мной Араю будет веселей.
— Обязательно сообщим! — ответила Лара.
— И пирога ей отнесём! – сказала Кира, — и пирожных.
— А вы, ребятки, тут не скучайте, — добавила Лара, — Кстати, у меня к вам поручение. Уже подошло время уборки. Надо полы пропылесосить, и пыль протереть. Везде, кроме кабинета Спэма. Сделаете?
— Конечно! — отозвался Чинк.
— Хорошо, — ответил Арай, правда, с меньшим энтузиазмом.
Когда Лара с Кирой ушли, Чинк взял на себя пылесос, а Арай стал вытирать пыль, причем, для этого, залезал даже на шкафы. Но, несмотря на старательность, было заметно, что работать ему непривычно. В других обстоятельствах Чинк предпочёл бы этого не заметить, но, чувствуя себя здесь как бы хозяином, не удержался от комментария:
— Ничего-ничего, поработать, — это полезно. Меньше будем похожи на домашних зверушек.
На что Арай ответил, нисколько не смутившись:
— А я, разве, хоть полсловечка сказал, что против? А то, что я чувствую, нельзя, как свет, выключить. Так что нечего придираццо! – закончил он, передразнивая манеру Чинка говорить, и показал ему язык.
Чинк понял, что сказал глупость, смутился и прижал уши, но, всё же, спросил:
— А ты, разве, дома маме не помогал с уборкой?
— Ну, уборку у нас дома горничная приходила делать. Раз в неделю.
— Понятно. А, любопытно, как она относилась к тому, что работает в доме с антропоморфом? Не просила дополнительную плату «за риск»?
— Она знала, и, вроде, спокойно относилась, но, на всякий случай, когда она у нас работала, мы с папой уходили гулять.
— А если погода плохая?
— Так даже лучше. Особенно когда дождь идёт.
— Ого! Не знал, что ты так дожди любишь, — удивился Чинк.
— Не, Чинк, ты меня не так понял. Я не сам дождь люблю. Ну, разве что, когда жарко. А так он мокрый, особенно осенью. Но у меня такой плащик есть, что никакой дождь не страшный, — на этих словах Арай, внезапно, погрустнел и повесил уши, — То есть был. Я забыл, что он тоже сгорел.
Чинк подошел, и, погладив друга по голове, сказал:
— Главное, что сами спаслись. А плащик, потом, ещё купите.
— Да, — согласился Арай, снова резко поменяв своё настроение, и продолжил: — А, когда плащик есть, лапки замочить не страшно. Мне даже зимой босолапкой не холодно. Но зимой меня, всё таки, мама заставляет обуваться. Не в человеческие ботинки, конечно. Они тесные, и слазят с меня. Мне сделали такие перчатки для ног, с дырочками для когтиков, и подошвой для каждого пальчика. Только не такой, как у людей, а очень мягкой. Так что с ними ходить не мокро, даже когда дождь, и лазать по деревьям можно. Даже обутым! Только не так хорошо чувствуешь, куда зацепиться можно. А тебе тоже сделали такие перчатки?
— Нет, — ответил белк, немного, смутившись.
— Значит, потом сделают. И мне тоже потом, снова, сделают. Зимой, или осенью, когда совсем-совсем холодно станет. А, вообще, можно и без них, — стал рассуждать Арай.
— Да, — поддержал его Чинк, — у нас в убежище только некоторые, с нежными лапками, для тепла, обувались. А большинццтво только для того, чтобы в снег не так сильно проваливаццо.
— Ух ты! – чем-то впечатлился Арай, и стал расспрашивать: Ты рассказывал про то, как Ранэк много секонд хэндовской одежды, перед побегом, в лесу спрятал. И про штаны, которые растягиваются, и на любую попу налезут, но которые надо не одни надевать, а много, потому что одни плохо греют. Это я помню. А про что на лапы вы там одеваете, вроде, не рассказывал. Я думал вы там все босиком ходите. Где вы столько перчаток для лапок в лесу взяли? Они же дорогие. На много дороже, чем человеческие сапоги.
— Ну, во первых, у нас же там не все пальцеходящие. Есть и такие, у кого ноги почти как у людей. Им и обычная человеческая обувь подходит. Только тряпочки в носок подкладывают, чтобы когтями, нечаянно …
— Чинк, ну про тех, у кого ноги почти как у людей и так понятно, — перебил Арай, — Ты, лучше, расскажи, что у вас такие, как мы с тобой, на ноги надевают.
— Ну, скорей не одеваем, а наматываем. Те, у кого лапки плохо от холода защищены, такую шерстяную тряпку на каждую ногу, а потом сверху таким плотным целлофаном заматывают. А те, кому в ноги не холодно, одним целлофаном, обязательно на растопыренные пальцы. Тогда выходит что-то вроде перепонок между пальцами, и не так в снег проваливаешсо.
— Кулёчки на ноги одеваете? Так они ж сразу порвутся.
— Не. Этот целлофан более плотный, чёрный такой. У нас его целый рулон. Только заканчивается. Так что экономим. Носим только для ходьбы по снегу, а не чтобы лапы сухими оставались. Вообще, зимой мы редко уходим из убежища. А, в пределах его можно и так перескочить. И, если по деревьям лазаем, то только босиком.
— Ага, понятно, — сказал, удовлетворивший любознательность Арай, и о чём-то задумался.
Чинк решил, что котёнок задаст ещё вопрос, но Арай продолжил о другом:
— Я тебе тоже что-то рассказывал. Только я уже забыл про что.
— Про то, что у тебя такая одежда хорошая, что не страшно и под дождём в ней бегать.
— Нет, не про это. Хотя про это тоже. Но сначала я хотел про другое… Вспомнил! – воскликнул Арай, и возбуждённо стал рассказывать: — Я хотел про то, что, когда идёт дождь, бегать в парке в сто раз интересней. Потому что никого нет, и можно бегать без поводка везде. А не только там, где можно. Весь парк мой! – произнеся слово «мой» с каким-то особым чувством и азартным блеском в глазах.
— Так уж, прям, и твой! — иронично прокомментировал Чинк.
— Мой! – уверенно подтвердил Арай, сопровождая это высказывание кивком головы, — Хочешь, можно с лавки на лавку перепрыгивать! Только без когтей, а то краску можно поцарапать, и все узнают, что это ты сделал. Хочешь, можешь на фонарный столб залезть. Оттуда так хорошо всё видно! Потому что веток нет. Только, на всякий случай, тоже без когтей. Трудней, чем на дерево, без когтей, да ещё и он мокрый и скользкий, но так ещё интересней. Когда дождь идёт, всё интересней! Даже просто бегать там, где можно только ходить. И на детскую площадку можно!
— А где там деццкая площадка? – поинтересовался Чинк.
— А там, где, когда дождя нет, много людей ходит. Ну, там, куда ты не любишь ходить. А мы, с папой, как раз, туда и ходим. Когда дождь идёт. Там, где детская площадка, не надо ходить даже с поводком. Оно, как бы можно, но люди могут сердиться. А, когда дождь, там никого нет, и даже полазать можно! Там, конечно, всё маленькое, даже у тебя в комнате больше, но, всё равно, здорово! У себя я каждый день лазаю… — на этих словах, Арай остановился, и опять погрустнел, — точнее лазал, а теперь у тебя в комнате лазаю, а там, на площадке, всё новое. И туда не часто попадёшь. Когда теперь нас выпустят на улицу?
— Когда люди немножко успокоятся, — постарался успокоить Чинк, — так сразу и выпустят.
Арай, со вздохом, сказал:
— Скорей бы они уже успокоились! – но, тут же, мечтательно добавил: — Тогда мы сразу к нам на площадку пойдём.
— Так твоя домашняя площадка уцелела?
— Да, сгорел только дом. А площадка осталась. И бассейн остался, и водопровод его работает, так что можно будет и купаться. И даже забор целый, так что нас никто видеть не будет. А ещё можно будет полазать по тому, что от дома осталось…
— Лучше не надо! — остудил его пыл Чинк, — А то, вдруг, на голову что-то упадёт!
Это остудило Арая, правда, не так, как он ожидал. Котёнок снова опечалился.
— Да, наверно, не надо туда. Там не весело будет. Всё будет вспоминаться как я там жил, — со вздохом сказал котёнок, — и как мы там играли, а теперь оно всё сгорелое и рухнутое. Лучше, когда будет дождь, давайте все вместе в парк пойдём!
— Можно сходить! – поспешил поддержать тему зелёный белк, — А как так получается, что парк пустой? Люди ведь в него не только прогуляццо заходят. Сквозь парк ещё и дорогу сокращают. Такие могут и в дождь туда зайти.
— Да, заходят, — согласился Арай, — но они, почти всегда ходят одними и теми же дорожками. Я их все знаю, и тебе покажу. Это ещё одна интересность. Когда ты возле той дорожки, по которой могут идти, надо внимательно туда поглядывать, и, как только там кто-то пойдёт, сразу прятаться. Это весело!
— А, вдруг, заметят?! – высказал опасение Чинк.
— Не надо, чтобы заметили. Прятаться не трудно. Надо только посматривать на те дорожки, когда возле них.
— А если не успеешь?
— Я каждый раз успевал! – похвастался Арай, и продолжил уговаривать: А ты тоже быстрый. Быстрее людей. Они и заметить не успеют, как мы спрячемся.
— Арай, удивляюсь куда твой папа смотрит! Это же такой риск! Ну, представь себе, как сильно испугаются люди, которые нас страшными считают, когда увидят антропоморфа без опекуна, да, ещё и, быстро прячущегося. Они сразу подумают, что мы убежали, и станут в полицию звонить.
— Не, Чинк, не всё так плохо. Правда, лучше к тем дорожкам близко не подходить, но, если и увидят, то ничего страшного. Папа скажет, что мы гуляли в разрешенной части парка, и выскочили туда, куда нельзя, потому что увидели, что здесь, когда дождь идёт, никого нету. За это нам ничего не будет. Мы ведь далеко от людей.
— Тогда зачем вообще прятаться?
— Ну, понимаешь, есть же всякие люди. И кто нас боится, и те, кто просто вредные. Они могут сказать, что сильно испугались, и подать на нас в суд. Победить они не смогут, но, всё равно, это неприятно.
— Ну, зачем тогда рисковать?
Как зачем?! – искренне удивился Арай, — Это же так здорово! И побегать, и повеселиться. И в прятки от людей поиграть. Даже папа, а он у меня очень осторожный, говорит, что можно. А то нас совсем уже ущемили. Пусть хоть в плохую погоду побегаем там, где нам хочется!
— Ох, что-то я не уверен, что мне хочеццо нарваццо на неприятности! – продолжал колебаться Чинк.
— Чинк, да не будь ты таким трусишкой! Прятаться совсем не трудно. Один прыжок, — и ты уже или в кустиках, или на дереве. А ты прыгаешь даже лучше чем я. Да они даже голову повернуть не успевают. Надо просто всё время на туда поглядывать, откуда они выйти могут. Считай, что это правила игры такие. Это весело, правда! Ну, давай, соглашайся! Ты такой осторожный, что я тоже с тобой ещё осторожнее буду. И папа согласится меня опять на дождь сводить в парк.
— Согласится? — сразу спохватился Чинк.
— Ну, понимаешь, я сильно разыгрался и… сильно близко подошел туда, куда не надо, — потупившись, стал сбивчиво объяснять Арай, — и человек меня испугался… сильно. Я от этого тоже сильно испугался, и побежал к папе, а он стал спрашивать, что случилось. И, после этого, уже не разрешает мне там бегать. Даже под дождём. Но, если ты попросишь, он обязательно разрешит. Я, как про дождь вспомнил, так сразу обрадовался, потому, что ты можешь попросить. Пожалуйста, скажи, что ты тоже хочешь в дождь по парку побегать. Мне так сильно этого хочется! – тон пушистика стал жалобно-умоляющим, — А то у меня столько всяких неприятностей наслучалось, как никогда-никогда не было. Тебе же меня жалко, правда? – закончил он, вопросительно глядя Чинку в глаза.
Тот, и правда, проникся жалостью к натерпевшемуся другу. Но, несмотря на это, Чинк захотел сначала прояснить ситуацию.
— Ну, конечно же, жалко. Только мне, вот, интересно. Ты, только что говорил, что люди ни разу тебя не заметили. И это звучало как правда. Как у тебя это получилось?
— Чинк, ты не думай, я тебя не обманывал! Просто тогда я говорил про то, как правильно. Если всё правильно делать, то всё будет хорошо. А этот случай сюда не касается.
— Так что это за случай такой?
Арай прижал уши к голове, сгорбился, и перевёл взгляд на, оказавшийся в лапах, кончик хвоста, который котёнок стал нервно теребить. С неохотой, он стал рассказывать:
— Всё время всё было хорошо. Меня, и правда, никто не успевал заметить, пока я был далеко от дорожек. И я подумал, что, если и поближе подойду, меня тоже никто не заметит. Мне так понравилось играть в «я спрятался от людей», что мне захотелось поиграть посильней. И я подошел совсем близко к дорожке, где люди через парк идут. Я представлял, будто они все охотники, а я хитрый-прехитрый зверь, который неуловимый. Что они все хотят меня поймать, а не могут. И они, правда, не могли. Никто меня не замечал, а я их всех видел! Рядом, так близко, как тебя. Мне это очень понравилось, и я сделал ещё интересней, — на этих словах, у котёнка в глазах вновь вспыхнул азарт, как в самом начале разговора про прогулку под дождём. Он перестал смущаться, и продолжил рассказ в увлечённой манере, сопровождая его обильной жестикуляцией: — Когда человек пошел через парк один, и, ни сзади, не спереди никого не было, я стал, у него за спиной, перепрыгивать через дорогу, и снова прятаться. Он меня не замечал. Тогда я стал перепрыгивать в два прыжка. Тогда получался «хлюп» посреди дороги. Человек стал оглядываться. Раз оглянулся, два оглянулся, три оглянулся. А, на четвёртый раз, он оглянулся надолго, и я даже успел забежать впереди него, и перепрыгнул дорогу перед ним. И он опять ничего не увидел, только «хлюп по луже» перед собой услышал. Мне очень понравилось, что у меня так хорошо получается. Оно у меня и раньше получалось, но, когда тихо бегать не для кого, то совсем не так интересно, как было тогда. Я много раз перепрыгивал дорогу и за ним, и перед ним, и, даже, у него над головой. А потом получилось, что дождик уменьшился, и ветер тоже уменьшился. И стало слышно как от меня шелестят листья, а ещё стало заметно когда я на дерево запрыгиваю, — с него сильно вода сбрызгивалась. Тогда человек понял, что вокруг него кто-то бегает. И испугался. А мне стало ещё веселей, — на этих словах его азарт поубавился, и, снова стало заметно чувство вины.
— «Веселей от того, что его испугались. Это же инстинкт хищника! Значит, атавизмы могут быть и опасными!» — в ужасе подумал Чинк.
— Ты чего? – спросил Арай, заметив реакцию собеседника.
— Тебе понравилось, как тебя боятся. И захотелось преследовать добычу, как животному. Это же означает, в лучшем случае, что нам надо в тысячу раз осторожнее сдерживать атавизмы. А в худшем, что люди не так уж и не правы, опасаясь нас.
Арай вытаращил на него глаза, не веря услышанному. Чинк ожидал, что Арай тоже ужаснётся его открытию, но реакция оказалась неожиданной. Когда котёнок отошел от шока, на его мордашке отразилась сильная обида. Чуть не плача, он сказал:
— Ну… ну как ты мог про меня такое подумать?! Ты же… ты… как те глупые люди. Да неужели ты меня не знаешь? Мы же с тобой столько игрались, и разговаривали. Ты мой друг, а думаешь про меня, как про страшное чудовище. Как те глупые люди. Разве так можно?
— Я даже близко не думал, что ты нарочно. Это всё нечаянно получилось, потому что у тебя атавизм такой. Это не потому, что ты такой плохой. Ты совсем не плохой. Так что не надо обижаццо.
— Нет, Чинк, это обидно. Ты думаешь совсем-совсем как эти люди. Они тоже, именно про нечаянно думают. Что мы нечаянно можем кого-то укусить или поцарапать. И что нас, из-за этого, надо в клетке держать. Я никак не думал, что ты так можешь подумать, да ещё и про меня.
— Арай, постарайсо меня понять. Недавно я очень-очень переживал из-за того, что терял контроль над собой. Мне это показали ещё в институте. И, да, на основании того, что у нас есть атавизмы нас и считают ниже людей. Мне казалось, что это правда, и я очень волновалсо, особенно когда, из-за моей потери контроля меня привели, как пример, в газете. Ты же помнишь, как это было! И успокоилсо я только тогда, когда, на своём опыте, убедилсо, что могу себя контролировать. Только надо постараццо, и быть настороже в рискованных ситуациях. Ранэк мне написал об этом ещё раньше, и я поверил ему. Но совсем-совсем я успокоилсо лишь когда сам узнал, что он прав. В том письме он написал, что опасных атавизмов не бывает. Но все мы можем ошибаться. Даже Ранэк! Вот, сейчас, ты мне рассказал, как тебе нравилось преследовать человека. Ты сам это сказал. И что мне теперь думать? Это ведь гораздо хуже безобидных атавизмов, из-за которых только опозориццо можно. Это уже страшные атавизмы, означающие, что мы можем быть опасными для окружающих. А я очень не хочу преццтавлять для кого-нибудь опасность! И думаю я не как те глупые люди, которые верят всему, что услышат. А как те хорошие люди, которые приходили к нам на встречи. Они увидели, что мы не опасны, и тогда поверили нам.
Выслушав этот монолог, Арай сменил гнев на милость:
— Ладно, Чинк. Я понимаю, что ты очень не хочешь, чтобы было так, что ты можешь кого-нибудь укусить. Например, Киру. Но, всё равно, очень неприятно, что ты так быстро подумал про меня как про страшное чудище. Вот если бы ты, хоть чуть-чуточку, меня дальше послушал, а не спешил пугаться, то узнал бы, что переживать нечего. Хорошо хоть, что ты просто так испугался, а не меня. А то бы ты и меня напугал. Нельзя же так! А вот послушал бы и узнал, что весело мне стало не потому, что меня испугались, а стало смешно, что такой большой дядька и меня, такого маленького, боится. Я подумал, очень подумал, что если бы он меня увидел, то ему самому стало бы смешно. И мы вместе бы посмеялись. Потому что это же смешно! И я не выдержал, и хихикнул. Тогда этот человек меня заметил. Но не засмеялся, а, наоборот, очень сил
 

И в этот раз за один присест всё не влезло. Продолжение:

— Ладно, Чинк. Я понимаю, что ты очень не хочешь, чтобы было так, что ты можешь кого-нибудь укусить. Например, Киру. Но, всё равно, очень неприятно, что ты так быстро подумал про меня как про страшное чудище. Вот если бы ты, хоть чуть-чуточку, меня дальше послушал, а не спешил пугаться, то узнал бы, что переживать нечего. Хорошо хоть, что ты просто так испугался, а не меня. А то бы ты и меня напугал. Нельзя же так! А вот послушал бы и узнал, что весело мне стало не потому, что меня испугались, а стало смешно, что такой большой дядька и меня, такого маленького, боится. Я подумал, очень подумал, что если бы он меня увидел, то ему самому стало бы смешно. И мы вместе бы посмеялись. Потому что это же смешно! И я не выдержал, и хихикнул. Тогда этот человек меня заметил. Но не засмеялся, а, наоборот, очень сильно испугался, стал убегать, перецепился, и упал прямо в лужу. И, когда он упал, то развернулся ко мне, даже не вылазя с лужи, и испугался ещё сильней. Я сначала очень удивился, а потом, когда он испугался ещё сильней, это было так сильно, что я сам испугался. Прибежал к папе, всё рассказал, и мы, сразу же, уехали. Я потом боялся, что дядька в полицию пожалуется. Но он не пожаловался. Я понимаю, что я плохо поступил. Что не подумал, что меня могут нечаянно заметить и испугаться. Мне очень жаль, и я больше никогда-никогда так не буду! Я не хочу, чтобы кому-то было из-за меня страшно. И очень-очень не хочу, чтобы кто-то на меня ещё так посмотрел так, как он. Как на кого-то очень-очень злого и страшного. А я ж совсем не такой! Вот! А того, что ты подумал, совсем-совсем не было. Мне ни капельки, ни вот на чуть-чуточку, — сказал Арай, показывая большим и указательным пальцами эту самую «чуть-чуточку», — не хотелось его покусать, или поцарапать.
У Чинка отлегло от сердца, как только он услышал объяснения, ощущая искренность объяснявшего. Он, с облегчением вздохнув, демонстративно усилив этот вздох для Арая.
— Как хорошо, что я ошибалсо! Извини, что я так поторопилсо с выводами.
— Хорошо, извиняю. А ты пойдёшь со мной поиграть под дождём?
— Я подумаю.
— Только ты обязательно подумай! Ты не волнуйся. Издалека нас заметить не успеют. А если и успеют, то не испугаются, – увидев, что Чинк не так в этом уверен, Арай добавил: — И я ещё вот что придумал. Если мы заметим, что нас, всё таки, заметили. То не будем дальше прятаться, а выбежим, и будем играть в догонялки, чтобы они нас видели. Тогда они, может быть, и рассердятся, что мы играем там, где нельзя, но не подумают, что мы где-то в засаде прячемся, и собираемся выскочить и укусить. И не будут нас боятся. Хорошо?
— Я подумаю.
— Ага, только не подумай, что я опять захочу подойти поближе туда, где люди ходят. Вот, ты рассказывал, что если бы не то, что ты Киру спас, то ты сожалеешь, что подошел посмотреть на пожар. А у меня такого «если бы» нету. Я совсем-совсем сожалею. И больше так не хочу. Он на меня так посмотрел! Я этого никогда не забуду! Как «вопящую комнату», и то, как к нам Соер приходил, и как наш дом сожгли. Я не хочу, чтобы эти страшности были ещё раз. Поэтому не волнуйся, что я могу опять захотеть подойти куда не надо. Поэтому подумай, и согласись. Пожалуйста!
После этого разговора пушистики продолжили убирать квартиру. Выполнив поручение, и заметно подустав, они устроились перед телевизором. Арай первым ухватил пульт, и стал переключать каналы. Сначала ничего интересного не попадалось. По бизнес-каналу говорили о ценах на рожь, на других шли, довольно скучные, сериалы. Затем попалась научно-популярная передача, заинтересовавшая Чинка. Учёный, в белом халате, показывал какую-то диаграмму, которая показалась Чинку на удивление знакомой. Он не успел услышать, о чём же велась речь в этой передаче, — Арай переключил на другой канал. Чинк собирался попросить его вернуть обратно, когда он нашел что-то, показавшееся ему интересным.
— Вот, очень смешная передача, да ещё и про нас. Там и про тебя будет. Вот прям щас! Класс, мы очень хорошо успели! — сказал котёнок, ёрзая в кресле от предвкушения.
На экране лысый, невысокий человек, средних лет, умным и таинственным голосом вещал:
— … попробуй, определи, что на уме у существа, возжелавшего стать большой зелёной белкой?
— А?! – хихикнув, сказал Арай, тыкая Чинка локтем в бок, — Признавайся, что у тебя на уме?
— Зохватить мир! – «страшным» голосом ответил Чинк.
Тем временем, ведущий продолжал:
— Наука нашла возможность это сделать. Подвергнув испытуемого сильному эмоциональному воздействию, можно пробудить его инстинкты и увидеть его затаённые склонности.
Чинк удивился, увидев что Арай совсем не отреагировал на упоминание о «вопящей комнате», а продолжал, с задором, ожидать чего-то смешного, как при просмотре комедийного фильма.
— Такая проверка выявила интересную особенность антропоморфов. Они чётко подразделяются на два типа. Одни, склонные к насилию и агрессии. Другие, напротив, к насилию, практически, не способные, зато умеющие читать эмоции окружающих, и обладающие особым обаянием и выдающимися творческими способностями.
— Ага, Мазалин, у нас, такой обаяшка! – хихикая, комментировал Арай.
— Что это? Простая случайность, или чей-то замысел? – вещал с экрана таинственный голос, — Странное совпадение. Целых три очень странных совпадения. Изобретатели -самоучки в подвале совершают открытие века, и, почти сразу находят того, кто воплотит их сложное теоретическое изобретение в жизнь. Даже в фантастических фильмах герои, часто имея на руках действующий макет изобретения, в качестве доказательства, должны приложить немало усилий, чтобы убедить других, что их грандиозное открытие не мошенничество. А, в нашем случае, двое никому не известных изобретателей, имея лишь теоретические выкладки, смогли убедить далёкого от науки человека вложить деньги в столь дорогостоящий проект. И, наконец, третье, тоже крайне важное для того что случилось, «совпадение». Миллиардер, поймавший за хвост едва ли не самую крупную удачу в истории, отказывается от всякой выгоды, и объявляет таларонную энергетику достоянием человечества. Что немало поспособствовало быстрому распространению нового способа выработки электроэнергии. Такому быстрому, что никто не обнаружил весьма любопытный эффект безвредного побочного излучения.
Сделав многозначительную паузу, ведущий продолжил:
— «Захотелось оставить след в истории. Чтобы запомнили люди». Что ж, благородное побуждение. Только не кажется оно искренним в устах человека, который, незадолго до того, проигнорировал просьбу пожертвовать денег на детскую больницу. Что же заставило этого, скажем прямо, бессердечного скупца так расщедриться? Воображение так и рисует неких «рождественских призраков», заставляющих его устроить весь этот праздник невиданной щедрости. Как и таинственных «муз» нашептывающим на ушко изобретателям их грандиозное открытие.
Во время этого монолога изображение ведущего сменилось картинками рождественской сказки, которые резко сменились на картины похищения человека летающей тарелкой.
— Но зачем представителям инопланетной цивилизации могло понадобиться продвигать на нашей планете талалронную энергетику? Из-за продукции, которую она производит. Речь, разумеется, идёт не о электроэнергии. Такое даже смешно предполагать. Нет, помимо электроэнергии, таларонные электростанции производят другую продукцию, – выдержав драматическую паузу, ведущий изрёк: — Изменённых. Два типа продукции. Миловидные существа неспособные к насилию, зато способные в тонкостях определить что ощущает, переживает хозяин, и обладающие внушительным творческим потенциалом, чтобы поддержать с ним беседу, поднять ему настроение. И бесстрашные солдаты, обладающие большей, чем у человека, быстротой реакции. Силой и меткостью. В их смертоносной эффективности мы, к несчастью, не так давно, имели возможность убедиться.
— «Любопытная теория!» — подумал Чинк, слушая ведущего с всё большим интересом.
— А как же атавизмы? Спросят некоторые из вас, ведь, судя по результатам исследований, эти существа не способны о себе позаботиться, не говоря уж о том, чтобы быть кому-то полезными. Но не всё так просто. Такими беспомощными эти существа предстают перед нами ровно до определённого момента, – на этих словах снова последовала драматическая пауза, — До обретения ими хозяина. Опекуны практически в один голос свидетельствуют о том, что после передачи под опеку атавизмы у их подопечных быстро сходят на нет, и в последствии практически не проявляются. Что это, просто совпадение? Я так не думаю. В этой особенности изменённых явно просматривается предохранительный механизм. Они специально сделаны зависимыми от хозяев. В крайнем случае, от более самостоятельного вожака, у которого тоже, наверняка спрятан какой-нибудь механизм подчинения хозяевам. Вот почему для пушистика так важно иметь опекуна. Каждый из них подсознательно взывает: «Хозяин приди! Где же ты хозяин?!»
— «А это уже бред!» — мысленно прокомментировал Чинк. Почти сразу же за этой мыслью его толкнул в бок хихикающий Арай с вопросом:
— Правда, правда же смешно? Я же говорил! Хи-хи! « Где ты, хозяяяин?!» А самое смешное, что он так хорошо врёт, что, когда говорит, то сам начинает верить в это. Хи-хи! А потом вспоминает, что это враки, и перестаёт. Ты присмотрись!
Чинк обратил внимание, что ведущий не то чтобы временами испытывал глубокую убеждённость, но сочинял очень увлечённо. Что, и правда, на время создавалось впечатление, что говорит он искренне.
Пока пушистики комментировали услышанное, передача продолжалась:
— … В связи с этим интересно выглядит результат одного исследования, проведенного студентами-психологами ещё в доталаронную эру. Они провели опрос касательно популярных тогда стратегических компьютерных игр. Игры эти объединял очень похожий сюжет: пришельцы из космоса нападают на Землю, земляне защищаются, либо земляне конкурируют с инопланетными цивилизациями в колонизации галактики. Проводившие опрос, среди прочих вопросов, спрашивали у игроков: «За какую сторону вы играли?» Опрос проводился на разных тематических сайтах, в том числе и на нескольких ресурсах сообщества фурри, члены которого позднее составили большинство изменённых. На других ресурсах ответы были самые разные. Даже на сайтах посвящённых самим играм мнения разделялись. А пушистики (на тот момент пушистые только «в душе») ЕДИНОГЛАСНО занимали сторону пришельцев. То есть у пушистиков на лицо явная склонность к ксенофилии.
На эти слова Чинк недовольно скривился.
— Обратите внимание на ещё одну особенность пушистиков: На своих ресурсах в аватар все без исключения ставили себе какую-нибудь зверушку. Но иногда члены сообщества решались показать свою настоящую внешность (для этого создавалась отдельная, закрытая от гостей, тема). Так вот, в комментарии к своим фотографиям (к нормальным, кстати, фотографиям, которые никак не припишешь к «катастрофам человеческого тела») почти каждый инстинктивно предупреждает: «Не пугайтесь!» — на эти слова Арай снова рассмеялся, — Внешность людей вызывает у них антипатию. Зато любого уродца-пришельца они готовы принять как родного.
— А вот это уше совсем пред! – вслух прокомментировал Чинк, начисто забыв о контроле над произношением.
— Ну, это да. Это уже не смешно. Получается, что людей не любим. Это уже плохие враки! Не смешные, — поддакнул Арай, и тут же добавил: — Чинк, ты снова слова каверкаешь.
— Та не то этого счас! – отмахнулся белк.
— Не-не. Всегда должно быть «до этого»! А то, когда будешь говорить об чём-то, про что волнуешься, то получится не серьёзно, а наоборот смешно. Сам же потом жалеть будешь, что не натренировался! – настоял котёнок.
Ладно-ладно, — исправившись, согласился Чинк, и сразу же переключил внимание на телевизор — Давай дальше слушать!
— В наш напряженный век стресс и депрессия стали бичом человечества. Антидепрессанты занимают одно из первых мест, в продажах аптек. Думаю, не будет слишком смелым предположить, что в ещё более развитом обществе положение со стрессом, соответственно, ещё более плачевное. Наверное, ни для кого не осталось тайной, что опекуны часто называют своих подопечных, как раз, «ходячими антидепрессантами». Даже неразумные животные способны в какой-то степени снять стресс у своих хозяев. А звериное обаяние с нечеловеческой проницательностью, помноженные на наличие разума, дают просто невероятный эффект. Неудивительно, что опекуны так сильно привязываются к подопечным, даже не являющихся их родственниками.
— А вот это правда! Да-да-да. Я это умею, — с довольным видом высказался Арай.
— А какая нянька для ребёнка получится из такой ходячей говорящей игрушки! Многие опасаются, что близкий контакт ребёнка может привести к трансформации. Однако, исследования показали, что, если у него нет склонности, то даже фантазии на тему: «Хочу стать пушистиком» не приведут к превращению. Как выяснилось, просто желания для этого не достаточно. Это должна быть горячая, глубокая мечта. А результат изменения должен казаться тому, кто на него решился, не просто привлекательным, а прекрасным. Как пример можно привести культуристов. Довольно многие скажут, что обладать накачанными мышцами, — здорово, — на экране появилось видео с качающимися бодибилдерами, — Но серьёзно мечтающих превратится в гору мускулов нашлось довольно немного. Даже среди профессионалов далеко не все смогли осуществить минитрансформацию сделавшую повышенную мышечную массу, а так же более сильную и выносливую сердечно-сосудистую систему, нормой для их организма, что позволило им значительно уменьшить физическую нагрузку необходимую для поддержания формы. Получилось это только у тех, кто считал такое состояние своим идеалом. Те же, кто качанию мышц относились более спокойно, или вообще воспринимали это занятие как работу (например для сьёмок в кино) так и не смогли стартовать. Хотя были бы очень даже не против, достигнуть такого результата меньшими усилиями.
— А мы всё равно их сильней! – бодренько заявил Арай, но секунду спустя, уже менее уверенным голоском, уточнил: — Ну, наверное… — потом с прежней уверенностью завершил комментарий: — но уж точно быстрей! Этот силач ни за что бы меня не поймал.
— Ещё более показательна ситуация с профессиональными военными, – на экране, соответственно показали видео с солдатами из последних сил преодолевающими полосу препятствий, — Хотя солдатам, которые сумеют пройти минитрансформацию обещали просто заоблачное повышение зарплаты, а так же в этом направлении проводились всесторонние исследования, сделать это сумели лишь считанные единицы. Ни очень большое желание получать повышенное жалованье, ни разно рода жесткие стимулы не смогли спровоцировать микротрансформацию, наделившую бы солдата улучшенными физхарактеристиками. Осуществить это смогли лишь те, кто изначально имел к этому склонность, кого интересовало именно само изменение, а не высокое жалованье.
В этот момент показали видео, которое заинтересовало пушистиков больше всего. Похожая полоса препятствий, показанная с помощью прибора ночного видения. Вдалеке показалась тёмная фигура, запрыгнувшая на снаряд. Затем последовал ряд прыжков совершенно нехарактерной для человека длины, хотя силуэт просматривался вполне человеческий. Когда фигура приблизилась настолько, что стало возможным детальней рассмотреть движения, в глаза сразу бросилась их нечеловечность. Существо двигалось рывками, быстро передвигая конечностями, и изгибая их под неестественным, для человека, углом, затем моментально замирало без движения, после чего, почти без разгона, прыгало в неожиданном направлении, якобы уворачиваясь от стрельбы. Чинк уже было предположил, что это показывают какого-то очень человекоподобного антропоморфа. Тем сильнее оказалось жуткое впечатление, когда на полигоне зажгли свет, и показали воина в обычном режиме. Взгляду предстал распластанный на земле человек, в форме цвета хаки, в каске, бронежилете, с автоматом за спиной, однако двигался этот человек так, что создавалось впечатление, будто это робот, движениями которого управляет юркая ящерица. Особенно страшно смотрелась голова, которой человек тоже двигал резкими рывками, как птица. Тем временем из-за разных препятствий на полигоне выдвинулись мишени. Человек дёрнулся, и автомат из-за спины прыгнул ему в руки. Раздалось несколько одиночных выстрелов, и ближайшие мишени оказались поражены. Затем, не вставая, прямо из положения лёжа, суперсолдат прыгнул на высоту человеческого роста, развернувшись в полёте, оттолкнулся ногами от, стоявшего рядом, бревна и закатился за, находившееся неподалёку, укрытие. Мало того, в этом полёте он умудрился три раза выстрелить, и попасть в две мишени. После этого манёвра последовал ряд выстрелов из-за этого квадратного укрытия. Каждый выстрел совершался с новой позиции с очень короткой паузой. У воображаемого противника могло бы создаться впечатление, что из-за бетонного блока по ним поочерёдно стреляет несколько солдат. Поразив большинство мишеней, содат упал на землю, и быстро-быстро пополз, практически не приподнимаясь над ней, и оставаясь, таким образом, невидимым для «врага» за невысокой травой. Добравшись до толстой деревянной арки, солдат взобрался на неё с не просматриваемой стороны, потом, держась за арку одними ногами, свесился вниз головой и расстрелял оставшиеся три мишени. В довершении всего, он изогнулся, показав эдакий «мостик наоборот», по прежнему держась за арку только ногами, и посмотрел в снимавшую его камеру. Камера пошла на максимальное приближение. Вблизи солдат выглядел ещё менее похожим на человека. Его кожа выглядела будто исполосованной шрамами, особенно уродливой смотрелась шея. Засветвшиеся, в тени козырька каски, глаза сразу перетянули на себя внимание зрителей, и видео завершилось.
Видео было показано без комментариев со стороны ведущего. Так что у пушистиков было время обсудить его.
— Ну и страшилище! – сказал Арай, — А ещё про нас говорят, что мы страшные. Мы добрые и весёлые. А сильнее и быстрее людей мы для того, чтобы по деревьям лазать и играть. А вот этот специально сделанный, чтобы убивать. А про него, и таких как он говорят, что они лучше нас! Глупые! Какие же они глупые!
— А это точно настоящее? Может это из какого-нибудь кино отрывок? – решил уточнить Чинк.
— Настоящее-настоящее! Это суперсолдат которого, почему-то, решили показать. Остальные секретные. Никто не знает кто они такие, и что они умеют. Они сделали себе такое же превращение, как мы, только маленькое. Но от него они стали сильнее простых людей. И им за это большую-пребольшую зарплату в армии платят. Только их очень мало. А люди хотят больше таких солдат. И хотят их как-то сделать с помощью нас. И из-за этого на самом деле с нами так поступают. А не из-за того, что мы можем кого-то покусать, или нам нужен опекун, – скороговоркой выпалил Арай.
Чинк не успел переварить полученные сведения, как ведущий продолжил говорить:
— Как видите, человек прошедший минитрансформацию, заметно отличается от обычного человека. Нужно быть кхм… личностью обладающей очень необычным складом ума, чтобы страстно возжелать даже такого относительно небольшого изменения. Да даже микротрансформацию, сравнимую с самой обычной пластической операцией, и не производящей в организме никаких коренных изменений, смогли осуществить очень немногие. Потому что для этого необходимо быть сильно обеспокоенным своей внешностью. Так что если ребёнок посмотрит мультфильм с говорящими животными, или даже проведёт целый день играя с изменённым, в пушистика он не превратится. Разыгравшейся детской фантазии для этого не достаточно. Но если уж такая склонность есть, побудить ребёнка стартовать может даже изображение простого животного. Увы, оградить от такого практически невозможно. К счастью, такое отклонение встречается довольно редко. Из двенадцати тысяч лишь один человек оказывается склонен к такой глобальной трансформации.
— Вот видишь Чинк, мы с тобой большаааая редкость, — не удержался от комментария Арай, — щас он скажет, что поэтому мы очень дорого стоим. Вот, хих, какие мы дорогие!
— Возможно кто-то скажет: «И стоило ли ради нескольких десятков тысяч изменённых огород городить? Не слишком ли мал урожай?» Но, как всем известно, редкие вещи особенно ценятся. К тому же, товар получился качественный. Можно было бы похитить, скажем, миллион землян, и насильно изменить их как вздумается. Но в результате получились бы земляне, разум которых поместили полузвериные тела, которые очень бы этим обстоятельством тяготились, и никогда бы не смогли как следует выполнять необходимую функцию. Наши же изменённые, — пушистики до мозга костей. Они не просто согласны на подобное изменение, они мечтали об этом. И если и сожалеют об изменении, то только в связи с утратой человеческих прав за то, что перестали быть людьми. Про них никак нельзя сказать: «Бедные, они сами не рады, что с ними это произошло». Нет! Они очень, и очень сильно этого желали.
— Ну, Мазалин с ним тут очень бы сильно поспорил, – снова подал голос Арай, — несмотря даже на то, что он его там, в телевизоре, не услышит. Эх, без него даже как-то скучно такие передачи смотреть. Скорей бы уже нам разрешили на улицу выходить! И он мог к нам прийти в гости.
— … значит, поскольку для изменённых всё это естественно, то свыкнутся с ролью им предназначенной они смогут очень быстро. И станут служить своим хозяевам, находясь в гармонии с собой…
Внезапно Чинк ощутил, что Арай дёргает его за лапу, с выражением крайнего удивления на мордахе.
— Чинк, ты что, В ЭТО ВЕРИШЬ?! – ошарашенно спросил он, — потом, внимательно приглядевшись, — констатировал: Не, не веришь, но, почти что веришь… Хи… хи-хи… нянька для пришельцев!!!
Тем временем ведущий перешел на другую тему:
— Это что касается мирных пушистиков. С антропоморфами боевой специализации несколько сложнее…
В этот момент Арай схватил пульт и выключил телевизор.
— Зачем? Интересно же! – возразил Чинк.
— Ты уже слышал что в Африке было? – спросил Арай.
— Нет.
— Значит всё правильно. Ты даже этому почти поверил, а тому совсем поверишь. И испугаешься. Ты вон, даже меня не дослушал, и испугался. И станешь нервничать. И я стану нервничать. Все станут нервничать. Оно нам надо? Не надо нам оно. Он там не правильно рассказывает, а я правильно расскажу. Поэтому слушай, – выпалил Арай скороговоркой.
Чинк не стал возражать, и всем видом показал, что слушает котёнка.
— Таларонные электростанции в Африке построили самыми последними. Тогда уже все знали, какие они дешевые, и для Африки это оказалось в самый раз. Их было немного, но превращение от них далеко-далеко идёт. И некоторые из жителей Африки стали превращаться. И было им очень плохо. Даже у нас пушистиков многие боятся. А там… там их били и даже убивали. Правда, не во всех странах. В некоторых пушистикам было даже хорошо. Там, представляешь Чинк, они жили среди обычных людей, и никто их никуда не забирал! Даже наоборот, их едой угощали, бесплатно. А потом получилось так, что целое племя по очереди превратилось. Им очень львы нравились. В них все и превратились. Правда они про таларонное излучение не знали, и думали, что это их боги превратили. А ещё они с другим племенем воевали, и то другое племя как узнало, что они все превратились, то сказало, что это их злые боги превратили, и что их всех надо убить. Но племя пушистиков победило. Только они оказались не пушистиками, а злыми зубастиками-клыкастиками. Они, когда победили, пришли к тому племени домой, забрали у них всё, и многих убили. Не воинов, а обычных жителей, и, может быть, даже детей!
На этом моменте Арай невольно сделал паузу. Потом всё же собрался с мыслями, и продолжил:
— Они забрали у них всю еду, но им не хватило. Пушистики ведь едят больше людей. А в Африке и людям часто еды не хватает. Они переохотились на всё что можно было. Потом стали браконьерами в Национальном Парке. Потом стали ссорится с соседями, начинали с ними войну, и забирали у них еду. Тогда правительство страны направило на них армию. А они, оказывается, на то, что успели награбить, и набраконьерствовать, накупили оружия. Они сделали засаду, и сами напали на армию. И победили. Потому что пушистики хорошо стреляют. Если потренируются, а они тренеровались, и стали стрелять как тот страшный из передачи. Даже лучше. И тоже страшными оказались. Человеческие солдаты очень быстро сдались. Ну, и ещё потому, что армия маленькая была. Страна была маленькая и бедная. Значит, победили, и оружие забрали. И стали ещё сильней. И решили, что они самые сильные, и должны в стране править. И сами пошли на столицу. А в мире это племя львов сразу не понравилось. Лига Наций сразу хотела забрать их, а так же других пушистиков и отправить в какой-нибудь из институтов. (В Африке таких институтов, куда забирают пушистиков, не было. И сейчас нет). Но они много спорили. И не могли решить. А как узнали, что эти львы хотят страну завоевать, сразу перестали спорить, и отправили туда свою армию. Эта армия была сильно-сильно вооружена. И танки, и вертолёты, и пушки. Папа говорит, что если бы львы спрятались, и стали партизанами, то их бы до сих пор не поймали. Даже с такой сильной армией. А они, глупые, так расхрабрились, что просто толпой, никуда не прячась, пошли завоёвывать столицу. И их всех издалека перестреляли. А потом осторожно окружили их деревню, чтобы никто не убежал, и забрали всех львиц и львят, и отправили их всех в институты. А заодно забрали и всех других пушистиков. Со всей Африки. И теперь там закон: как только там появляется пушистик, его забирают, и передают в страну, где есть институт. Богатые страны ну как будто помогают бедным. Защищают их от пушистиков. Или тамошних пушистиков защищают от самих себя. Ну, как у нас. А на самом деле мы им для опытов нужны, для каких-то.
Вздохнув, Арай подытожил:
— Вот. Такая вот история пушистиков из Африки.
— Да, непростая история, — оценил рассказ Чинк.
— Именно так. Непростая. И папа так говорит, что там всё не просто. А я думаю, что, всё таки, плохие там пушистики получились. Я бы лучше с голоду умер, чем пошел бы у кого-то еду отбирать, или в браконьеры. Ну да, у них там воспитание такое. У них часто племя с племенем воюет, а потом у побеждённых всё забирает. И плохо они там понимают, что природу беречь надо. А ещё они, по словам одних людей, пробовали по-честному на еду зарабатывать, но их на работу не хотели брать.
— В той стране плохо к пушистикам относились? – захотел уточнить Чинк.
— Сначала хорошо. Считали, что пушистики удачу приносят. Но, как узнали, что целое племя в пушистиков превратилось, то сразу стали плохо относится. А как услышали, что то племя делать начало, то вообще, дураки, захотели убить всех пушистиков. Они же ни в чём не виноваты были! И даже полиция не могла их защитить, и тогда отправила их в институт в другую страну. Вот так вот всегда! Из-за кучки плохих многим-многим хорошим достаётся. Как у нас, из-за этого Соера люди на нас всех такие сердитые, что даже убить хотят. И нам даже на улицу теперь выйти нельзя. Правда, там эти львы не совсем-совсем плохие были. Когда на них своя, не международная, армия шла, и они победили, то им много пленных сдалось. И они их потом отпустили. Это, кстати, доказательство. Про них говорят, что они людей ели. Но это не так. У того племени не было такого обычая. И если бы они ели людей, то, обязательно бы съели и этих пленных солдат, а они их отпустили.
— Ого-го! – не удержался Чинк, и спросил: — Непонятно тогда, почему же, как самый страшный случай с антропоморфом, все приводят сына Нэйриса? Антропоморфы-людоеды в сто, в тысячу раз страшнее!
— Вообще-то приводят. Но только в передачах вроде вот этой, которую сейчас мы смотрели. Где говорят, что таларонную энергетику изобрели инопланетяне. И подарили людям, чтобы появились пушистики, и потом стали няньками для инопланетянят. А ещё говорят, что у инопланетян на Луне базы, которых никто не видит, а они, в этой передаче про этот секрет знают. Племя львов несерьёзный пример, что пушистики опасны.
— Ну как так несерьёзный?! Серьёзнее некуда. Вон, в Африке пушистиков оказалось целое племя. Так они всех чуть не съели. «Оставите своих пушистиков без присмотра. И они вас съедят.» Шикарный аргумент, для тех, кто нас не любит! – парировал ничуть не убеждённый Чинк.
— Нет. Ты не понимаешь. То было племя дикарей. Такие и без всякого превращения людей едят, и друг с другом воюют. У них ещё часто бывает, что какое-то сильное племя накупает оружие, идёт прогоняет правительство, и правит страной. Так много раз было. Поэтому всем понятно, что то, что они сделали, они сделали потому что так воспитаны. А не потому, что стали пушистиками. А вот тот, который в белку превратился, а потом маму чуть не убил, он из хорошей семьи, и в нормальной стране рос. Поэтому именно этот пример кажется таким страшным.
— «Дикари, значит. Раз у них тут просто к чернокожим людям так относятся. Тогда то, что они звероподобных антропоморфов низшими считают и неудивительно совсем», — подумал Чинк, и сказал: — Никак не думал, что вы тут расизмом маетесь!
— Что? Ты о чём?
— Ну, твои высказывания «дикари», «нормальная страна» показывают, что у тебя к чёрной расе есть предубеждение. Это неправильно. Нельзя считаль кого-то плохим только по тому как он выглядит. Неудивительно, что в вашем мире с таким же предубеждением относятся к пушистикам.
— Ну ты даёшь! Я такого тоже от тебя не ожидал… — снова удивился Арай, и ответил совершенно несвойственным себе тоном:
— Я тоже думаю, что «нельзя считать кого-то плохим только по тому как он выглядит». И не понимаю, ну к чему здесь я? Мелес, — мой лучший друг, тоже чёрный. У него прабабушка и прадедушка из Абиссинии сюда приехали. Аж тогда, когда ихний царь попросил нашего царя взять их страну к себе. И это ну никак не мешает мне с ним дружить. А про вообще я тебе сейчас большой-пребольшой секрет открою.
Арай наклонился поближе к Чинку, и прошептал:
— Представляешь, главный у нас в Институте, — чёрный! – выражение мордахи у котёнка сменилось на насмешливо-ироничное.
— И, как ты сам видел, это тоже не мешает ему быть там главным. И даже когда он, не проверяя, как там у них надо, сына своего домой забрал, и про это узнали, его оттуда не прогнали. Вот как у нас, как ты сказал, «расизмом маются». А про дикарей так говорят не потому, что у них кожа чёрная, а потому что они, — дикари. Ну, разве правильно людей есть?! А у них такое бывает. Не везде, но бывает. А ещё если папа украл что-нибудь, у них в тюрьму посадят всех. И маму, и деток всех, даже очень маленьких. Разве это правильно? Это дикоряческий закон. А с пушистиками они знаешь что делали? Убивали, и даже не потому, что боялись или сердились на них, а чтобы зелье сварить, и всяких штук из них понаделать, чтобы они удачу приносили, и чтобы ими колдовать. Вот они какие! А ты про меня опять плохое подумал, — завершил Арай обиженно надувшись.
Но не успел Чинк извиниться, как Арай сказал уже более благосклонным тоном:
— Да ладно, я тоже забыл, что ты не отсюда. У вас, наверно, Африка не такая, вся цивилизованная, как Абиссиния. Но у нас не так. Страны в Африке у нас с начала колониями были, а потом освободились, чтобы построить хорошую жизнь. Но ничего не построили, потому что у них племена всё время друг с дружкой дерутся. У них в деревнях и в маленьких городах ни воды, ни электричества нету. Даже сейчас, когда электричество дешевое стало. Вот.
Про то, что в его мире всё обстоит примерно так же, Чинк решил промолчать. Но решил сказать пару слов в защиту:
— Ну, с этим тоже не всё просто. Эти бедные старны были вынуждены брать деньги в долг, у богатых стран, и, наверное ж, под проценты, а теперь требуют с них эти долги. Так что им не так легко строить что-то, когда надо столько долгов отдавать.
— Ну да, может быть, папа тоже что-то такое про них говорил, — поспешил согласится Арай, но тут же добавил: — Но мне всё равно не нравится как у них там. Не хотел бы я там жить. Там даже пушистики какие-то нехорошие оказались. Одни злющие, со всеми вокруг воевали, другие как увидели, что их угощают, то стали попрошайками. Не все, конечно, были среди них и те, кто работать пошел, хотя бы давая представления на улице, показывая какие они сильные и ловкие. Но из-за вот этих, которые просто сидели на улице и просили у прохожих еду, про нас всех говорят, что мы не самостоятельные. Что это они не потому, что ленивые, так делали, а потому что работать не могли. А были даже такие пушистики, которые в бандиты пошли. Всё это плохо! А вообще я тебе отвечал, почему людей не удивляет, что племя, превратившись в пушистиков, стало с соседями воевать, а потом пошло страну завоёвывать. Что это потому, что там такое часто бывает. Один раз показывали таких. Представляешь, совсем не одетые (а они ж не пушистики, у них там всё видно) зато с автоматами. И вот такие вот себя такими сильными чувствуют, что сразу решают: «Мы теперь такие сильные! А в правительстве сидит президент из другого племени. Давайте его прогоним, и своего посадим!» И так у них часто-часто. Поэтому, когда другое племя, превратившись, тоже себя сильными почувствовали, то никто не удивляется, что они поступили так же. И таким людям очень легко доказать, что это они не потому, что в пушистиков превратились, и им захотелось воевать, а потому что они так воспитаны и что там почти все так делают. А от превращения просто почувствовали себя сильнее. Да и вообще, соседи на них первыми напали, потому что испугались. Теперь тебе понятно, Чинк?
— Да, спасибо, теперь намного логичней звучит.
Но Арай не закончил на этом свой рассказ, а увлечённо продолжил:
— Но когда говорят про Таниса. Как он свою маму чуть не убил, тоже есть что сказать. Особенно мы, — я, Мазалин и Рыжик знаем что сказать. Мы ж его сто раз видели до того, как он превратился. Но лучше бы мы его не видели, и не знали. Он был очень-очень плохой. Сначала он просто приходил в институт, и смеялся над нами. Потом пробовал пугать, выдумывая всякие страшности про то, что с нами делать будут. А когда понял, что мы видим, что он обманывает нас, то узнал настоящую страшность, про «кричащую комнату». И ему очень нравилось видеть как нам страшно, когда он рассказывал нам. А потом, когда мне там плохо стало, и я лежал больной, он тоже пришел и смеялся надо мной, рассказывая, что я там делал. Он на это смотрел! И как ему его папа разрешил смотреть на такое?! Но хуже всего он с Мазалином поступил. Он хотел, чтобы Мазалин повёл себя на тесте как бешеный, чтобы его потом в подвал забрали навсегда. Он дразнил Мазалина, что тот не сможет на тесте не испугаться, что не сможет колонки поламать (Мы же тогда не знали как «вопящую комнату» проходят). И тот, глупенький, купился. Но хорошо, что у него не получилось не испугаться! Он прошел тест. Но он очень огорчился, что повёл там себя не так… Ой!
Арай, неожиданно прервал повествование, закрыв обеими лапами себе рот.
— Ой-ой-ой, что же я наделал! – сокрушался Ушастик, потом обратился к Чинку с очень серьёзным выражением на мордахе: — Чинк, вот это вот я сейчас очень большую глупость сделал, что проговорился про Мазалина. Поэтому очень-очень-очень прошу тебя: никогда и никому об этом не рассказывай! Это очень серьёзно! Я уже проговорился, поэтому расскажу почему. Мазалин сильно-сильно переживал о том, что испугался на тесте, хотя очень решил так не делать. Он до сих пор переживает об этом всегда, когда вспоминает. И не хочет, чтобы кроме нас, кто его тогда переживающим видел, кто-то знал про этот случай. Он на меня сильно обиделся, что я своему папе рассказал об этом. А я ведь сделал это, чтобы ему помочь, потому что ему очень плохо было. И папа, и правда, ему помог, — Мазалину стало легче. Но он, всё равно, долго на меня сердился. Насилу простил, и сказал, чтобы я пообещал ему, что больше никому-никому не расскажу. И вот, я нарушил своё обещание, — сказал Арай, повесив уши, и тут же начал оживлённо объяснять почему так вышло: — Это потому, что ты про меня и про всех сказал, что «вы такие-сякие» чернокожих не любите, и я стал тебе объяснять, что это не так, и что я вообще это сказал потому что ты меня спросил «почему про Таниса людям страшнее слушать, чем про то племя львов?», а потом я про Таниса стал рассказывать, что он плохой, а потом про то, как он Мазалина сначала захотел к бешеным отправить, а потом стал обижать, и мне его жалко, а на Таниса я очень сержусь…
На этом Арай всё же прервал свои сумбурные оправдания, и признал: — Но я, всё равно, плохо поступил, что сказал про это. Мазалин бы очень сердился, — после чего вновь переключил своё внимание: — Но на Таниса я всё равно очень серррржусь! Он очень плохой! Он видел как было плохо Мазалину, но радовался, и смеялся над ним, чтобы ему ещё хуже стало!
Так Чинк стал свидетелем никогда ещё не виданной сцены, — рычащего Арая. Причём, обычно крайне миловидный, котёнок вовсе не выглядел при этом смешным. Чинк отметил про себя, что не хотел бы оказаться предметом его возмущения и гнева.
— Ррррр, никого на свете не хочу укусить, а вот его покусал бы. И это никакой не атавизм. Я не нечаянно, а нарочно хочу его покусать. Мазалину так плохо было! Так плохо! А он всё видел, и специально делал ему ещё хуже! Он плохой, плохой человек!
Взяв себя в лапы, и немного успокоившись, Арай продолжил:
— А потом, прямо тогда, он стал плохим пушистиком. Мазалин тогда сказал ему, что хотел бы посмотреть, как он бы вёл себя на его месте. А Танис ему ответил, что его папа начальник Института, и что его в «кричащую комнату» не поведут. И сразу стартовал. Он давно хотел пушистиком стать, но сдерживался. А тогда стартовал, потому что хотел доказать, что ему ничего не будет. Кстати, слышал бы ты Чинк, каким словом он нас там назвал, когда говорил, что это нас «таких сяких» во всякие «кричащие комнаты» суют, а его, такого папы сыночка, никто и не подумает там проверять. Я не буду это слово повторять, потому что я хорошо воспитан, но скажу, что оно значит. Так в старые времена всякие барины своих крестьян называли, когда хотели обидеть, и показать какие они величина, а какие крестьяне ничего не значат. А ведь мы, до превращения, все были белыми людьми. Вот так вот такие мы получились угнетатели черных!
— Вижу этот Танис всё же оставил у тебя неприятный осадок по отношению к чернокожим, — прокомментировал Чинк.
— Ну и глупо! Мой лучший друг Мелис, с которым мы аж с детского сада дружим, тоже чёрный. И это оставляет хороший осадок в тысчу раз сильней, чем тот противный Танис. Вот! А сказал я это, потому что чёрные у нас могут и на хорошей работе работать, и знаменитыми быть, и богатыми. А их сыновья могут потом белых вот так вот обзывать. Но я совсем-совсем не думаю, что они такие плохие из-за того, что у них кожа чёрного цвета. Они плохие, потому что плохие, — закончил Арай своё возмущённое оправдание, и продолжил рассказ: — Мы ему не поверили. Решили, что его папа, в крайнем случае, спрячет, но от «кричащей комнаты» спасти не сможет. Мы так и подумали, когда он ни в одной из камер так и не появился (а его папа, оказывается, на верхнем этаже не в камере, а в комнате устроил). Потом нас домой забрали, и уже дома, в новостях, мы услышали, что его «комнатой» не проверяли. И что он маму свою чуть не убил. И что его папе самому пришлось его убить… Страшно, конечно, но, знаешь Чинк, мне его даже не жалко. Маму его жалко. Даже папу его жалко, хотя это он Таниса к нам пустил, и даже разрешал ему смотреть как нас в той «комнате» мучают. Но он так сильно переживал, что мне его немножечко жалко, а вот самого Таниса не жалко. Даже немножечко. Плохим он был. А Нейрис, когда по телевизору оправдывался, говорил, что он такой хороший маааальчик, ну такой хороший маааальчик. Ну как такого в «вопящую комнату»?!... Никакой он не хороший! Мы все в сто раз хорошей его! А нас в эту «комнату»! А нам там так плохо было! Фух, даже вспоминать не хочется. В общем, Чинк, тебе понятно, почему случай с Танисом не означает, что антропоморфы от превращения могут стать злыми, и поэтому их надо «кричащей комнатой» проверять?
— Очень даже ясно, — заверил Чинк, а Арай прибегнул к своему любимому методу избавления от неприятных впечатлений, — сменил тему разговора.
— Хорошо. А теперь, Чинк, я хочу тебя спросить что мне интересно. Давно уже интересно. Ты рассказывал, что ты не отсюда, а с другого мира пришел. Но, почему-то, никогда про этот мир ты не рассказывал.
— Да вы, как-то, и не спрашивали. А мне больше интересно про этот мир узнать, чем про свой рассказывать. Поэтому сам я и не начинал.
Арай решил прояснить этот вопрос:
— Тут такое дело, Чинк, это, что ты рассказываешь, так необычно, что тебе папа и Рыжик верят с бооольшим трудом, Мазалин совсем-совсем не верит. А вот я верю тебе полностью.
— Ну, я это уже давно заметил. И ни капельки не удивляюсь. На их месте я бы чувццтвовал себя точно так же.
— А вот я их не понимаю. Папа же с Ранэком разговаривал, и он всё ему про тебя рассказал. Как тут можно совмневаться? И Рыжик, как будто согласился, но всё равно верит как-то не совсем… Странные они какие-то. Да, то, что с тобой произошло просто фантастика, но ведь доказательства же есть!
Чинк уже собирался пустится в пояснения, но Арай с новой вспышкой энтузиазма перешел на немного другую тему:
— А вот с Мазалином всё, как раз, очень хорошо понятно. Чинк, раз уж я тебе проболтался, и ты уже знаешь. То я хочу тебя кое о чём попросить, насчёт Мазалина. Понимаешь, он придумал насчёт тебя, что у тебя родственниками ещё большие проблемы, чем у него. Ну, что твои родственники очень-очень не любят пушистиков, и ты из-за этого сильно переживал. А потом так сильно в «вопящей комнате» испугался, что сошел с ума, и тебе стало казаться, что ты с другой планеты, и что твои родственники остались там. Самое главное тут, что для него оказалось очень важным, что кто-то на том тесте испугался сильнее, чем он. Ему от этого намного легче стало. Даже легче, чем от разговора с моим папой. Так что ты, пожалуйста, не доказывай ему, как на самом деле было. Пусть и дальше так думает.
— На счёт этого не волнуйся. Я прекрасно понимаю, как со стороны выглядит моя история. Поэтому в инццтитуте об этом даже не пикнул. Сказал, что роццтвенников не помню. Да и вам рассказывать не собирался. По глупости ляпнул. С вами-то я более раскованно себя чувццтвую, и нечаянно забыл, что вы же не видели, как меня назад забрать пытались, в отличие от пушистиков из Убежища. – Чинк невольно прижал уши, и стал теребить моментально оказавшийся в лапах кончик хвоста, — Ой, как стытно пыло! Аш вспомнить страшно! Лучше оп этом не вспоминать, чтопы не смущать никого, – закончил Чинк, от смущения забыв о контроле над речью.
— Чинк, меня тебе стыдиться не надо. Я тебе верю, — поспешил успокоить Арай, подкрепляя свои слова почёсыванием Чинка за ухом, — И вообще тебе стыдиться не надо. Ты же не выдумываешь. И никакой ты не сумасшедший. А не говорить об этом с остальными надо не, чтобы их не смущать, а ради Мазалина. Ему из-за того, что с ним случилось ещё сильнее, чем тебе, стыдно. И никак ему не докажешь, что стыдно должно быть тем, кто с Мазалином это сделал, а не ему. Вот оказался он не таким смелым, как ему хотелось, и всё тут. А теперь он, вместо того, чтобы за себя стыдиться, тебя жалеет, и старается тебе помогать.
Чинк был не в восторге, что его кто-то жалеет в качестве двинувшегося рассудком, да ещё и столь рьяно. Поэтому верить не спешил.
— Хм, что-то не заметно. Как бурчал на меня, так и бурчит.
— Да он на всех бурчит. Даже на моего папу. Хотя очень его уважает. И к нам хорошо относится, но всегда ворчит, сразу-сразу скажет, если считает, что мы в чём-то ошибаемся.
— Ну, симпатия, к нам это ж естеццтвенно. Он пушистик, и мы пушистики. Мы от дискриминации пострадали, и он так же. Друзья по несчастью. В этом плане он нам всем сочувццтвует.
— Да, это так, но к тебе по особенному. Ты как-нибудь присмотрись к нему повнимательней. Он ещё, когда ты сильно переживал, что про тебя в газете плохо написали, решил, что ты на него похож. Ну, не характером, конечно, а тем, как ты реагируешь, когда тебе сильно плохо от чего-то плохого. Ну, как у Мазалина, когда его опекунша, по глупости обижала.
— Что-то не припоминаю, чтобы Мазалин что-то такое говорил. Тот случай я помню, и что он мне тогда помог успокоиццо. Вместе с твоим папой. Но чтобы Мазалин говорил, что я на него в чём-то похож, точно не помню.
— А он этого и не говорил. Но всё это было очень хорошо видно, когда он тебя успокаивал. Тебе не до того было. А мы с Рыжиком всё разглядели. Я, правда, сначала не всё понял, но Рыжик потом мне всё объяснил. Мы все тогда стояли, и не знали что делать. Растерялись. Мазалин, сначала, тоже не знал, как тебе помочь, только стоял и сердился на людей, которые заставили тебя так волноваться. А потом, вдруг, понял, что у тебя такое же, как у него случилось. И помог тебе.
Чинк вызвал из памяти востпоминания того злополучного дня, и вынужден был согласиться, что что-то такое в тогдашних действиях Мазалина действительно имело место. Арай, наблюдая за Чинком пока он переваривал услышанное, заметил, что он согласился. И продолжил:
— А когда ты проговорился, что с другого мира к нам пришел, тогда вообще… Там такой букет эмоций был!
— Да тогда у всех, вроде, одна эмоция была: «Бедный псих!»… Ну, Мазалин ещё на инццтитуцких сердился, что они, мол, меня до такого состояния довели. И всё.
— Чинк, во первых, не у всех. Я тебе и тогда верил. И сейчас верю. А во вторых ты тогда был такой весь: «Ой, зачем я это сказал?!!! Ой, как стыдно!!!». И ни про что другое ты тогда не думал. И сильно не присматривался, что там кто чувствует. И, даже, очень не хотел делать это, чтобы ещё сильней не застесняться. А я смотрел. Особенно на Мазалина. Потому что Рыжик, и правда, посчитал, что ты с ума сошел, что мне, кстати, не понравилось, и стал тебя жалеть. А вот Мазалин, кроме этого, ещё кучу непонятного чувствовал. Причём очень сильно, хотя и сам этого не замечал. Да, на поверхности было: «Ух, хуманы проклятые!», — ну любит Мазалин этим словом людей обзывать, когда сердится на них, — извинился Арай за использование этого слова, которое большинство русскоговорящих пушистиков расценивали как расистское ругательство, и только потом продолжил: — «Ух, люди такие-сякие, что с белком сделали! Вот попадитесь мне, — покусаю!»
Хотя Чинку, по ходу рассказа, приходилось возрождать в памяти не самый приятный момент, тот факт, что Арай смутившись, что употребил «нехорошее слово», перешел с имитации Мазалиновой манеры говорить, на свою полудетскую манеру выражаться, заставил Чинка улыбнуться.
— «Какой же Арай у нас, всё таки, симпатяга!» — подумал Чинк, и продолжил слушать котёнка уже не так сильно смущаясь больной темой разговора.
— А вот поглубже что он чувствовал, было мне непонятно. А чувствовал он вот что: «Фууууф! Как хорошо!»
— Странное чувццтво! – не удержался от комментария Чинк.
— Вот-вот! – подтвердил Арай, — Мне тоже странным показалось. Если ты веришь, что Чинк в институте с ума сошел, то что же тут хорошего? А потом такое: «Не буду думать о неприятном. Лучше буду о Чинке заботиться!»
— Заботиццо? Арай, а ты нечего не напутал? Ну, может с того момента Мазалин стал меня жалеть. И то, ощущений в свой адрес типа «Бедный и несчастный белк!» я от него не особо и замечаю. И хорошо! Он наверно забыл уже о том инциденте. Ну, как забыл, подзабыл. Как бы: «Ну ляпнул белк глупость. С кем не бывает? Ну и забыли».
— Чинк, я же тебе не мысли его пересказываю, как некоторые люди про нас думают. Я тебе пытаюсь рассказать что он чувствовал. Он вообще про это не думал, и даже не заметил, что это чувствует. Ему казалось, что он весь: «Рррр! Люди плохие! Что с Чинком наторили!», а вот внутри, где он не замечал, он большое облегчение почувствовал, а потом это облегчение превратилось в симпатию к тебе. Я тогда не понимал, что это такое с ним происходит. А потом, когда мы на следующий раз собрались без тебя, и стали обсуждать то, что ты из другого мира, всё стало ясно. Меня они слушать не стали. Сказали, что я в этом не разбираюсь, а любому станет понятно, что ты сошел с ума. Умники нашлись! Рыжик просто сказал, что ты с ума сошел, А Мазалин целую историю придумал, как и почему это произошло. Что у тебя родители пушистиков не любят, и что ты очень переживал, что они узнают, что ты стал пушистиком. А ещё, что ты очень плохо перенёс «вопящую комнату», что так там испугался, что стал думать, что твои родители остались в другом мире. И вот это было для Мазалина самым главным. Он это так сильно чувствовал, когда нам про свою догадку рассказывал, что и присматриваться не надо было. Всё было видно. Он очень радовался. Ну, как будто потому, что «Вот я какой умный! Догадался, почему с Чинком это случилось!», но на самом деле, под этим. Как тогда, в первый раз, только уже совсем неглубоко. Было такое облегчение! Большое-пребольшое. Что он о чём-то переживал сильно-сильно, а теперь не переживает. И за это ты ему стал сильно нравиться. Вот как-то так.
Рассказывая об этом эпизоде, Арай изо всех сил старался показать, какие сильные эмоции переживал Мазалин. Справивишись, как он посчитал, с этой задачей, Ушастик продолжил более спокойно:
— Потом, когда Мазалин ушел. Мы с Рыжиком, а потом и с моим папой, уже его обсуждать стали. И тогда догадались что к чему. Мазалин не о чём так сильно не переживал, как о том, что сильно испугался в «кричащей комнате», хотя до этого решил, что всем покажет, какой он смелый, и уже заранее гордился этим. Почти всегда, когда он про эту «комнату» слышал. Ему становлилось очень стыдно и больно. А ещё Мазалин у нас хватсаться любит. Ну, чем угодно хвастаться. Тем, что о чём-то догадался раньше других, что победил в какой-нибудь игре, или вообще, что в чём-то оказался лучше других. Мы все, и ты тоже, об этом не сильно переживаем, а вот ему ну очень приятно становится, если он выигрывает. Мы с Рыжиком иногда специально, ну, пусть Мазалин порадуется, ему поддаёмся. Только делать это можно только когда он так увлёкся, и точно не заметит. А то он обидится. И ещё, когда он так, из-за поддавка, победит, то обязательно думать: «Я рад, что тебе хорошо!», и ни в коем случае не: «Ты победил, потому, что я тебе поддался!». Почувствует.
— Не знаю, смогу ли я специально не думать… — сказал Чинк.
— Тогда не поддавайся, — ответил Арай, — мы тоже это далеко не всегда делаем. Оно, конечно. Приятно, что Мазалину приятно, но я тоже хочу поиграть! И победить, бывает, тоже хочется. Хотя, поддаться Мазалину так, чтобы он это не заметил, тоже как игра. Игра, в которой выиграть, пожалуй, даже интересней… Ой, опять я отвлёкся, — спохватился пятнастик, и продолжил:
— И часто бывало, что Мазалин вот так радуется-радуется, а потом ррраз! Вспомнил что-то. И всё. Радости как небывало. Уши прижал, хвост поджал, стыдно ему, и грустно, и больно. И пожалеть подойти нельзя, — обидится и рассердится. Надо делать вид, что ничего не замечаешь. А теперь так здорово! Больше этого с ним не случается. И не надо за него переживать. Правда, хвастаться он стал сильней, чем раньше. Но это лучше, чем то, что было. В общем, он решил, что раз есть тот, кто так сильно «вопящей комнаты» испугался, что аж с ума сошел, то он может не стыдится за свой испуг. Вот, только так и получилось. Сколько раз папа с ним говорил об этом, ничего не помогало! А вот эта мысль помогла. Очень сильно. Почти совсем помогла. А ещё Мазалин решил, что раз ты ослабей его, (Ну, не в смысле силы. Мазалин ни за что так высоко не прыгнет, как ты умеешь, — поспешил Арарй успокоить Чинка, хотя в этом не было никакой нужды, — А в смысле, что ты испугался сильней, чем он, а для него это очень важно) то ему надо тебя защищать.
Чинк опять постарался возразить, что особо возросшей заботы со стороны Мазалина не замечал. На что Арай, опередив его, сказал:
— А что это не так заметно, ты ж учти, что Мазалин у нас весь такой боевой, – а затем, улыбнувшись, добавил: — ну, по крайней мере, это он так думает, что боевой. Поэтому, хотя он и сам любит, чтобы его пожалели, но делает вид, что не любит. И считает, что и других надо жалеть так, чтобы они не заметили. Так что, в основном, он за тебя особенно старательно на людей сердится… Ну, а, если серьёзно, то он очень-очень сказал, чтобы мы с тобой про тот мир, с которого ты пришел, не разговаривали. А то можем тебя сильно травмировать, если ты «вспомнишь», что ты «на самом деле» из этого мира, в общем повспоминаешь всё то страшное, или неприятное, что ты, как бы, хотел забыть. И он, когда это говорил, очень даже сильно за тебя переживал, чтобы такого не случилось. Ну, а про то, как он тебя успокаивал, когда ты из-за газеты переживал, ты сам помнишь.
Чинк согласно кивнул на последнюю фразу. Арай, тем временем, продолжал:
— В общем, он не поверил даже тогда, когда папа специально сходил в лес, и расспросил об этом Ранека.
— И ничего мне об этом не рассказали.
— Да, ты тогда так об этом переживал, и так хотел, чтоб мы об этом поскорее забыли, что решили тебе не говорить. Кстати, Ранэк. Как и ты, тоже думает, что не стоило тебе нам об этом рассказывать. Но сказал папе, что ты правду говоришь. И другие из Убежища тоже подтвердили, что видели, как тебя пытались домой вернуть, и ты тогда весь светился. И возвращалку поломанную показали, и инструкцию к ней не нашими буквами написанную показали. А папа с Рыжиком, всё равно как-то не очень верят. А Мазалин не верит совсем. Он придумал, что Ранэк как узнал, что ты с ума сошел, то решил папу обмануть, чтобы он поверил, что ты правду говоришь. Ну, чтобы тебя не нервировать, что тебе не верят, чтобы ты не сошел с ума ещё больше. И что он показал папе просто какой-то неизвестный инструмент, и страничку, вырванную из какой-то иностранной книжки.
— «А вдруг это правда?!», — мелькнула мысль в голове у Чинка – «Вдруг все мои воспоминания о родном мире лишь плод психологической травмы, полученной при прохождении теста на агрессивность?!» От этих мыслей внутри всё похолодело и шерсть встала дыбом. Что не укрылось от Арая.
— Чинк! Ты что, и ЭТОМУ веришь?!! Ты что вообще всему веришь, что тебе скажут? Ну, нельзя же так. А если я тебе скажу, что ты… эм-нем-нем… Во! Секретный агент пришельцев, которого они прислали, чтобы проверить хорошие ли из нас получились няньки для инопланетёнков. Ты в это тоже поверишь?
— Ну, честно говоря, не очень похоже. Слишком уж детальные и яркие воспоминания. Даже после того как немножко потускнели из-за трансформации.
— Вот, — поспешил поддержать Арай, — думать надо, а не сразу верить.
— Ты же мне и секундочки на это не дал, — улыбнувшись, ответил Чинк.
— Это потому, что я не хочу, чтобы ты во второго Мазалина превратился. Чтобы как тот переживал: «Ой, как стыдно! Я в «вопящей комнате» испугался!», так ты стал бы переживать «Ой как стыдно! Я сумасшедший». Кстати, и папа считает, что не похоже на то, что Мазалин понавыдумывал. Если бы с тобой случилось то, что Мазалин подозревает, то ты бы просто-напросто забыл и про «вопящую комнату», и про плохих родителей. Просто забыл, и всё. А не стал бы выдумывать целый мир, из которого ты к нам пришел. Не вздумай так делать!
— Хорошо-хорошо, — не буду, — так же с улыбкой ответил Чинк.
— Только Мазалину не рассказывай, что он ошибается.
— Арай, об этом можешь не беспокоиццо. Я тоже видел, как он переживал. Причём с самого первого дня, как с вами познакомился. И, поверь, мне тоже его жалко было. Так что, если ему стало легче от идеи, будто я в «вопящей комнате» аж свихнулся с перепугу (а, честно сказать, там до этого совсем недалеко было), то пусть себе считает, что так и есть. Я возражать не стану. Вот если бы он, скажем, насмехаццо из-за таких фантазий надо мной стал…
Здесь Арай поспешил его прервать:
— Нет-нет-нет! И близко такого нет! С ним так получилось, что ему хорошо стало, что тебе, как он думает, там стало хуже, чем ему. А ведь радоваться с чужого горя нехорошо. Вот он и стал, в благодарность лучше к тебе отноститься, и хотеть тебя защищать. Раз он таким смелым и сильным оказался.
— Да я тебе верю. Я же сказал «Если бы», — тоже поспешил успокоить Чинк.
— Ну, я это так. На всякий случай.
— Однако как это ты всё хорошо по полочкам разложил. Ну, прямо как психоаналитик, — восхитился белк.
Арай в ответ на это моментально распушистился, и сказал:
— Да, я это умею. Поэтому, когда вырасту, стану психотерапевтом.
— А тебе разрешат?
— Ну не могут же люди ТАК ДОЛГО не понимать, что мы не злые, и не опасные. Нет, такого просто не может быть! А, даже если и не поймут, я всё равно выучусь. Заочно. У меня очень хорошо получается успокаивать. Мне хорошо видно кто что чувствует. И часто получается догадываться почему. А, когда выучусь, у меня ещё лучше получаться будет. А ещё я красивый пушистик, и могу эту красивость использовать, чтобы других утешать. Вон как с тётками из «Общества» у меня хорошо выходит! А одна из них прямо так и сказала: «Ты лучше, чем мой психотерапевт», а он у неё знаешь какой дорогущий! – говоря эти слова, Арай чуть не лопался от гордости, которая, однако, не граничила с самодовольством, смотреть на котёнка было приятно, — А другие хоть и не говорили, но у них тоже чуть ли не необходимость появилась. Пообщаться со мной, чтобы настроение хорошее было. Так что я всё равно психотерапевтом буду. Пусть даже без диплома. Очень хорошая работа. Оно, конечно, нелегко к чужим проблемам прикасаться. Но зато потом как приятно, когда кому-то становиться легче! А он ещё становится мне благодарен, и я ему начинаю, ещё сильнее, нравится. Это вообще такая красота, такая красота! Ну, ты понял.
Завершил Арай свой монолог, буквально светясь от радости. Так с пониманием у Чинка проблем, действительно не возникло.
— А, кстати, Чинк. Ты тоже так умеешь.
— Я? – удивился тот.
— Ну, конечно, не так хорошо, как я. Но тоже умеешь. Помнишь, когда я подарил тебе часы, которые помогают против атавизмов?
Чинк кивнул.
— В тот день я смотрел, как твой папа тебя домой забирает.
Чинк опять хотел было возразить, что Спэм не его отец, но сдался, и мысленно махнул на это лапой.
— И он, почему-то, хотел у тебя их забрать. А ты ррраз! И стал таким няшным, что он разумилялся, и уже не смог тебя огорчить. Я тоже так делаю, ну, когда сделал что-то не так, чтобы на меня не сердились. Это не на всех действует. С папой оно не работает почему-то, а вот с мамой помогает почти всегда. И даже на Мазалина немножко действует. Ранэк говорит, что это потому, что я специально превращался, чтобы нравится другим. Вообще-то я пушистиком стал потому, что это очень красиво. Но это, оказалось, наверху было, а глубоко мне очень хотелось, чтобы я всем нравился. И от этого получилось, что у меня есть куча инстинктов, которые знают, как использовать мою красивость. Это у меня так. А раз ты тоже умеешь няшным становиться, то у тебя трансформация похожей была.
— Ну, всем хочется, чтобы другие к ним хорошо относились.
— Но в разной степени. И вот из тех, кому больше всех хотелось бы всем нравится, получаются такие специальные пушистики-няшки.
Чинк аж встал и подошел к зеркалу. Зелёный белк, глядевший на него оттуда своими большущими чёрными глазами, выглядел явно симпатичным. Однако до симпатичности Арая, словно сошедшего с качественной, не слащавой, детской открытки, ему было далековато. Посмотрев на себя ещё немного, Чинк вернулся к Араю, и высказал своё сомнение
— Не знаю, так ли это. Я не уверен. А, в упомянутом тобой случае, я вообще никого из себя изображать не собиралсо. Я просто хотел чётко дать понять опекуну, что отдавать часы не согласен. И то, что он меня почему-то, от этого симпатичным посчитал, как-то само по себе получилось.
— Всё правильно. Так оно и работает. Нарочно оно и не получится. Особенно когда у тебя настроение не такое как надо. В твоём случае автоматически сработала защита «Ты ведь не будешь обижать такого симпатичного пушистика?!» И у твоего… опекуна пропало всякое желание забирать у тебя часы.
— Здорово! Ты так много про это знаешь.
Арай на этот раз не распушистился, а, наоборот слегка застеснялся, переведя взгляд на пол, слегка прижав уши, и обернув задние лапы хвостом.
— Ну, это я не сам догадался. Это папа Ранэка много-много про меня расспрашивал и так много узнал про няшек, — немного помявшись, котёнок добавил, — Он испугался, что я медленно расту, и, почему-то, что я слишком красиво выгляжу. Посчитал, что я навсегда котёнком останусь. А Ранэк его успокоил, что быть няшкой не обязательно значит всё время быть маленьким. А так же рассказал, что мы умеем, и чего нужно опасаться. А я потом у папы всё это поузнавал. Оно мне потом поможет быть хорошим психотерапевтом. А, самое главное, я так смогу ещё больше нравится.
— А что, таким пушистикам нужно чего-то опасаться? – поинтересовался Чинк.
— Да, особенно сильным няшкам, таким как я. И нам навредить могут, и мы можем навредить, если не будем осторожными.
— Ого! Я такого и близко не знал. Расскажи, пожалуйста.
— Так я ж и рассказываю. Во-первых, наша симпатичность не всем нравится. И даже не в том смысле, что не действует. А в том, что есть люди, которых пушистик-няшка раздражает, злит. Особенно, когда усиленно симпатичный. Поэтому, прежде чем умиляшничать перед незнакомыми людьми, нужно сделать это сначала чуть-чуть, и посмотреть, как люди реагируют. И, если среди них есть такие ненормальные, то лучше будет сдержаться. Но, такие ничего ещё. Есть в сто раз страшнее. Есть люди, которым нравится кого-то мучить. Так вот, им особенно нравится мучить няшек.
— Кошмар! – не ужержался Чинк, — Я слышал, что есть садисты, которым нравиццо издеваццо над пушистиками. Но не знал, что антропоморфы для них «особенно вкусные», в этом смысле.
— Ну, к счастью, не все пушистики. А только няшки, или, как нас Ранэк и всякие учёные называют, — сильные эмпаты. Такие пушистики, что не просто лучше видят, что чувствуют другие, а могут даже заставить некоторых что-то чувствовать. Если полностью про всех говорить, то есть ещё клыкастики. Такие пушистики, которые мечтали, чтобы их все боялись, и у которых именно пугать получается лучше всего.
— Это как Мазалин?
— Да ты что, Чинк! Ну, какой же Мазалин клыкастик?! Он только ворчит. А те, по серьёзному, они даже выглядят страшновато. Но таких мало. И вообще мало, так ещё все они не проходят тест. Так что среди подопечных их не встретишь.
— Я что-то и в Убежище таких не припомню.
— Вот-вот. Они очень редко встречаются. Даже все такие из себя такие сильные да боевитые, то скорее сильными мечтали стать, чем чтобы их боялись. А вот нравиться мечтало больше пушистиков. Поэтому, когда учёные говорят «сильные эмпаты», то говорят, в основном, про няшек. И вот, когда такому пушистику плохо. Ну, поранился там, или ещё что случилось. Он всем своим видом показывает «МНЕ БОЛЬНО». Это защитный рефлекс такой.
— А, разве только пушистки так делают? – возразил Чинк.
— Не только. Но, когда так делает няшка, это особенно сильно действует на окружающих. Кстати, вот поэтому нельзя в таких случаях расслаблятся, а обязательно надо стараться сдерживаться. Если, в такой момент, рядом будет находиться кто-нибудь впечатлительный, то ему может стать плохо, а если у него ещё и сердце больное… То вообще страшно подумать, что случиться может.
— Всё равно, как-то не совсем понятно. Если несчастный случай произойдёт с кем угодно, и это увидит кто-то впечатлительный, да ещё и с больным сердцем, то ему по любому станет плохо.
— Да, но с няшкой такой риск выше. Вот я тебе расскажу, как такое со мной приключилось. У меня, когда я уже стал пушистиком, стал болеть живот. И врачи из Института подумали, что у меня язва появилась. И, чтобы посмотреть, так ли это, меня заставили маленькую телекамеру глотать на длинном-длинном проводе. И ничего там не оказалось. Только помучили меня сколько! Так вот, пока они посмотрели что хотели, две медсестры, около меня, упали в обморок. А потом ещё сердились на меня. В Институт на работу, оказывается, не любят брать тех, кто восприимчивый к эмпатам, и их чуть не уволили. Но я же не виноват! Мне так плохо было, что я не сумел сдержаться. Это со мной был случай. А ещё была девочка-няшка.
— А что, ещё и обычные люди такими бывают?
— Нет, она не обычная была. А чуточку изменённая. Её папа с мамой очень занятыми на работе были. А она очень по ним скучала. А с соседской девочкой родители часто гуляли. И тогда эта девочка почему-то подумала, что это потому, что у неё красивые волосы. И она сильно-сильно подумала: «Вот если бы у меня были такие же светлые и кудрявые волосы, то родители бы меня полюбили бы так же сильно!» И получилось, что она стартовала. И, потому что она не столько из-за волос красивых, сколько из-за желания родителям нравиться стартовала, т
 

И ещё.

— Нет, она не обычная была. А чуточку изменённая. Её папа с мамой очень занятыми на работе были. А она очень по ним скучала. А с соседской девочкой родители часто гуляли. И тогда эта девочка почему-то подумала, что это потому, что у неё красивые волосы. И она сильно-сильно подумала: «Вот если бы у меня были такие же светлые и кудрявые волосы, то родители бы меня полюбили бы так же сильно!» И получилось, что она стартовала. И, потому что она не столько из-за волос красивых, сколько из-за желания родителям нравиться стартовала, то стала эмпаткой. С такими же способностями, как у няшек-пушистиков. Так возле этой девочки стоматологи в обморок падали. А ещё был случай, когда другая такая девочка ногу сломала, тогда вокруг неё многим плохо поделалось.
— А почему только маленькие такими становятся? Взрослим, наверное, тоже хочется нравиться окружающим.
— Ну, во первых, хотеть же надо сильно-сильно. Просто мечтать об этом. Как мы, чтобы стать пушистиками. Поэтому из людей изменились немногие. Да и те просто красивыми стали. Но или вообще не эмпатами, или эмпатами очень слабенькими.
— А почему так получается?
— Может быть, маленькие мечтают лучше? А вообще, почему у взрослых это почти никогда не получается, а у детей получается, даже Ранэк не знает. Говорит, что это была бы интересная тема для исследования. Но людей, к счастью, не разрешают в институт забирать. На них даже не сердятся, когда из-за того, что они эмпаты, кому-то нехорошо становится. Про ту девочку говорили: «Она так выразительно страдает, что аж дурно делается». Как было бы здорово, чтобы и на нас вот так же не сердились. А то сразу: «Ах ты такой-сякой, ты что, потерпеть не можешь?! Видишь, что из-за тебя с людьми происходит!» Как будто я нарочно!
— Да, сначала кажеццо, что это прям как суперсила, с помощью которой тебя все любить будут. А потом высняеццо, что не все, а некоторые ещё и сердяццо за это.
— И ещё некоторые захотят тебя помучить.
— Арай, а это точно правда?! Звучит так кошмарно, что на выдуманную страшилку похоже. Откуда про таких людей известно? Они сами об этом рассказали, или какого-нибудь пушистика уже похитить пробовали?
— Нет, Чинк, это правда. Очень страшная правда. Раньше мне казалось, что самое страшное, это когда ты перестал быть красивым. Ну, например, заболел, и у тебя вся шерсть повылазила, и, пока снова не вырастет, ты никому не будешь нравиться. А оказалось, что есть ещё страшнее, – на этих словах у котёнка шерсть стала дыбом, — Это когда тебе плохо, ты говоришь, что тебе плохо, а вместо того, чтобы тебе помочь, тебе делают ещё хуже, потому, что им это нравится. Очень сильно нравится.
— Но откуда про это узнали?
— Работник одного из институтов сделал запись как кто-то из пушистиков проходил «вопящую комнату», и продал её. Купившему понравилось, он друзьям показал, и им тоже понравилось. И они попросили сделать ещё, только чтобы не как пушистик боится, а как ему делают больно. Он им принёс видео, где был момент, когда пушистик-няшка в разминочном зале лапку вывихнул. Им оно очень сильно понравилось. Они его много-много раз смотрели. А потом сами стали продавать. По Сети. У них это видео купил богатый человек. И ему захотелось продолжения. Тогда они рассказали ему про этого из института. И тот заплатил ему большие деньги, чтобы похитить из института пушистика, и доставить ему домой. Тот работник нашел охранников, которые это сделали. Они ему снотворного в еду подсыпали, а потом сделали так, будто электричество сломалось, и в это время его вынесли. А вид сделали, будто пушистик сам сбежал. Одного из охранников уволили даже. Но тот всё равно остался доволен, потому что богач заплатил хорошо. А вот богач доволен не остался. Пушистик оказался обычным. Не няшкой. Тот злодей его мучал-мучал, мучал-мучал, а удовольствия, как ему хотелось, не получилось. Тогда он заплатил большие-пребольшие деньги, чтобы ему украли именно того пушистика, который лапку вывихнул.
— И что, и второй раз украли?
— Да, такие жадные оказались, что и второй раз это сделали. И попытались сделать вид, что его освободили борцы за права. Но полиции показалось страннным, что они так старались, и освободили только одного пушистика. Стали лучше расследовать. И нашли сначала техника, который электричество сломал, а он рассказал про всех остальных.
— И тогда их всех поймали?
— Не сразу. Того богатого долго искали. Он успел того пушистика, — лисёнка много раз помучить, и даже на видео записал, как это делал. Хорошо хоть, что совсем замучить не успел, ни лисёнка, ни другого пушистика, хотя его он, как раз, хотел убить, и выбросить. Но ему так понравилось, что лисёнок оказался таким, как он хотел, что про первого пушистика тот богач забыл. Вот так и узнали, что няшки таким маньякам нравятся.
— С ними хоть потом всё в порядке было? – взволнованно поинтересовался Чинк.
— Хоть он их и сильно поранил, но они потом выздоровели.
— Ну хоть закончилось хорошо.
— Не-не-не. Хорошо не закончилось. Сделали ещё хуже.
— Что, их опять кто-то похитил.
— Нет, с теми пушистиками всё в порядке. Ну, в смысле настолько, насколько может быть в порядке после такого. Не знаю, как они такое пережили? Я бы, на их месте, со страха тысячу раз умереть успел. Шшшш! – прошипел Ушастик, у которого шерсть снова встала дыбом, — Даже думать о таком не хочу.
— Но тогда кто и что сделал хуже.
— Люди сделали. Непонятно нарочно, или по глупости, но сделали. Вместо того, чтобы в секрете это сохранить, ну, чтобы только полиция и Институт про это знали, они об этом случае целую передачу устроили. И даже этого маньяка туда пригласили. Ты бы его видел! Он, такой, говорит: «Если бы вы знали, КАКОЕ ЭТО УДОВОЛЬСТВИЕ, вы бы всё поняли!» И глаза такие страшные. И, когда он про это рассказывал, очень очень от него было видно «Хочу! Хочу ещё!» Он мне потом снился, аж пока меня домой не забрали. Я тогда долго-долго у папы с мамой в кровати спал. Чинк, это очень страшно.
— Бедный! — посочувствовал Чинк, подсев к Араю ближе, и гладя его по голове, — И зачем ты только смотрел это?
— Ну, интересно же было. Эту передачу ещё и рекламировали столько. Неужели б ты сам про такое не посмотрел? И я же не знал, даже не думал, что там ТАКИЕ ВЕЩИ покажут.
— А что там показали? Наверное, тех пушистиков раненными?
Арай прижался к Чинку, взял в лапы, и обнял, словно плюшевую игрушку, его пышный хвост, и только потом продолжил:
— Хуже. В сто раз хуже. Они показали кусочек видео, которое снял маньяк. Самый наихудший кусочек. Они, правда, сказали, что впечатлительным не смотреть, и детей от телевизора убрать. Ещё и Рыжик с Мазалином говорили, чтобы я не смотрел. Я тогда поставил телевизор так, чтобы Мазалину в его камере было видно. А Рыжик, хоть и не видел, но ему из его камеры всё было слышно. Надо было их послушаться. Но мне любопытно было, страшно, но любопытно. Я тогда только-только после «вопящей комнаты» выздоровел. Мне ж и телевизор принесли, чтобы я выздоравливал. А я, получилось, ещё сильней заболел. Так что у меня антенну забрали, и я мог только с дисков мультики смотреть. И не только мне плохо сделалось. Там и в студию скорую вызывали, и, как оказалось, ещё по стране многим стало плохо. А дети, которых от телевизора не забрали, потом к психологам ходили. Там же самый страшный момент показали! Маньяк его горячим железом. Сначало ему страшно было, а потом, когда шерстку прожгло… — Арай до боли сжал хвост Чинка, — Как ему было Больно! Как он кричал! И всё это очень-очень видно. Он же няшка. Даже если бы он обычным пушистиком был, это было бы очень-очень страшно, а тут… Это имено поэтому, потому, что няшки очень-очень хорошо умеют показывать что чувствуют, маньяку и понравилось так сильно его мучить.
— Может быть, не будем про такое страшное? — предложил Чинк, продолжая гладить котёнка.
Арай не согласился сменить тему, но немного расслабился.
— Но вот что странно. Этот момент был самым страшным. Но ни разу мне не снился. А вот маньяк, и ещё священник снились каждую ночь, и не раз.
— Священник?
— Да, хотел, чтобы я очистился огнём очистительным.
— А он откуда взялся?
Его на передачу пригласили. И он, сначала, хоть и говорил, что то, что мы пушистиками стали, — грех. Но что вот так нас мучить, — это большое зло. А потом, когда этот отрывок показали, оказалось, что ему тоже понравилось. Как тому маньяку. Только он не стал говорить, что ему понравилось, а сказал, что пушистик от того, что ему больно, раскается, и спасётся. Что это для него получился «огонь очистительный».
— То есть этот священник, при просмотре того видео внезапно обнаружил, что ему нравиццо. А потом у него, не давая времени на размышление, спросили, что он по этому поводу думает. Правильно я понял? – решил уточнить сумбурный рассказ котёнка Чинк.
— Ну да, как-то так.
— И как люди отреагировали?
— Очень сердились. И на него, и на маньяка. Правда, потом, после передачи, когда узнали, что многим плохо стало. Говорили и против пушистиков.
— Это как? – удивился Чинк, — Что тут можно было против нас сказать?
— Что, если мы на глазах у людей поранимся, то ещё и людей травмируем. А ещё, что мы пробуждаем в людях нехорошие склонности.
— Ну, это уже ни в какие ворота.
— Хорошо, что нормальных людей оказалось больше. И они за нас высказались. Даже на митинги вышли. Как раз, после этого случая, нас и разрешили брать под опеку.
— Ну, это хорошо.
— Это, конечно, очень хорошо. Но очень плохо то, что нас прорекламировали всем маньякам, кто передачу смотрел. А ещё, Мазалин и Рыжик подозревают, что это специально сделали, чтобы не отпускать никого. Мол, только отпустим их, так на них сразу психи охотиться начнут. Но не расчитали, что люди, посмотрев, как страшно мучают пушистиков, возмутятся, и встанут на нашу защиту. В общем, получилось наоборот.
— Да, страшная история… Только вот со священником не понятно. Я слышал, что Церковь нас к сумасшедшим приравняла. И чётко сказала, что обижать нас, и жестоко обращаться, — большой грех. А ещё, что она против того, чтобы пушистиков насильно заставлять трансформироваться. А тут, получается, что священник говорил, что самому пушистику, который пострадал, покаятся надо… Несоответствие какое-то.
Арай снова переключил внимание. Отпустил чинков хвост. И с серьёзным выражением на мордахе стал объяснять:
— Ну, тот священник сам за себя говорил. Так сказал потом его начальник. И извинился за него. А если вообще про Церковь говорить. То это сейчас она так относится к пушистикам. А раньше она говорила, что пушистики согрешили тем, что им не понравилась внешность по подобию Бога, и они стали похожи на зверей. И каждому пушистику надо в этом покаяться. А уже потом. Когда нас все Институты к сумасшедшим приравняли. (Про нас же, как коротко сказал Мазалин, сделали вывод, что если нас просто отпустить, то одни окружающих вилкой ткнут, а другие ткнут ей себя в глаз. То есть, что одни злые, а другие о себе позаботиться не могут). Тогда они собрались на соборы, посоветовались там, и изменили своё отношение. Сказали, что раз мы за себя не отвечаем. Как сумасшедшие. Из-за этого и превратились. То и относится к нам надо как к больным. Заботиться и не обижать. А что нехорошо заставлять превращаться, как Мазалина заставили, то это Церковь всегда говорила. Что это как насильно калечить. А другие Церкви. Которые маленькие. Те ещё добрее говорят. Что «по подобию Бога» это значит не то, что человек по виду на Бога похож, а что он знает, что такое хорошо, что такое плохо. Поэтому добрый пушистик в сто раз больше на Бога похож, чем злой человек.
— Ну, в общем хорошо, – выразил своё отношение Чинк.
— Да. А в Латинской Колумбии целый монахиньский Орден сделали, который заботится о пушистиках. «Цепь милосердия» называется.
— «Звучит как ласковая инквизиция», – невесело подумал Чинк.
Арай заметил его реакцию.
— Нет. Никого там на цепь не сажают. Там другой смысл. В смысле, что добротой и лаской можно удержать от чего-то плохого лучше, чем самой крепкой цепью. И значок у них хороший. Рука, которая гладит пушистика, а цепь только как рамочка вокруг (Правда, не понятно какого пушистика. То ли бельчонка, то ли лисика длинноухого). У них там, в Южной Колумбии, люди бедные. А пушистики много едят, да ещё и Институты тамошние лечат пушистиков только за деньги. А этот Орден их и лечит, и кормит бесплатно. Поэтому там пушистиков часто отдают под опеку в специальные приюты этого Ордена.
— Не хотелось бы мне попасть в такой приют. Там точно не будут заботиццо как хороший опекун. На людях, конечно, могут показать, что души в подопечных не чают. А на самом деле этим подопечным там может жиццо далеко не сладко.
— Чинк, ну ты, сегодня, будто заместителем Мазалина работаешь! Нет там такого. Там же многие монахини и просто работники, — поузи.
— Это ещё кто такие?
— Это люди, которым сильно-сильно нравятся пушистики. Сами они в пушистиков превращаться не хотят, но очень-очень хотят понравиться пушистикам, заботиться о них, помогать им. Они так сильно этого хотели, что стартовали, и сделали микротрансформацию. В очень сильных эмпатов, настроенных, в первую очередь, на пушистиков. Таких, что понимают нас с полуслова, очень нас любят, и сами очень нравятся пушистикам.
— Я слышал о таких людях. Они к нам в Убежище очень просились. Но Ранэк не разрешил, потому что им слишком трудно в лесу жить будет, а, вместо этого, попросил помочь подопечным в городах. Но они же симбионтами называются, а не… Как ты их назвал?
— Поузи. Симбионтами их учёные называют. А люди и пушистики назвали их в честь доброй плюшевой мишки из знаменитого мультика. Мультик про страну плюшевых медведей. Где мишки живут вместо людей. То есть живут в домах, заботятся о животных. Там каждый мишка умеет делать какое-то одно дело очень хорошо. Когда он это дело находит, у него на животике появляется специальный знак, который обозначает его профессию. Поузи там как раз медведица, которая понимает язык зверей, и умеет за ними ухаживать. У неё, в честь этого, знак в виде трёх розовых бабочек. Она так сильно любит животных, что это даже некоторых раздражает, а с другими мишками ей, по началу, было трудно общаться. Этим она оказалась очень похожа на симбионтов для пушистиков. А ещё у неё есть такая способность. «Взгляд» называется. Если зверушка не хочет делать что-то, что ей полезно. Например, кушать, или лекарство невкусное принять. То она на неё как посмотрит этим «Взглядом», и зверушка сразу делает всё, что ей Поузи скажет. И пушистики из нашего мира поузей хорошо слушаются. Люди даже думали (а некоторые и до сих пор думают), что поузи могут пушистикам приказать вообще всё, что захотят. И пушистики сделают. Это неправда, конечно. Но поузи для пушистиков как няшка-пушистик для восприимчивого. И, в отличии от няшек, которых некоторые люди не любят, невосприимчивых к поузи пушистиков просто нет. Поузи умеют сразу узнать, как понравиться пушистику, и делают это. Поузи даже пахнут по особенному. Что от этого запаха становиться спокойно и уютно, и хочется доверять тому, кто так пахнет.
— Получаеццо совсем как Поузи из мультика, — прокомментировал Чинк.
— А вот и нет. Не до такой степени, что, скажи поузи «пойди, пожалуйста, ограбь для меня банк», и пушистик побежит выполнять. Но поузи даже и не подумает просить пушистика о чём-то плохом. Они очень любят пушистиков. И помогают им. Там, где есть приюты ордена, даже бешеных туда отпускать стали. Из Институтов.
— Не может быть!
— Может-может. Про это недавно в новостях передавали. И говорят, что, перед этим, произошел интересный случай. В одной деревне родные скрывали пушистика от Института, а соседям сказали, что он просто на заработки уехал. А потом соседи обнаружили пушистика. Стали за ним по всей деревне гоняться, даже побить пытались. (А в лес убежать пушистик боялся. Ещё сильнее, чем, что его побьют. Ну, как ты крови боишься) Тогда пушистик рассердился, и сам на них напал. И многих покусал и поцарапал. А родители, тем временем, побежали в один из приютов для пушистиков, чтобы попросить помощи. С ними пошла одна монахиня из поузи. Они пришли как раз, когда пушистик разозлился. Поузи смогла его успокоить, и увела с собой в приют. Об этом случае узнало правительство, ну и, конечно же, Институт. Тогда они решили проверить, смогут ли поузи помочь бешеным. Оказалось, что смогли, причём очень многим. И вот теперь их собираются всех отпустить в приюты Ордена, а Институт собираются или совсем отменить, или оставить только для изучения, а не как тюрьму для пушистиков.
— Хорошая новость. Просто чудесная. Только как-то не очень вериццо. Их же в Инццтитуте оставляют не потому, что, в самом деле, опасными считают. А чтобы опыты на них ставить. Что же тогда их заставило отпустить пушистиков в лучшие условия?
— Не знаю. Может, не справились они там с опытами. Или дорого сильно для бедных стран такие институты содержать. Вот и решили, наверное, отдать пушистиков Ордену, который на благотворительность содержится. А может там взаправду верили в то, что пушистики опасны, и, когда увидели, как поузи хорошо с ними ладят, то успокоились, и решили отпустить. Главное, что отпускают.
— Интересно. Очень интересно. Может нашему «Обществу защиты», когда его разблокируют, стоит обратить внимание на то, как поступили в этой стране?
— Нет, у нас это не сработает.
— Почему?
— Понимаешь Чинк, там к поузи очень хорошо относятся. Их способность считают даром святого, который о сумасшедших заботится. Хоть даже знают, что это просто микротрансформация, всё равно верят, что её подарил святой. Да ещё и поузи все очень добрые, так что, и правда, кажется, что кому, как не им, такие подарки от святых получать? А ту монахиню-поузи, которая пушистика от деревни спасла, (а они думают, что наоборот, — деревню от пушистика. Несмотря на то, что никому там даже в больницу не понадобилось. После его покусания), собираются вообще, после смерти, в святые записать. Будет покровительницей пушистиков. Хих, наверно святому Валентину одному тяжело всем покровительствовать. И влюблённым, и сумасшедшим, по совместительству, а тут ещё и пушистики на его голову. А так хоть антропоморфов будет кому отдать, — пошутил Арай.
А потом продолжил куда менее весёлым тоном:
— А у нас поузи не любят. Их считают без пяти минут пушистикками (особенно тех, кто были в фурри-сообществе до того как появилась возможность превращаться). Что они просто не допревращались до конца. И что они ну прям спят и видят, как приказать пушистикам что-то плохое. Например, завоевать мир. А ещё они про поузи гадости говорят. Что они нас любят… в этом… ну, в плохом смысле. А у них это просто материнский инстинкт преувеличен, и на пушистиков настроен, а не тот, на который эти плохие намякивают. Поузи хотят о нас заботиться, общаться с нами. Чтобы мы их поблагодарили, похвалили, хотят. А если не могут это осуществить, то могут даже в депрессию впасть. Вот какие они хорошие! А у нас их люди не любят.
Арай снова поменял тон, и уже мечтательно продолжил:
— Жаль, что у нас нету ни одной поузи. Хотелось бы мне с такой познакомиться. Говорят, что они лучше всех умеют погладить, и почесать за ушком. Они чувствуют, как нам нравиться больше всего. А ещё они смотрят, как пушистики едят, и так вычисляют, что нам нравиться из еды. И потом могут, чуть ли не с последних денег, купить самое вкусное угощение. Или так чередовать разные угощения, чтобы они долго-долго не надоедали. А ещё они, ну совсем как пушистики, умеют замечать настроение. И сразу готовы помочь.
— Ну, тебе помочь и мы с Мазалином и Рыжиком готовы.
— Да-да, и большое спасибо. Но вы, — это одно дело, а совсем другое, — поузи, которая супер-пупер сильно любит пушистиков, и умеет угадывать, что ты любишь.
— Ну, раз тебе нас недостаточно… — пошутил Чинк.
— Та всё мне достаточно. Что, уж и помечтать нельзя?
— Да можно. Можно. Эти твои поузи, как ты их расписал, и правда, выглядят как мечта пушистика.
— Да, как наши лучшие друзья. А я бы ей как понравился! Я же вообще, обыкновенным людям нравлюсь. А человеку, который изменился специально, чтобы с нами дружить, я бы в тысячу раз сильнее понравился…
— Хороши эти твои поузи. Прямо как сказка. Тебе так не кажеццо? Может пушистики их просто приукрасили слегка?
— Не, они, и правда, очень-очень пушистиков любят. Правда, иногда бывает, что аж слишком сильно. Был такой случай, что поузи даже украла пушистика у опекунов. У родителей. Он, как раз недавно с ними поссорился. А поузи очень скучала по пушистикам, а её ни к кому из них не пускали. Чтобы плохо не повлияла. Тогда она влезла в дом к тому пушистику, и он сам согласился с ней убежать. Но потом он соскучился по родителям, и она его отпустила. Он так и не рассказал ни родителям, ни полиции кто она была.
— А как же ошейник?
— Она его сломала.
— Как?
— Говорят, руками. Что так сильно по пушистикам соскучилась, что взяла и сломала.
— Что-то не вериццо.
— Я тоже в это не верю. Хотя красиво выходит, но поузи это же эмпаты, а не силачи. Ну, ещё у них в коже железы есть, которых нет у людей, и которые запах специальный вырабатывают. Забыл как он называется.
— Феромон?
— Да-да. Он. У пушистиков тоже феромоны есть, но они другие. Они помогают пушистикам влюбляться, а у поузи…
— Нет, — поспешил просветить Чинк, — всё не так. Пытаться ухаживать за пушисточкой с помощью феромонов неприлично. «Включить» запах в такой ситуации, это как если бы человек, или одёжный пушистик, на свидании взял, и разделся.
— Да знаю, знаю я! Просто сказал не точно. Феромоны помогают, чтобы у влюблённых пушистиков появились детки. Особенно, если эти пушистики безодёжные.
— Извини, — сказал, смутившись и оправдываясь, Чинк, — я просто думал… вдруг нам, когда-нибудь, придётся убежать в Убежище, а ты не знаешь.
— Да ничего. Папа мне уже всё рассказал. И на этот случай. И вообще чтобы я знал что будет, когда я вырасту. А ещё, чтобы я знал, что может быть на уме у всяких маньяков… В общем, не волнуйся, если мы убежим в Убежище, то я не буду вести себя как неприличный пушистик. И вообще я ещё влюбляться не умею… Так, о чём мы до этого говорили?
— Про поузи, — с готовностью напомнил Чинк, обрадованный возможностью сменить тему.
— Да, про их запах. У них феромон не брачный, как у пушистиков, а как-то по другому называется…
Арай прервался, ожидая, что Чинк подскажет название.
— Нет, я, к сожалению, не знаю как у них феромоны называюццо. Я вообще таких подробностей про симбионтов не знал. Я даже про то, что их поузи называют, от тебя впервые услышал.
— Тогда не важно как он называется. В общем он не влюбляться заставляет, а успокаивает. Лучше чем валерьянка, и вообще лучше, чем лекарства. От них спать хочется, а от поузи нет. Когда рядом поузи, пушистику легче забыть про что-то неприятное, и вообще хорошее настроение делается. Эх, ну почему у нас в городе не ни одной поузи? Мне бы очень хорошо было с ней пообщаться, или хотя бы понюхать. Я бы тогда забыл про всё то, что случилось.
— Что, прям как амнезия?
— Да нет, просто оно б для меня сделалось, как будто случилось давно-давно, а не совсем недавно. И не вспоминалось бы так часто, а то всё лезет и лезет в голову. Я не хочу об этом вспоминать, а оно всё вспоминается. Как камни в наш дом кидали, как чуть не сожгли нас. Как маме плохо стало.
Чинк обнял котёнка, снова стал его гладить, пытаясь успокоить, говоря:
— Ничего, скоро это забудеццо. Так и будет. Как давно-давно прошедшее.
Потом Чинк снова вспомнил про приём с переключением внимания, который хорошо действовал на Арая. И он сменил тему:
— А ещё у пушистиков есть в крови такое вещесццтво из-за которого нас всякие кровососущие насекомые не кусают. Помню, когда я только начинал превращаццо, то меня так искусали комары, что весь чесалсо. Мне потом Ранэк дал среццтво от комаров из каких-то трав. И то не очень хорошо помогало. А потом раз, и перестали кусать. Летали, жужжали противно так, но не кусали. Я удивился, упомянул об этом. И оказалось, что они всех пушистиков не кусают. И не только комары, а и клопы, клещи всякие, и блохи. Так что, когда нас блохастыми называют люди, то это совершенно мимо. Я потом узнал, что люди научились у пушистиков очень хорошее среццтво от насекомых делать. И предположил, что это из-за него нас в инццтитутах держат. Что там из пушистиков это среццтво и делают. Но оказалось, что люди его синтезируют. То есть искусццтвенно получают, а не из пушистиков берут. В общем ошибсо я… И вот любопытно. А этих твоих поузей комары тоже не кусают?
— Ну, не знаю я таких подробностей. Кусают, или не кусают поузи комары? Я только про ещё два отличия знаю, и всё. Запах пушистиков действует только на свой вид. А запах поузи на всех пушистиков действует. Это раз. А два, что пушистики могут пахнуть, а могут не пахнуть, когда захотят, а поузи пахнет всегда. У поузи их запах не «включается» и «выключается», а работает всё время.
— Ну и правильно, — поддерживал разговор Чинк, лихорадочно сочиняя, о чём бы ещё спросить ушастика, чтобы отвлечь от неприятных воспоминаний – антропоморфам этот, кхм… эффект нужен лишь время от времени, а возможность настроить пушистиков на конццтруктивный лад никогда не помешает, особенно тому, кто так хочет с ними подружиццо. Правда, большинццтво пушистиков и так вполне дружелюбные. Разве кто чересчур стеснительным окажеццо. Знаешь, Арай, ты красиво так всё расписал про этих смбионтов, про их доброжелательность, и всё такое. Но вот эта их способность нами манипулировать всё равно как-то настораживает. Я понимаю, что у них симпатия к пушистикам чуть ли не в инццтинктах прописана. Но вред причинить можно даже из очень благих намерений. Особенно когда они так сильно преувеличены. К тому же, то, что кто-то кому-то нравиццо не исключает эгоизма. Например такому симбионту может хотеццо, чтобы пушистик был рядом любой ценой, даже несмотря на то, что ему будет плохо. Например, как в том случае, заберёт его от любящих родителей, только не отпустит, а будет использовать свою способность, чтобы удерживать…
— Нет, всё не так! — прервал Чинка Арай. Похоже, что отвлекающий манёвр сработал полностью, — Я же тебе говорил, что и то, как они пахнут, и как разговаривают, только настраивает пушистиков доброжелательно. Успокаивает, хорошее настроение делает. А не даёт поузи возможность управлять пушистиками, как Поузи из мультика. Если бы к нам пришла поузи, и сказала мне: «Пошли ко мне жить!», я бы с ней никуда не пошел. Даже если бы она очень-очень попросила. Ты рассуждаешь совсем как люди, которые нас не любят. А они говорят ещё, что мы не можем контролировать свои атавизмы. И что из-за этого нас надо или подопечными сделать, или в подвал в Институт посадить. А отпускать нельзя. Но ты же знаешь, что это неправда. Ты сам научился их контролировать, хотя они были у тебя очень сильные. Так и с поузи. То, что они приказывать нам умеют, — просто выдумка. Если бы ты разобрался, то не думал бы про них так плохо.
Тут Арай что-то вспомнил, и поменял тон с возмущённого на озабоченный:
— Кстати, я про это уже начинал разговор, но отвлёкся. Чинк, ты очень мало знаешь про наш мир. Ты даже почти поверил, что нас пушистиками пришельцы сделали, чтобы потом забрать, и в нянек для своих деток превратить. Как так получилось, что ты столько всего не знаешь? Тебе что совсем не интересно было?
— Ну, что-то мне в Убежище рассказали, кое-что я по телевизору увидел. Но эту передачу я смотрел в первый раз, — стал оправдываться Чинк.
— А как же Сеть?
— А, интернет. Я здесь им ни разу не пользовалсо.
— Интер нет? А что это такое?
— Так в моём мире Сеть называют… Правда сетью его у нас тоже именуют.
— А, так ты просто нашими компьютерами пользоваться не умеешь. Так не стесняйся спросить. Я тебя всему научу. Пошли в кабинет дяди Спэма. Я покажу, как им пользоваться.
— Нет, — поспешил возразить Чинк, — Дело не в этом. Ещё когда меня только-только забрали из Инццтитута, мне запретили заходить в кабинет, и ещё в некоторые комнаты.
— Так тебе запретили компьютером пользоваться? Это же неправильно! Неправильно-неправильно! Тебя в невежестве держат.
От переполнявших его эмоций котёнок соскочил с дивана. Выражая своё возмущение запретом, он вытаращил глазищи. А когда говорил как это неправильно, наоборот, зажмурив глаза, вертел головой в отрицательном жесте, сгорбившись, сжав кулачки, и держа хвост трубой. Да ещё и сердито топал, переминаясь с ноги на ногу, в такт своим словам. Несмотря на искренность возмущения, выглядел котёнок комично. Чинк же от всей этой ситуации ощущал неловкость и смущение. Ему было стыдно за свою неосведомлённость, а так же от того, что из-за него возникли претензии к его опекунам. Белк уже хотел было начать их оправдывать, но котёнок, вдруг, резко затормозил возмущение, застыв, на секунду, снова широко раскрыв глаза, а, спустя её, изрёк:
— Стоп. Лара и Спэм, — хорошие люди. Они не могли так поступить. Ну, разве что, сначала. Когда ещё не знали, что про пушистиков неправду говорят. Чинк, а ты вообще просил, когда-нибудь у своих папы с мамой, разрешения пользоваться компом?
Если до этого у Чинка уши лишь слегка были прижаты к голове, то от этого вопроса они прилепились к ней намертво. Так же и хвост, до этого свободно лежавший на коленях, и лишь слегка подрагивавший от смущения, моментально прыгнул Чинку в лапы. И белк, поджав задние лапы, и сжавшись всем телом, стал рефлекторно пытаться отгородиться хвостом от Арая, перед которым испытывал стыд.
— Нуу… вообще-то я стеснялсо, — выдавил он из себя.
— Чего стеснялся? Что нехорошего в том, что ты попросишь разрешить тебе пользоваться компьютером, и выходить в Сеть?
— Ну, меня и так сабрали из этого инццтитута, как ис тюрьмы. Тали оттельную комнатку, кте я моку уетиниццо, кокта сахочу. Кормят вкусно. И воопще хорошо относяццо…
У Чинка, от волнения, речь опять стала сильно искажаться. Арай это заметил, и обратил внимание, что белк от смущения вот-вот свернётся в комок, завернувшись в хвост. Все остатки возмущения у котёнка испарились. Вместо этого он, просто излучая заботу и доброжелательность осторожно подошел, и медленно положив лапу на голову Чинка, продолжил разговор:
— Чинк, ну я же не в смысле: «Ай-ай-ай, какой ты не знающий. Или, там, ленивый», но, всё таки, таким стесняшкой быть нельзя. Понимаешь, получается, что ты так становишься как зверушка. Которой сказали «Сидеть!», и она сидит, что бы ни случилось. Вот, ты, из-за того, что не знаешь, взял, и почти поверил в то, во что даже сам выдумщик не верит. А ведь если так будет и дальше, то так можно и поверить, что нас правильно в подопечных держат. И что мы вообще все такие ниизшие – при низшие существа. В Библиотеку тебя не пустят, поэтому остаётся Сеть. Тебе надо выйти туда, и почитать, чтобы узнать про нас, и стать сильным. А то ты из-за всяких выдумок переживать станешь. Вот ты говорил, про то, что очень радуешься, что тебя папа с мамой из института забрали, и как тебя любят. Так почему бы не попросить ещё и разрешения компьютером пользоваться? Они же хорошие. Они не откажут тебе.
Немного расслабившись, Чинк ответил:
— Я просто не хотел наглеть. Они мне и так столько всего хорошего сделали. А мне, получаеццо, как мёд, так ещё и ложкой. И, к тому же, в компьютере у Спэма ещё и документация всякая храниццо, а я там лазить буду?
— Ничего нахального в том, что ты попросишь, нету. Ты же не чтобы играться попросишь, а чтобы узнать побольше. Хотя и в том, чтобы поиграться, нету ничего плохого. А те папки, в которые лазать нельзя, дядя Спэм просто на пароль закроет. И всё.
— А разве пушистикам не запрещено законом в Сеть выходить?
— Вот, опять ты не знаешь. Запрещено самим там лазать. А если вместе с папой, или мамой, то можно. И вообще, если ты не будешь говорить там никому, из незнакомых людей, что ты пушистик, и особенно говорить как хорошо быть пушистиком, или наоборот как нас обижают рассказывать, то никто и не узнает, что ты в Сеть выходил. Это же неработающий закон. Он как бы есть, но никто не может доказать, что ты его нарушил. Разве что через окно увидят, и на камеру заснимут, что мы сами за компьютером сидеть будем. Так за нами же никто не шпионит. А если даже и шпионят, то мы просто штору закроем, и всё. А если ты стесняешься, то давай я за тебя попрошу. Мне дядя Спэм разрешил сразу. Так что я, когда комп свободен, могу им пользоваться. Ой, давай прям сейчас пойдём полазаем! Я скажу, что ты со мной был.
— Нет. Я, сначала, разрешения спрошу.
— Ой, трусишка! Ну, ладно. Подождём уже. А потом я тебе покажу, как всем пользоваться. А, интересно, что ты посмотришь в первую очередь? Вот я думал, пока тебя не было. У тебя же в твоём мире папа и мама, настоящие, остались. Ты, наверное, очень по ним скучаешь. Я, ещё когда ты только-только нам рассказал, что ты из другого измерения, прочитал что это такое. И узнал, что это миры похожие на наш, только чем-то отличающиеся. Одни сильнее, другие слабее. Правда, они у нас только фантастика. Совсем как у вас пушистики…
— У нас про эти путешествия знают далеко не все. Так что, можно сказать, что у нас это тоже фантастика.
— Интересно. А, может, у вас и пушистики где-то есть? Тоже засекреченные.
— Нет, врядли. У нас даже таларонную энергетику не открыли ещё. Откуда у нас пушистикам взяццо?
— Ну, а, может, тоже открыли, и засекретили. Как путешествия по измерениям.
— А смысл тогда в этом открытии. Зачем открыть, и не использовать?
— Ну, для каких-нибудь секретных лабораторий. Чтобы никто не знал про них. Сделают маленькую электростанцию на каком-нибудь далёком острове, и лаборторию туда перенесут.
— Нет. Например, наш отдел, который, кстати, энергии кушает немало, не в глуши расположен, а возле немаленького такого города. И таларонного излучения там точно не было. Я бы тогда превратилсо сразу, как приехал на практику. А вообще, если бы у нас и были засекреченные пушистики, то я бы им не позавидовал. У вас, вон, человечество знает о пушистиках, и, всё равно, что с ними в Инццтитутах делают! Вспоминать страшно. А подумать, что могут сделать там, где общесццтвенность про бедолаг и не знает ничего, ещё страшней.
— Да, и правда, наш мир лучше.
— Ты уверен? В моём мире ты бы жил спокойно. Без всех этих переживаний.
Сказав это, Чинк вспохватился, что опять свернул на неприятную для Арая тему, едва сдержал жест «лапа/морда», и, с опасением, стал ожидать, как отреагирует собеседник. Тот же, вопреки опасениям, не распереживался снова, хотя было видно что воспоминания неприятные. Он посидел минутку с задумчивой, серьёзной мордахой, и так же серьёзно изрёк:
— Уверен. Хоть тут нас и в Институт забрать могут, и маньяки всякие на няшек охотятся. И злые люди наш дом сожгли. Но я бы не хотел поменять, чтобы этого всего не было на то, чтобы не быть пушистиком, — здесь Арай ещё немного поразмышлял, затем продолжил, — Ну, разве что, чтобы мама не волновалась, я бы согласился жить в твоём мире, где нет пушистиков. Но всё равно, если бы я помнил (ну, как в книжках про путешествия во времени, когда всё изменилось, и только ты один помнишь, как было раньше) как был пушистиком, то очень бы скучал о том, что я уже не такой красивый, что не могу так хорошо бегать, прыгать и лазать. А ты Чинк, неужели бы ты отказался от пушистости, если бы была такая возможность?!
— Пожалуй, нет. Пусть я тут и живу на положении инвалида. Хотя в сто раз здоровей и сильней любого, самого здорового человека. На свою обычную жизнь не поменялсо бы. Ну, разве что, если бы нас тут, без разговоров, убивали за то, что пушистики… И то, хорошенько поразмышлял бы как тут можно спрятаццо. И, если бы и согласилсо опять стать человеком, то с ооочень большой неохотой. И, став человеком, вот как раз чувццтвовал бы себя инвалидом, по сравнению со своим пушистым телом.
— Ну вот, я же говорил, что наш мир лучше. Про что мы говорили? А, вспомнил! Про измерения. Здесь можешь быть свой ты. (Только здесь ты не превратился, или превратился в кого-то другого, а то бы сразу сказали по телевизору, что есть пушистик похожий на того, кто девочку спас). И, самое главное, тут же могут быть твои папа и мама! Давай поищем в адресных книгах где они живут, когда в Сеть выйдем!
— Нет! Не надо.
— Но почему, Чинк?.., Извини, что, может быть, больное затрагиваю... Может твои родители какие-то нехорошие? Ну, там, пьяницы какие-нибудь, или сильно наказывают. Если тебе говорить неприятно, то давай не будем… Хотя, Чинк!!! В нашем мире они могут быть хорошие. Давай их отыщем, и узнаем!
— Нет. Они хорошие люди. Ради них, я готов был бы даже снова стать человеком, вернувшись в свой мир. Как и ты ради своих. Правда, у меня чуток сложней. И в этом мире есть ради кого оставаццо…
— Ну, да. Тётя Лара, и дядя Спэм.
— Не совсем так. Они-то, конечно, тоже ко мне приявязались. Но им только лучше будет, если такой мешок хлопот, как я, с их шеи свалиццо. Та, ради кого мне крайне тяжело было бы покидать этот мир, в Убежище осталась.
— А, любовь-морковь. Понятненько. А чего это с тобой хлопот так много? Ты, вроде, весь послушный такой. Аж чересчур послушный.
— Меня тут и кормят, и на прогулку сопровождают. И жильё мне выделили. А я им почти никак не компенсирую это. Я предлагал на работу меня устроить, чтобы им хоть какой-то заработок с меня шел. Лара вежливо отказалась, мол утруждать меня не хочет. А Спэм сказал прямо, что хлопот с поиском работодателя согласного взять на работу пушистика (а получаеццо ещё и большую-большую отвеццтвенность, плюс недовольццтво окружающих в довесок), и доставкой меня туда и обратно будет больше, чем прибыли.
— И что за хлопоты? На машине отвёз-привёз. А работу можно было бы в «Обществе» поспрашивать. Наверняка кто-нибудь бы нашелся. А вообще, после того, как ты им помог, они только рады помогать тебе. Их это вот нисколечко не утруждает. К тому же, ты им по дому помогаешь.
— Ну, это не главное. Главное, что пушистиков очень не любят. А особенно после того, что натворил Соер. И эта семья, выходит, из-за меня рискует.
— Ты думаешь эти люди могут и сюда прийти?! – шерсть у котёнка стала дыбом, — Я как-то об этом не подумал. А из-за меня, выходит, они рискуют в два раз больше.
— Ну, сюда-то они врядли придут, как к вам пришли. С шестнаццатого этажа убегать от полиции труднее. А если они опять связь заглушат, то могут и не заметить приезда полиции, или отряда из Инццтитута, — поспешил успокоить Чинк, — Не беспокойся, в случае чего, мой ошейник включать будем. А вообще они скорее в моральном плане рискуют. К ним и соседи относиццо хуже могут. И работодатели Спэма.
— Нет, Чинк, тут ты не правильно говоришь. Когда в моральном плане, это совсем наоборот, они лучше стали. Что, несмотря на плохих людей, пушистикам помогают. А вот на счёт риска, Чинк, может нам правильней будет пока в Институте пожить? Там нам, конечно, хуже будет, но зато и с твоими опекунами, и с моими родителями тут точно всё хорошо будет.
— А вот это ты правильно говоришь. И в долгий ящик откладывать не будем. Как посходяццо домой, так и поговорим серьёзно. Пока всё не уляжеццо, мы поживём в инццтитуте, а они пусть расскажут соседям, что нас отправили.
— А им ещё возьмут, и не поверят. Подумают, что они нас просто прячут. Как всё сложно! А надо будет вот что сделать. Пусть в новостях скажут, что нас в Институт отправили. Телевизору люди поверят. И новости возражать не станут. Это нам сказать, что мы не виноваты, не дают. А то, что таких-сяких антропоморфов отправили от греха подальше туде, где нам и место, с радостью расскажут.
— А ты молодец! Хорошая идея!
— А то! – распушистился от гордости Арай, правда, тут «сдулся», повесил уши, и тяжело вздохнул, — Ну, ничего, зато тут всё будет хорошо. Интересно, нам хоть телевизор разрешат туда с собой взять?
— Ну, там точно есть Библиотека, которой нам разрешают пользоваццо. Если хочешь, я там могу тебе вслух почитать.
— Хочу! Особенно перед сном.
— Договорились.
Настроение у Арая немного улучшилось. Дальше разговор ненадолго затих. Оба пушистика размышляли о не слишком радужной перспективе возвращения в Институт на неопределённое время. Однако вскоре разговорчивый Арай снова продолжил свои расспросы:
— Чинк, а, насчёт твоих настоящих родителей, раз они хорошие люди, то почему ты не хочешь их искать?
— Понимаешь, родители из моего мира остались далеко, куда возврата нет. А здешние, если они здесь есть, стоит поехать, и можно их увидеть…
— Ну, так правильно! Мы сможем их найти!
— Арай, не перебивай, пожалуйста, я ещё не закончил.
— Извини.
— Увидеть-то их можно. А вот доказать, что я их сын, — никак.
— Мы что-нибудь придумаем.
— Ничего здесь нельзя придумать. Здесь моё место вообще может быть занято мной из этого мира, или вообще какими-нибудь совсем другими детьми. Мало ли кто мог у них родиться здесь. Ты преццтавляешь сепе как путет свучать мысль: «Я ваш сын из тругого исмерения»?!!
— Чинк, ты только не волнуйся. А вдруг, не дай Бог, конечно, но всякое бывает… а вдруг у них здесь был сын, совсем такой, как ты? И взял и умер. В аварию попал, например. И они по нему очень горюют. А ты даже не знаешь.
— В таком случае, пытаццо идти с ними на контакт, — только рану теребить.
— Нет, ты бы рассказал им что-то, что знаешь только ты и они. И они бы тебе поверили.
— Это же другой мир! Здесь всё по-другому. То общее, что знаем мы с моими родителями, здесь может оказаццо совсем другим. И, даже если знания такие же. Они просто подумают, что их сын с кем-то разоткровенничалсо, а этот кто-то стал пушистиком, у него от превращения крыша поехала, и он возомнил себя их сыном… Ты преццтавляешь какая тушевная травма путет у них от такого опщения?! Кхм. В общем нет. Точно нет. Знать, что они здесь. Рядом, но меня для них не существует… Лучше думать, что в этом мире их нет. Я даже не хочу знать есть ли тут мой родной город. Вот.
— Жалко. Ну, может быть потом, когда пушистиков перестанут сумасшедшими считать. Ладно… Чинк, а про свой мир ты мне рассказать можешь?
— Это пожалуйста.
Арай с энтузиазмом начал спрашивать:
— Отлично! Значит, чем твой мир отличается от нашего, ну кроме того, что у вас умеют по измерениям путешествовать, и что у вас пушистиков нет?
— Ну, первое, что мне в глаза бросилось. Это, конечно, машины. Они совсем другие, чем у нас, не знаю как сказать… более закруглённые что ли. Как из будущего. И, как я узнал потом, они и оказались более продвинутыми, чем у нас. У нас на нефтепродуктах машины ездят. На бензине, дизельном топливе. А у вас, — на электричестве. Наши, выхлопными газами воздух загрязняют, воняют страшно. А ваши, пахнут грозой, и только чуть-чуть воняют резиной, так, что человек, наверное, и не унюхает.
— У нас тоже бензиновые машины были. Когда таларонную энергетику ещё не открыли.
— Ну, это само собой. Только у вас ещё, в добавок к дешевому электричеству ещё и очень ёмкие аккумуляторы изобрели. У нас тоже есть электрокары, но, из-за намного более примитивных аккумуляторов, их надо часто и очень долго заряжать, а у вас зарядка автомобиля идёт где-то в два-три раза дольше, чем заправка бензином в нашем мире. Правда, в связи с этой технологией, какая-то непонятка. Аккумулятор автомобиля заряжаеццо очень быстро. Мобильник, — несколько секунд. А с ошейником этим проклятым целых два часа сидеть приходиццо, к розетке привязанным, пока зарядиццо. Ну, чисто как Бобик на цепку. Ты, случайно, не в курсе, почему так?
— В курсе. Это, вот как раз, для того, чтобы ты как собачка при будке себя почувствовал.
— Что, прямо так и сказано инццтитуцкими?!!
— Хи-хи, нет, конечно. Нормальная заряжалка, когда заряжается, портит штучку, которая показывает в Институте, где ты, и принимает сигнал бить тебя током, если ты не слушаешься, или там убежать хочешь. Заряжалку эту можно изолировать, но в Институте говорят, что дорого. Поэтому поставили старую, которую заряжать долго. Многие опекуны говорили: «Вы нам сделайте дороже, но удобнее. Мы заплатим», но они сказали: «Мы так уже спроектировали. Нам так удобней».
— А нельзя было батарею съёмную сделать? Чтобы отдельно от ошейника заряжать.
— Конечно можно. Но они говорят, что, пока батарея будет заряжаться, пушистик убежит, или кого-то покусает. Но это тоже нетрудно исправить. Только вместо одной батареи нужно две. И один опекун-изобретатель изобрёл шутчку такую, что, пока эти батареи меняешь, ошейник, ни на секундочку, не отключается. А они всё равно говорят, что дорого.
— Хм, и всё это ради того, чтобы нам 2 часа раз в неделю от розетки заряжаться, и от этого униженными себя чувццтвовать? Как-то странно выглядит. Оно, конечно создаёт неудобццство. Но от прогулки на поводке я в тысячу раз сильней себя униженным чувццтвую. Да, какое там, в тысячу? В сто тысяч раз сильнее!
— Ну, может быть и не так. Но то, как они там, в своём Институте, отказывались от изобретений, подозрительно выглядит. И отказывались не только у нас, а и в других странах. А вот насчёт ошейника и поводка совсем точно ясно, что это специально так сделали. Можно было бы не ошейник сделать, а браслет. Было бы похоже на часы, только большие, но всё равно лучше, чем ошейник. Работал бы он точно так же. Только заряжать надо было б чаще. Но, дело в том, что, если пушистик в ошейнике, то больше похож на зверушку, у которой есть хозяин. Это помогает, чтобы люди его таким считали, и он сам себя таким считал. То есть на самом деле для этого сделано, а сказали они, конечно другое. Что, если браслет сделать, то пушистик себе лапу отгрызёт, и убежит. А потом ещё и поводки придумали. Тоже для этого. А сказали, что это для того, чтобы опекуны атавизмы пушистиков сдерживали. Мол, захочет пушистик из-за атавизма куда-то побежать, а опекун его за поводок каак дернет! И атавизм выключится. Да таких пушистиков, у которых атавизмы сильные, раз-два и обчёлся. А они всех на поводки посадили.
Чинк от этих слов снова скукожился. Арай, заметив это, поспешно добавил:
— И даже пушистики с сильными атавизмами всё равно умеют себя в лапках держать. Только поучится надо, и у них это получается. Вот как у тебя, например. Сейчас никто и не скажет, что у тебя атавизмы сильные… И опять мы отвлеклись. Чинк, а кроме машин, чем ещё твой мир от нашего отличается?
— Ещё, — климатом. В моём мире в этих широтах гораздо холоднее. У нас бы мы зимой так в землянках не отсиделись. Круглосуточно бы пришлось топить, а не только ночью, как у нас. И тогда бы, по дыму, быстро бы нас обнаружили.
— Что, как на Северном Полюсе?
— Нет, ну не так, конечно, но гораздо холодней.
— А ещё чем отличается?
— А ещё, — политической картой. География та же самая. Континенты на месте, океаны на месте, моря на месте. Я смотрел по атласу у Ранэка. А вот страны отличаюццо заметно. Например, здесь нет одного большого города. У нас он назывался Санкт-Петербург. Огромный город. Как Москва. И значение имел огромное. Долгое время столицей был. А у вас, вместо него, какой-то портовой городок, название не запомнил. Но вообще, наша страна, в моём мире, намного меньше. У нас ни Греция, ни Югославия, ни Болгария, ни, тем более Эфиопия, то есть, по-вашему, Абиссиния, никогда частью России не были. Польша и Аляска откололись давно. Украина, Белоруссия, Молдова, — недавно. В нашем мире тоже был СССР, и он тоже раскололся, только на десять лет позже, но зато гораздо сильнее. У вас решили уйти только Прибалтика, и Средняя Азия. У нас же, — все республики. А ещё у нас был сильный экономический упадок. Преступность возросла, и до сих пор не сильно-то и упала. У нас, например, во многих квартирах, бронированные двери стоят.
— Прямо в обычных квартирах?!
— Да, с замками сложными, и то взламывают. А у вас простенькие деревянные двери стоят. А то и вообще фанерные. Я, во время пожара, их вон сколько переламал. В моём мире бы такой фокус не прошел. Несмотря на силу антропоморфа. А ещё у вас окна деревянные.
— А у вас какие? Наверно железные, с решетками?
— Нет, скорее пластмассовые. Металлопластиковые, если быть точным. Металлический каркас, обшитый пластиком, со множеством пустотных камер. Такие окна лучше держат тепло, и обеспечивают лучшую звукоизоляцию. Правда, смотряццо менее красиво. Особенно на старинных зданиях.
— А, для этого. А я думал, что тоже для защиты от воров.
— Ну, на первых этажах у нас тоже часто решетки ставят. А у вас такого нету. Ещё я заметил, что у вас мода поприличней, и фильмы, даже ужастики, менее жестокие. Вот, например, когда показывали, как помощник Соера мальчика за руку укусил, то жители нашего мира так сильно бы не испугались. Особенно, если часто смотрели наши фильмы ужасов и боевики.
— Да, Чинк. Страшный у тебя мир. Хорошо, что ты к нам попал. Как ты там жил? Я не знаю как бы жил в мире, где по улицам бегают бандиты с пистолетами, лезут в окна, ломают двери. Ужас какой-то!
— Нет, ну не до такой степени, конечно. Просто, если заметят, что жильцов дома нет, могут вломиццо. Да и у вас не всё так радужно. У вас с пистолетами всякие тоже, вполне себе, бегают. И среляюццо очень даже больно.
— Ну, это же был не настоящий пистолет. Из настоящего тебя бы убили, а не только поранили. А настоящие есть только у бандитов, и то не у всех, а у самых бандитских, которые у полиции их украли.
— Ну, и на том спасибо. Хотя, всё равно, приятного мало, когда в тебя стреляют ни за что ни про что. Так, ну ладно про это. О чём я говорил?
— Про то, что страны другие. Интересно какие?
— Ага. Значит, как я уже говорил, эта страна здесь гораздо крупней, и многонациональнее. Но и другие страны здесь намного больше. Например, у нас Британская Империя давным-давно рассыпалась. И Британццкое Содружество, — только название. Эти страны у нас, и правда, только дружат с Великобританией. Наукой там, гуманитарной помощью. Но полностью независимы. Здесь же это Содружество, — полноценное государццтво. Та же империя, только в более мягком варианте. И ещё, в нашем мире колонии Британии в Колумбии (У нас, кстати, эта часть света Америкой называется, а Колумбией только одна страна, в ней расположенная), возмутились высокими налогами, откололись, и образовали отдельное государство, — Соединённые Штаты Америки. Сокращённо США. Очень сильная страна, а Британия у неё лишь более слабый союзник. А у вас они, вместе с другими штатами, которые у нас составляют госсударццтво Канада, называются Британццкая Колумбия. И, вместе с Южной Африкой, Австралией и Новой Зеландией подчиняюццо Британии. И вот это содружество занимает у вас место США. И вообще в этом мире таких союзов много. У нас только Европейццкий Союз есть (У вас он тоже содружеством называеццо), а у вас и эти два содружества плюс ещё Латинццкая Колумбия. У нас это, в основном, просто страны Америки с похожей культурой. В вашем мире, — это единое государццтво. Правда, это единццтво не сильно им помогло, тамошние жители, как и у нас, довольно бедно живут.
— Ясненько. Значит у нас не только бандитов меньше, а ещё и живут дружнее.
— Только дружат они друг против друга. Два Содружесццтва дружат против России, а Латинццкая Колумбия между ними лавирует. У нас, правда, всё похоже, — Россия тоже США и Европейццкий Союз не любит, и наоборот. В общем, это самое крупное отличие. Но, конечно, есть ещё много-много мелких. У многих других стран тоже отличаюццо названия и границы. Но их сильно уж долго будет перечислять. Индия и Китай на своих местах, в своих границах, короче говоря, похожи на себя в моём мире. Ну, по крайней мере, на карте. А с остальными странами уже мешанина. В общем с географией понятно?
— Да, понятно. И, всё таки, по-моему, лучше когда одна большая страна, чем много маленьких. Удобнее путешествовать. Не надо всякие визы делать, — прокомментировал Арай.
— Ну, ладно. Может и лучше. Теперь про историю. Исторические события у нас тоже схожи, но и отличий тоже хватает. Египтяне с пирамидами, ассирийцы, персы, греки с греческими статуями и демократией, римляне с Колизеем, — всё это у нас похожее. Может и различаеццо в мелочах, но я не так хорошо помню курс истории, чтобы их различить. Средние века тоже выглядят схоже. Хорошо заметные отличия появились позднее. Про Британию я тебе уже упомянул. В Южной Колумбии Симон Боливар победил Испанию, подружилсо с Объединёнными Провинциями Южной Колумбии, и другими её бывшими колониями, и основал Латинццкую Колумбию.
— А в нашей истории есть отличия? Ну, в смысле, кроме тех, что ты уже рассказывал.
— Есть и в нашей. Самое заметное, — это что у вас победил Лжедмитрий. Его у вас настоящим царём считают. И от него пошла династия царей аж до революции.
— А у вас?
— У нас он поцарццтвовал совсем немножко, а потом его убили.
— Значит, у вас победили заговорщики, — прокомменитировал Арай с заметным сожалением.
— А ты что историей увлекаешсо?
— Да нет, просто про него же кино показывали. В кино обычно такое придумывают. А тут всё взаправду было. Как его Борис Годунов убить пытался, а получилось, что убил похожего мальчика, подумал, что всё получилось, и объявил себя царём. А настоящий царь сначала долго прятался, а потом про него узнали, и стали охотиццо. Тогда он убежал в Польшу, влюбился там в Марину (которая потом стала царицей Марией), рассказал ей кто он, а она своему папе рассказала, а он, — королю. Тогда поляки пообещали ему помочь. (Они думали так нас к себе присоединить, но у них не получилось. Царь им, конечно, был благодарный, но, когда они наглеть сильно стали, то он с ними чуть не до войны поссорился. Но потом у них своя война началась, и они не стали с нами воевать. А потом они с нами опять подружились. А потом, уже его сын Иван защитил ихнюю Речь сначала от шведов, а потом от турков, и они сами к нам присоединились. Это уже не показывали, рассказали только. Это, я, конечно, и так знал. То, что в школе учат, я прочитал. Но кино же в сто раз интересней). Это я, чем закончилось, рассказал. А ещё было, как он всем доказывал, что он настоящий царь, как он победил ненастоящего царя. А потом как культурность наводил, и хорошие законы делал. А боярам это не понравилось, и они заговор устроили… А у вас, получается, они победили. Может поэтому у вас такой мир страшный?
— Ну, не всё так просто как кажеццо. В нашем мире подавляющее число историков утверждают, что это был именно самозванец. А никакой не царь. И доказательццтв достаточно. А у Лжедмитрия, наоборот не было никаких убедительных доказательццтв.
— Так его же мама узнала!
— После того, как погиб первый Лжедмитрий, появилсо ещё один самозванец. Так она и его узнала. И вообще, она в монастыре, как в тюрьме сидела. Ну, как мы в Инццтитуте, только, наверно, ещё хуже. А то, что она признала самозванца сыном, помогло ей на волю выйти, и в хоромы переселиццо. И вообще, есть такое высказывание: «Историю пишут победители». В вашем мире победил этот человек, и, разумееццо, подтасовал историю под себя. И пошел на сближение с Европой. Так что и их историки его признали.
— Но, то же самое можно сказать и про ваших заговорщиков. А вообще интересно было бы узнать, как же оно на самом деле было… Так, значит, вот почему ваш мир на наш так сильно непохожий.
— Не только поэтому. В других же странах тоже история немного отличаеццо. Да и в истории этой страны тоже наверняка ещё не одно отличие найдёццо. Вот, например, почему ваши имена так сильно отличаюццо, что я, как их впервые услышал, подумал, что тут отличия вообще сродни инопланетным? И почему у вас буквы совсем другие? Ну, с буквами разобраццо получилось. В нашем мире в основе славянццких алфавитов лежит кириллица, а у вас, — глаголица. Которую, похоже, с грузинццкого алфавита срисовывали. А про кириллицу здесь вообще никто не слышал. А вот почему у вас такие имена, мы с Ранэком думали-думали, но так ни до чего и не додумались. Он сказал, что нужно дополнительное исследование. А попробуй поисследуй, когда ни к Сети, ни к библиотекам доступа нет!
— А какие у вас имена?
— Ну, меня, например, в моём мире Сергеем звали. Ещё мужские имена: Павел, Антон, Виталий, Евгений, Василий. Вот такие женццкие имена: Мария, Валентина, Ольга, Марина, Анастасия, Виктория.
— Так эти имена у нас тоже есть.
— Есть, но встречаюццо так редко, что я, сначала, думал, что их нету. Ещё, заметил, что имена из Восточной Европы мелькают. Но, чаще всего, имена, и даже фамилии, совсем незнакомые.
— Ну, насчёт восточных, это, наверное, потому, что у нас Краков когда-то был культурной столицей. Туда учиться ездили. И вообще, среди богатых модно было знать польский язык. А вот насчёт тех, что тебе не знакомые, не знаю. Имена как имена…
В этот момент разговор пушистиков был, шокирующим образом, прерван. Из прихожей раздался громкий стук. Причём в дверь не просто громко стучали, а явно ломились. Перепуганные пушистики соскочили с дивана в состоянии «шерсть дыбом». Чинк совершенно растерялся, и не понимал что происходит. Арай, похоже, сразу определил происходящее, но тоже не знал что делать, и запаниковал. Он присел, зажал уши лапами, и, глядя прямо перед собой, стал бормотать:
— Нет-нет. Опять, опять. Они сюда тоже пришли.
Чинк решил посмотреть, что происходит. Поэтому одним прыжком подскочил проёму, ведущему в прихожую, и заглянул туда, готовый, в любую секунду, броситься наутёк. Заметив этот манёвр, туда же осторожно подкрался на четырёх лапах котёнок, и выглянул в прихожую почти на уровне пола. Картина, представшая антропоморфам, нагоняла ещё больше страха, и побуждала к действию. Дверь под ударами ходила ходуном, и уже пошла трещинами.
— Пешим! – скомандовал Чинк, и бросился на лестницу, ведущую на второй этаж.
Пятнистый котёнок тотчас последовал за ним. Чтобы быстрее повернуть в г-образном коридоре, Чинк подпрыгнул, и оттолкнулся, сначала от боковой стены, потом от стены, находившейся впереди. Под его когтями раздался звук рвущихся обоев.
— «Ой, что я наделал!» — панически подумал Чинк, и чуть не растянулся на полу в процессе приземления. Эта встряска вернула его мысли в нужное русло. Так что Чинк вспомнил, что сейчас есть более чем уважительная причина, чтобы нарушить домашние правила, сгруппировался, и не побоялся поцарапать линолеум, тормозя всеми лапами перед своей дверью. Для чего ему пришлось повернуть кисти и ступни вбок, и чуть-чуть назад, чтобы когтям было как зацепиться. Ещё полностью не остановившись, Чинк, оттолкнулся от пола передними лапами, и принял вертикальное положение. В него тут же врезался сзади Арай, едва не повалив белка на пол. Никак на это не отреагировав, Чинк открыл дверь своей комнаты, сказав:
— Сюта!
Котёнок моментально забежал, белк последовал за ним, оставив дверь в комнату открытой, так как хотел хорошо слышать что происходит в доме.
— Прятаться будем? А где? – спросил Арай, с сомнением на мордахе, поглядывая на чинков спальный гамак-гнездо.
— Нет. Черес окно упешим, — скороговоркой прочирикал Чинк, отдёргивая гардину, и открывая раму с ремнями, находившуюся там на случай если Чинк, заигравшись, нечаянно прыгнет на окно.
— Ой, точно! Дом же из кирпичей, а, между ними, есть где зацепиться. Мы полезем к соседям, и постучимся в окно, чтобы они нас впустили? – тоже скороговоркой спросил котёнок.
— Лучше не нато. А то они станут ломиццо и к ним, — ответил Чинк, осторожно открывая заедающую задвижку, боясь поломать её, чтобы не пришлось выбивать стекло.
— Тогда не надо! Хорошо, что мы одни дома. Хоть с нашими ничего не случиться. А то ни полиция, ни институтские не успеют приехать. Кстати, давай вызовем полицию!
— Не успеем. План такой: сейчас открою окно, и прыкаем вон на то терево. А оттута уше свони в полицию. Если они и на терево полесут, перепрыкнем на трукое.
— Нет, Чинк, — в голосе котёнка прорезались панические нотки, — ты забыл. Я же не бельчонок! Я так далеко не допрыгну. А если я просто вниз прыгну с такой высоты, то обязательно что-нибудь себе сломаю. А вон-он-они, тогда доломают мне всё остальное, — закончил Арай своё возражение, показывая пальчиком, с вытянутым коготком, куда-то вниз и влево.
Чинк, уже почти открывший окно, посмотрел, куда показывал котёнок. До этого всё внимание Чинка было сосредоточено сначала на заедающей задвижке, и на том, как открывая её не сломать, а потом на дереве. Поэтому он только сейчас заметил, что во дворе собралась внушительных размеров толпа. Основная её масса собралась перед подъездом, а окно находилось с другой стороны дома, так что на виду находилась лишь её часть, но и она впечатляла размерами. Некоторые из толпы держали в руках плакаты с различными лозунгами. Чинк успел прочитать лишь пару из них: «Защитим наших детей!», «Зверю, — зверево!», как его вниманием завладел транспарант с картиной. Изображенный на ней былинный богатырь, одетый в немного необычные доспехи (в чём именно состояла их необычность, поразмыслить у Чинка времени не было), наступал на горло, поверженному на спину, скалящемуся, антропоморфному льву, и замахнулся на него копьём, намереваясь добить. И антропоморф, и облачение богатыря были изображены довольно схематично, а вот лицо воителя было прорисовано довольно чётко, и притягивало к себе всё внимание. Оно так и пылало праведным гневом.
Несмотря на всю экстремальность ситуации, Чинк не смог удержаться от реакции на эмоциональный посыл этой картины.
— «Это, наверное, один из тех львов-людоедов из Африки, про которых рассказывал Арай. Так ему и надо!» — гневно подумал Чинк, а потом спохватился: — «Ой, а ведь это ж они на нас намекают! Что мы такие. Плохо дело!», и присмотрелся к настроению демонстрантов.
Хотя вид открывался аж с шестнадцатого этажа, откуда выражения лиц практически не просматривались, поведение людей лозунгам соответствовало мало. Стояли они расслаблено, некоторые отошли покурить. Транспарант с картиной заметно провисал, плакатами никто не потрясал, выкрикивая лозунги. На улице стоял скорее гул рыночной площади, чем рёв разгневанной толпы. Чинк вспомнил, что слышал этот гул ещё во время беседы с Араем, и даже отметил про себя, что как-то очень людно сегодня во дворе, но интересный разговор отвлёк его внимание от этого факта. Арай и на этот раз отвлёк Чинка от обдумывания поведения этих людей, дёрнув его за лапу. Чинк дёрнулся, думая, что пока он размышлял, к комнате приблизились антропоморфоненавистники. Он уже собирался схватить Арая на руки, и выпрыгнуть в окно, в надежде допрыгнуть до ближайшей крепкой ветки. Однако заметил, что котёнок выглядит, хоть и весьма обеспокоенным, но, всё же, не находится в состоянии «Караул! Спасите-помогите!». Так что, скорее всего, ситуация за время отвлечения Чинка на толпу не успела кардинально поменяться. Арай подтвердил его выводы, задав вопросы :
— Так что будем делать? Может, на крышу залезем?
То, что Арай уже не паникует, а, относительно спокойно, пытается найти выход, помогло и Чинку взять себя в лапы, и тоже размышлять спокойней. Чинк даже снова восстановил контроль над речью.
— Нет. На крышу лезть слишком рискованно. Нас заметят те, кто на улице, и тоже могут проникнуть на крышу. А оттуда прыгать на дерево сложнее. Сверху веток не будет видно. Можем промахнуццо мимо крупных, а мелкие сильно наше падение не затормозят.
— А мне, наоборот, легче будет. Я на крыше разбегусь хорошенько, и оттолкнусь удобно. Тогда я допрыгну. А ты, тем более допрыгнешь. И прыгнем мы на самую середину. Тогда не промахнёмся мимо больших веток. Давай на крышу!
— Есть ещё такой риск: из окна прыгать будем, то те, кто внизу, возможно, даже заметить не успеют, а если по стене на крышу полезем, то точно заметят. И, если кто-нибудь из них оружие с собой взял, то, пока залезем, нас и поццтрелить могут. А на дереве спрятаццо легче. А потом мы ещё и с дерева на дерево на вон ту пятиэтажку допрыгаем. Она, вон, видишь, и с другой стороны деревьями обсажена. Так что, даже если и заметят, куда мы убежали, в догонялки можно играть будет аж до приезда полиции.
— Чинк, ты про ошейники забыл. За нами же из Института следят. У них там показано, ну, как на навигаторе в машине, где мы находимся. И, если они увидят, что мы не дома, то могут электрошок включить. И тогда мы свалимся. Прямо к ним. А на крыше этого не будет видно. А, насчёт пистолетов, то, Чинк, мы же не в твоём мире с кучей бандитов. У нас пистолет достать не так просто, как у вас. И, даже если достанут, из него же надо ещё и попадать научиться, чтобы так далеко попасть. А лезть мы будем быстро-быстро. Может, нас даже не заметят.
— На это даже не надейсо. Непременно заметят. Машину, что телефоны глушит, у вас тоже дос
 

И ещё.

— На это даже не надейсо. Непременно заметят. Машину, что телефоны глушит, у вас тоже достать трудно. А они достали, когда на твой дом напали. Так что вполне могут и оружие достать, и стрелять подучиццо. А в Инццтитуте просто подумают, что нас на прогулку вывели.
— Да запретили прогулки! Что ты такой забывчивый?! Давай лезть уже, а то они вот-вот дверь сломают! Если у кого и есть оружие, то только у них. И стрелять они будут с близка. Так что надо залезть, пока они не заметили. Ещё надо двери в комнату закрыть, штору задёрнуть, и окно прикрыть постараться, чтобы не сразу заметно было. Хватит спорить! Убегать надо.
— Та нато-нато. Но не не так, — ответил Чинк, вновь потерявший контроль над речью от такого напора, — Мошет орушия у них и нету, а вот мопильники есть у каштого. И они могут нам такую вот потлянку устроить: позвонят в Инццтитут, и скашут, что антропоморфы спешали. Ещё и топавить мокут, что мы слющие-прислющие, что всех упивать сопираемсо. И у инццтитуццких мошет ума хватить включить электрошок, пока мы ещё лесем. А лесть целых четыре эташа. Запросто мошем не успеть. А прыкнем пыстро. Я тепя на руки восьму. А, как только на терево попатём, ты срасу-срасу свонишь в полицию, или нет, срасу в инццтитут, и соопщаешь что тут у нас случилсь, чтопы они электрошок не включали.
— А ты допрыгнешь? – с сомнением спросил сдавшийся Арай.
— Сейчас проверим, — ответил Чинк, ухватив котёнка на руки.
Арай испуганно втянул в себя воздух, весь напрягся, сжавшись в комок, и ухватился за Чинка, нечаянно выпустив когти. Но Чинк только сосредоточенно ощутил его вес, и тут же поставил Ушастика на место, со словами: — Когти не выпускай.
Затем так же сосредоточенно прикинул расстояние до ближайшей ветки. И уверенно ответил:
— Смогу. Вон на ту ветку. Как только допрыгнем, сразу отпускай меня, и хватайся за неё, и лезь к стволу. Я за тобой.
— Постой Чинк, — сказал Арай, внезапно перешедший на шепот, — Слышишь? Они уже не стучат. Только что прекратили. Может, они ушли?
— Врядли. Скорее всего, они уже внутри. Давай, прыгаем, — тоже шепотом ответил Чинк, собираясь хватать Арая.
— Нет, — решительно ответил тот, отстранив белка лапкой, — не было слышно, чтобы дверь сломалась. И слишком тихо.
— Может они крадутся?
— Давай посмотрим, — предложил Арай, и, опережая возражения Чинка, добавил: — Они так тихо как мы не умеют. И слышат хуже. Мы их первыми услышим, если они тут. И тогда убежим.
Сказав это, Арай, почти бесшумно, подбежал к двери комнаты, насторожив свои большие уши. Чинк преодолел это расстояние одним прыжком, тоже постаравшись приземлиться бесшумно. Затаив дыхание, антропоморфы стали слушать, что твориться в коридоре. Там стояла абсолютная тишина.
— «Может, они там сидят с оружием в засаде? И, как только мы выглянем из комнаты, выстрелят?» — подумал Чинк, — «Маловероятно», — ответил он сам себе, — «Нет никакой гарантии, что мы выглянем. К тому же, вряд ли, они нас боятся. Так что, ворвавшись, сразу стали бы нас искать, а не засады устраивать. Но лучше подстраховаться»
Придерживая лапами Арая, чтобы тот не высунулся тоже, Чинк быстро высунул голову в коридор. К его облегчению, там было пусто. Он отпустил котёнка, шепотом сказавши:
— Никого.
Пушистики, крадучись, пошли по коридору. Старательно прислушиваясь, и всё своё внимание обратив на поворот: не выскочит ли оттуда банда пушистиконенавистников? Дойдя до него антропоморфы тоже сначала старательно прислушивались, и не услышав ничего, быстро выглянули. Затем, опустившись на четвереньки, осторожно поплозли к лестнице. Готовые, в случае, если их не заметят, так же осторожно отползти назад, либо, будучи обнаруженными, со всех лап устремиться к окну в Чинковой комнате. Чинк, чтобы быть незаметнее, старательно вытянул свой большой и объёмный хвост назад, почти прикасаясь им к полу, хотя от напряжения ему так и хотелось, поднять и распушить его в положении «хвост трубой». Вместо этого, своё взволнованное состояние Чинк вылил в извивание им, пуская по хвосту «волну» параллельно полу. Перед пушистиками открывался всё больший обзор. И, как только они убедились, что внизу тоже пусто, у обоих вырвался облегчённый вздох.
Вариант, что бандиты, вломившись, притаились в прихожей, казался крайне маловероятным. Но друзья решили проверить и его, так же осторожно выглянув в коридор. Там тоже было пусто. Но открывшееся зрелище не принесло облегчения. Дверь оказалась почти выломанной, поломанной пополам. Верхняя половина была практически вывернута из петель так, что сквозь возникшую дыру стало вполне возможным проникнуть в дом. Нижняя половинка тоже держалась на честном слове, точнее на закрытом замке. Всё это заставило, уже готовых окончательно успокоиться, пушистиков снова впасть в состояние «шерсть дыбом». Одно обнадёживало, — в подъезде было тихо. То есть на данный момент опасность миновала. И пушистики решились вслух обсудить происшедшее:
— Можно сказать, двери выломаны. Что же заставило их уйти? – выразил недоумение Чинк.
— Может полицию кто-то из соседей, наконец, вызвал? – предположил Арай.
— Почему же тогда полиция не здесь?
— Не знаю. Хоть бы эти бандиты не вернулись!
Словно в ответ на слова антропоморфа, из-за двери донёсся звук открывшегося лифта. Из него вышло несколько человек, направившихся прямо к недоломанной двери. Перепуганные пушистики замерли в готовности убегать со всех лап, удерживаемые возле прихожей лишь отчаянной надеждой, что это идёт полиция, а не погромщики. К огромному облегчению, эта надежда оправдалась. Из пролома в двери раздался громкий голос Спэма, старавшегося, чтобы его услышали в глубине квартиры:
— Чинк, Арайчик, не бойтесь! Это я! Всё закончилось!
Поскольку разбитая дверь нормальному открытию не подлежала, её пришлось доломать. Для этого сопровождающим Спэма оказалось достаточным надавить на висевшие половинки, и они, с негромким треском, отвалились. Нападавшие явно остановились в последний момент. Несмотря на пережитое, Чинк отметил этот факт, не зная, то ли усиленно радоваться настолько вовремя подоспевшей помощи, то ли заподозрить какой-то подвох в таком совпадении. Но события понеслись вперёд, так и не дав антропоморфу определиться. Вместо ожидаемой полиции, со Спэмом пришли люди из боевого подразделения института, которых Чинк помнил ещё со времени поимки. Доламав дверь, они отступипли назад, пропустив в квартиру её хозяина, да так и остались стоять в подъезде. Оба пушистика ожидали Спэма в прихожей. Тот, вошедши, включил свет, взволнованно приглядываясь, как себя чувствуют Арай и Чинк.
— Ну, как вы тут? Сильно напугались? – спросил он с участием в голосе. После чего, опустившись на одно колено, обнял подскочившего к нему Арая. Со страдальческой гримасой на мордахе, тот начал жаловаться:
— Да, сильно-сильно! За что они с нами так? Мы же ничего им плохого не сделали. И вообще никому не сделали.
— Ох ты, бедняга, сколько ж тебе досталось! – стал сочувствовать Спэм, гладя пушистика, — Не волнуйся. Всё позади. В Институте вы будете в полной безопасности…
Жадно слушавший слова утешения Арай, кивнул головой, и прокомментировал:
— Да. И для вас так будет лучше. Если нас тут не будет, то эти бандиты не станут больше двери ломать. Только, пожалуйста, не говорите маме о том, что сегодня случилось. А то она будет волноваться. А ей волноваться нельзя.
— Разумеется-разумеется. Никто её волновать не будет, — поспешил заверить Спэм.
— Тогда нам надо сейчас вещи собрать, — продолжил рассуждать котёнок.
— Нет времени. Эти из Института говорят, что вас надо эвакуировать как можно скорее. Я еле упросил их дать мне время вас успокоить. Всем, что вам может понадобиться, вас обеспечат. И мы подвезём.
— Хорошо, тогда мы готовы, — коротко ответил Арай.
— Пусть у вас поскорей всё успокоиццо! – пожелал чувствующий себя виноватым Чинк, и добавил: — Извините, что доставил столько беспокойццтв.
— Это не ты их доставил, — тут же сказал опекун, положив подопечному руку на плечо, — А с теми, кто доставил, я разберусь. И мы вас вернём. Обещаю.
Он кивнул ожидавшим в дверях институтским, те вошли и одели пушистиков в бронежилеты и каски. Чинкова голова оказалась слишком большой, каска на ней сидела, почти не прикрывая. Миниатюрному же Араю надетая каска, наоборот, всё время сползала на глаза. Но охранники, ни мало этим не обеспокоившись, повели подопечных из квартиры. Несмотря на экстренную, торопливую атмосферу, Чинку показалось странным, что их ведут без поводков, которые полагалось одевать даже на спокойную прогулку. Так же, вопреки ожиданиям, лифт поехал не вниз, а вверх, доставив пушистиков с охраной на крышу. Выйдя из лифта в запылённое техническое помещение, охранники показав антропоморфам на угол скомандовали:
— Стойте там.
В это время один из них щёлкнул на стене рубильник, выключивший лифт, что стало ясным пушистикам потому, что свет в нём сразу погас, и, не успевшие закрыться, двери так и остались открытыми.
Чинк с Араем переглянулись, не понимая, зачем они здесь. Чинк уж было предположил: не задумали ли институтские что-то нехорошее. Но те просто стояли и ждали, не испытывая к антропоморфам какой-то особой агрессии. Впрочем и симпатии они тоже не испытывали ни малейшей. Так что даже решительный Арай, не отважился их расспрашивать. Даже между собой разговаривать пушистикам в их компании как-то не хотелось. Благо, ожидание долго не продлилось. Вскоре послышался шум вертолёта, который становился всё громче.
— «Ого!», — подумал Чинк, — «Неужели это к нам?»
Взгляд Арая, брошенный из-под, снова было съехавшей на глаза, каски, говорил то же самое.
Их предположение оказалось верным. Перекрикивая, ставший оглушительным, звук лопастей, один из охранников скомандовал:
— Бегом в вертолёт! К краю крыши не подходить!
Выскочившие из полутёмного помещения на солнце, и оглушенные шумом, подопечные не сразу смогли сориентироваться. Но, взявшие их в кольцо, охранники буквально втолкнули их в маленький вертолёт, и захлопнули за ними прозрачную дверцу, сами оставшись на крыше. Вертолёт тот час взлетел. Немного пришедшие в себя пушистики, стараясь не прикасаться к двери, «Вдруг откроется!», посмотрели вниз. Где проплывали многоэтажки их квартала. Толпа провожала вертолёт, потрясая транспарантами. Ещё не успев скрыться из виду, люди начали сворачивать свои лозунги. Перекрикивая шум, Арай поспешил это прокомментировать:
— Они уходят! Хорошо! Теперь они к вам в дом ломиться не будут!
Поскольку для дальнейшего разговора было очень шумно, пушистики стали любоваться открывшимся видом, каждый со своей стороны. Многоэтажные здания сменились пятиэтажками, которые, в свою очередь, сменились обширными складами. За городом хорошо просматривался лес.
— «Вот бы сейчас туда улететь!» — подумал Чинк, — «И как это нас «таких опасных» отправили одних с пилотом? Без всякой охраны. Взять бы и напугать пилота, чтобы в лес нас отвёз!»
Мечтал он не особенно серьёзно, и даже эту мысль сам себе прокомментировал:
— «Ага, а потом они нам каак включат электрошок в ошейниках!» — и продолжил любоваться видами, учитывая, что в застенках Института не скоро представиться возможность чем-то таким полюбоваться. Вскоре приблизилось, уже давно маячившее на горизонте, похожее с воздуха на лежащую на земле букву «П», здание «Института изменённых организмов». Арай, как только это заметил, отвернулся от окна, и быстренько прокричал Чинку на ухо:
— Чуть не забыл! В Институте НИ ПРО ЧТО секретное не говорить! Там за нами подглядывают, и подслушивают!
А вертолёт уже заходил на посадку. Внутри ограждённой территории располагалась вертолётная площадка, которая, судя по её размерам, могла принять не только миниатюрный вертолётик, на котором привезли подопечных, но и крупную военную машину. Только вертолёт остановился для снижения, как Арай схватил Чинка за лапу, и потянул к своему окну со словами:
— Ой, Чинк, посмотри, посмотри, кто нас встречает!!!
Их, разумеется, уже ждали. Но вот то КТО их встречал, оказалось сюрпризом. Внизу, рядом с площадкой виднелись две хвостатые фигуры. Одна рыжая, другая чёрная. И больше никого.
— Как здорово! Я так по ним соскучился! – добавил он.
Сгорая от нетерпения, котёнок скинул на пол, постоянно сползающую на глаза, каску, и стал теребить ручку двери. Так что Чинк стал опасаться, как бы он не выпрыгнул на лету, и замер в готовности удержать его от столь рискованного поступка. Едва вертолёт коснулся земли, Арай распахнул дверцу, и одним прыжком кинулся к друзьям. Несмотря на шум от, ещё не полностью заглохшего, двигателя, до Чинка донеслось:
— Маз, Рыжик, как же я по вам соскучился! У нас тут столько всего случилось! Столько случилось…
Говоря всё это, Ушастик обнял их обоих, и тёрся щекой то об одного, то об другого лиса. Чинк ожидал, что Мазалин скажет, что они с Рыжиком уже в курсе. Но тот молча, гладил котёнка по голове, приобняв его другой лапой. Немного поумилявшись получившейся картинкой, белк тоже направился к друзьям.
— Привет ребята! Какой приятный сюрприз! Только как же это инццтитуцкие вас выпустили? Да ещё и одних.
— Привет белк! Да куда мы с ошейниками денемся? – пробурчал черно-бурый лис.
— Здравствуй Чинк. Ну, вообще-то, по протоколу вас должен был встречать штатный психолог… — начал пояснять Рыжик, но Мазалин его перебил:
— Но начальник здраво рассудил, что от типа, который на словах предлагает тебе поделится переживаниями, излить, так сказать, душу, а на морде у него вот такееенными буквами написано: «Мне глубоко на…» кхм «начхать что ты там чувствуешь» толку будет мало… В общем, пушистики, мы за него. И у нас впереди целый час прогулки по свежему воздуху, и целебного душеизливания. Только надо вернуть нашей заботливой охране средства их заботы.
С этими словами Мазалин стащил с Арая бронежилет. Рыжик, в свою очередь помог разоблачится Чинку, после чего отнёс снятое в вертолёт. Мазалин же вручил бронежилет успевшему выйти пилоту со словами:
— Держи своё добро!
И, пока тот не успел ничего сказать, вернулся к остальным.
— Пойдём куда-нибудь подальше от чужих ушей! – пробурчал он, с упором на слово «чужих».
Пушистики направились в скверик. Видя, что Арай собирается говорить, и говорить много, Чинк поспешил задать вопрос показавшийся ему важным:
— Кстати, о чужих ушах. Как это они упустили такую возможность поподслушивать за нами?
— А кто тебе сказал, белк, что они её упустили? То, что мы на улице гуляем, и что нет людей, в прямой видимости, ещё не означает, что нас не подслушивают, — ответил ему Мазалин.
— Конечно, не стоит предаваться паранойе. Но, если Чинк, у тебя есть какие-то очень уж личные секреты, о которых ты хотел бы рассказать только своим близким друзьям, то их, всё-таки, стоит придержать.
Сказал эти слова Рыжик показательно беззаботным тоном, но на словах «стоит придержать» сделал еле заметное ударение. Чинк кивнул. Арай же поспешил рассказать друзьям накопившиеся новости:
— Когда вы в последний раз в гости ко мне заходили, ну, когда тот ненормальный в Чинка стрелял, так вот в ту же ночь к нам целая толпа злых людей пришла. И все такие же ненормальные! Сначала они нам в окна камни кидали, потом вообще подожгли. Маме плохо стало, её в больницу положили.
— Мы видели это в новостях, Арайчик, — сказал Рыжик, и присев вровень с его мордочкой, стал утешать котёнка: — Не переживай, маму там вылечат. Для неё самое главное, что вы с папой остались целы тогда, и что ты не пострадал сейчас. Так что она скоро поправится.
— Вот твари, самого опасного пушистика нашли! – гневно прокомментировал в свою очередь черно-бурый, — Ко мне вот побоялись так прийти. Точнее ко мне они тоже заявились, как и к Рыжему, но самое страшное, на что они отважились, — помидоркой кинуть. Уж как их заводилы раззадоривали, как кочегарили! Из-за спин, — шавки облезлые. А быдло так и не расхрабрилось. Кишка тонка!
— Значит, они и у вас были, — с сочувствием прокомментировал Чинк.
— Ну а ты думаешь чего мы здесь? К нам утром тоже подвалила толпа, изображающая «гнев народа».
— А почему изображающая? – спросил Чинк.
— А ты что, не заметил? Ах да, вас же на вертолёте с крыши забрали. Ты не видел их вблизи. А мы с Рыжим видели. Правда я их и не заметил сразу. Утром раздаётся звонок в дверь. Тётка открывает, а там… думаешь гнев народа? Неа, не угадал. Охрана наша доблестная подкатила, и давай нам «шерсть дыбом» устраивать. Что, мол, пришел к нам народ разгневанный, что если они меня щас не увезут, то выламают они двери и на куски меня порвут. За детсад мол. Ага, нашли виноватого. Выглядываю я в окно. Действительно, стоят, надписи держат. Да только надписи эти раз эдак в сто разгневанней этого народа оказались. То есть на то, что тут кого-то на куски рвать собираются, как-то не похоже. Стоят, зевают. А тем временем институтские эти тётку мою раскошмарили не на шутку. И торопят, торопят, что вот прям еле сдерживают толпу от самосуда. И по эмоциям не разберёшь правду говорят, или нет. Было видно лишь, что у них задание побыстрее меня забрать в институт, и что они его намерены выполнить. В общем, от тётки и я заразился, а они ещё каску, бронежилет одевают. Думаю: «А вдруг и правда? Что это они пока меня не видят, а как увидят, тот тут-то всё и начнётся?» Не в том, конечно, смысле, что страшно стало, — спохватился рассказчик, и бравенько продолжил: — а в смысле, что думал, что тогда придётся мне от хуманов этих отбиваться. Выводят меня, значит, толпа загалдела. Но дальше галдежа дело не пошло. Заводилы, конечно, тявкали где-то на заднем плане. На таком заднем, что их и видно-то не было. Но, как они ни старались, даже помидорку бросили, правда мимо, «мочить выродка» желающих не нашлось. Куда им? Стоят, боятся. Это ж они только против няшек такие смелые, — двери ломать.
— А откуда вы такие подробности знаете? Ну, что они к нам с Араем ломились. Неужели новости так быстро работают, — удивился зелёный белк.
— Да нет, это наш дражайший директор нас осведомил. Что хуманы с вами совсем обнаглели, и что надо, чтоб мы вас встретили, и успокоили.
— Вот видишь, я же говорил, что он не совсем плохой, — вмешался Арай, которого всё это время утешал Рыжик.
— Ага, не совсем плохой. Он опять чего-то задумал. Опять в своём духе. Бедные вы бедные, мне вас жалко, но я вам щас такое устрою! Потому что нааада.
— Что устроит?!! – всполошился, уже успокоившийся было Арай.
— Откуда ж я знаю? Он перед нами не отчитывается.
— Ну, сколько можно?! – чуть не плача сказал котёнок, — Мне и так плохо. Когда же это всё кончится?
Рыжик бросил на Мазалина укоризненный взгляд и попытался снова успокоить Арая:
— Не стоит заранее переживать. Может директор, просто, недоволен, что нам придётся какое-то время пробыть в разлуке с родными? А Мазалин уже истолковал его чувства, что он собирается сделать что-то плохое. Ты же знаешь, какой наш Мазалин спорщик.
Аргументация подействовала. Котёнок немного успокоился. А, чтобы этот эффект закрепить, Чинк решил перевести разговор на другую тему:
— А откуда в Институте психолог взялсо? Раньше мы тоже сталкивались с очень неслабыми переживаниями, и никакой психологической помощи нам не предлагали.
— Так было раньше, — охотно поддержал разговор Рыжик, — но когда в прессу просочилась информация о жестоком обращении с нами, а также о том, насколько травматичен для нас тест на агрессивность, то общественности пообещали улучшить условия содержания. И введение в штат институтов психологов, — одно из таких улучшений. В их обязанности входит оказывать подопечным Института помощь в стрессовых ситуациях. Например, после прохождения теста на агрессивность.
— Тоже мне улучшение! Такой психолог что есть, что нет, — не удержался от комментария Мазалин.
— Интересно, почему же директор Нэйрис взял такого работника? Он же по-своему о нас заботиццо. Может он просто не знал о его безразличии? – выразил своё недоумение Чинк.
— Белк, я тоже задал ему этот вопрос, — сказал Мазалин, — И выясняется, что этот наш директор не такой всемогущий, как тебе кажется. Этот вот работничек, — какого-то большого папы сыночек. А значит место, где ничего делать не надо, а зарплата капает, и не маленькая, ему очень подходит. И сделать с ним Нэйрис ничего не может.
— Вот видишь, он сам в этом признался, — сказал Мазалину Арай, — а это не просто.
— Ага, когда мы его прямо об этом спросили.
Арай не стал с ним спорить. Вместо этого, вздохнув, сказал:
— Как жаль. Лучше бы он взял на эту работу какую-нибудь поузи. Я бы с удовольствием рассказал ей всё. А она бы мне помогла.
— Что? Изливать душу одной из этих чокнутых? Ну, ты даёшь!
Услышав эту реплику Мазалина, Арай сразу забыл о своих переживаниях, и бросился на защиту своих любимых поузи.
— А нас, между прочим, тоже чокнутыми считают. Ты не забыл?
— Ну, насчёт нас я знаю какие мы. А эти поузи явно что-то вроде свихнутых кошатниц. Только помешанные на антропоморфах. Одна из этих поузей пошла в наши леса пушистиков искать. Ну, тех, что в убежищах прячутся, потому что к подопечным её не пускали. И, что интересно, находила. Ну, наши от неё, естественно, убегали. Ещё бы! Бродит по лесу какая-то непонятная хуманша, антропоморфов выискивает. В конце концов она как-то учуяла одно из убежищ, и туда заявилась. Всех там переполошила. И, как этот переполох увидела, ну в смысле, что ей тут не рады, а наоборот, — боятся, то совсем с катушек слетела, и стала за всеми гонятся, с криком: «Вы БУДЕТЕ любить меня!!!» Так, что пришлось самого Ранэка из другого убежища вызывать. Чтобы он её как-то утихомирил. Чем тебе не сумасшедшая?
— Что-то я такой истории не припомню. Мне рассказывали, как приходили симбионты (так у нас Ранэк поузи называет). Группой, вполне цивилизованно. Вроде как, даже заранее как-то сумели с Ранэком о встрече договориццо. Они хотели присоединиццо к нам, но Ранэк попросил их помочь пушистикам в городах. Попробовать исправить мнение людей о нас. Те согласились, погостили немножко в одном из убежищ, и вернулись к себе. Ни про какую поузи, что гонялась за пушистиками, я не слышал. А про такое у нас бы точно не забыли!
На этот комментарий Чинка Рыжик отреагировал непонятно: осужадюще посмотрел и укоризненно покачал головой. Чинк сначала хотел выяснить, «что не так?», но не успел, так как Арай продолжил спор с Мазалином:
— Ну, вот видишь! А эту историю поузи сами про себя выдумали. Это в ихних сайтах как что-то вроде сказки. Это они так сами над собой смеются.
— А что, у поузи есть свои сайты? – спроил Чинк.
— Конечно, есть, — ответил Арай, — поузи ведь никто не запрещал. В отличие от нас. Есть много сайтов, где поузи рассказывают друг дружке, как им нравятся пушистики. И картинки с нами рисуют. И истории всякие сочиняют. Вроде этой. Ну, что-то вроде сайтов фурри, после того, как их запретили.
— А их как не запретили? – удивился Чинк.
— Ну, понимаешь, они, в отличие от нас, сами не хотят превратится в пушистиков. Пушистики им только нравятся. И правительство решило, что раз они призывают людей только заботится о нас, а не самим пушистиками становиться, то их можно не запрещать.
— А, тогда понятно.
— И всё равно я не хотел бы иметь дело с этими поузи, — продолжил спор Мазалин.
— Но почему? – поинтересовался Арай.
— Я хочу, чтобы серьёзно воспринимали. Как личность. А не как к зверушке относились ми-ми-ми да сю-сю-сю.
— А поузи всё это хорошо чувствуют, — не сдавался котёнок, — и с тобой стали бы общаться иначе.
Тут своё мнение о поузи решил высказать и Рыжик:
— Да, эти люди крайне доброжелательны по отношению к нам. Но, всё же, они очень склонны баловать пушистиков. Например, на их сайте, на который я заходил под присмотром опекуна…
На последних словах, про присмотр, Рыжик заметно изменил интонацию.
— «Чего это он?» — подумал Чинк, а потом вспомнил о запрете подопечным самостоятельно пользоваться интернетом, и о том, что их могут подслушивать, и мысленно прокомментировал его предыдущие слова : — «Вот тебе и не стоит предаваться паранойе».
… есть подробный совет как, одарённому эмпатией, поузи определить вкусовые предпочтения пушистика. Причём речь идёт не о простом предложении различных угощений. Это лишь первый этап. Если, например, окажется, что пушистик любит шоколадные лакомства. То, на этот случай даётся, рецепт слоёного шоколадного торта, где каждый слой приготовлен немного по-разному. Причём эта разница, почти в аптекарских пропорциях, описывается по каждому слою торта. И всё это для того, чтобы поузи мог, внимательно наблюдая за мельчайшими реакциями пушистика в процессе поедания им угощения, максимально точно определить какой слой ему навиться наибольше. По-моему, это уже перебор. Подобным образом у них расписано, как лучше гладить антропоморфов каждого вида. И, вдобавок к этому, куча рецептов как идеально определить метод гладения в каждом индивидуальном случае.
— Ну, может, это только некоторые, скажем так, особо фанатитчные поузи доходят до таких крайностей? – предположил Чинк.
— Не похоже. Судя по комментариям, по тому, как живо они уточняют эти мелкие подробности, подобные темы весьма интересуют многих из них. К тому же по их собственным словам, после микротрансформации, давшей им сильные эмпатические способности, их симпатия к антропоморфам заметно возросла. И это при том, что симпатия к пушистикам и так у них была достаточно сильной, чтобы они смогли начать эту самую трансформацию.
— Ну, Рыжик! Ну что плохого в том, что поузи хотят как можно лучше сделать нам приятное? – возмутился Арай.
— А ты представь, каким станет пушистик, если станет подопечным поузи?
— Самым счастливым на свете пушистиком?
— Скорее самым избалованным.
— Тогда, наверное, пушистики, что живут в приютах Латинццкой Амер… то есть Колумбии, — самые испорченные? – высказал предположение Чинк, — Ведь там весь персонал, — эти самые поузи.
Но Рыжик не поддержал это предположение:
— Вот к латиноколумбийским поузи у меня претензий нет. Это на Западе в Британском и Европейском содружествах поузи склонны баловать пушистиков. А наши им подражают. Кто знает, может такой эффект даёт тот факт, что у нас, как и на Западе, контакт их с пушистиками очень ограничен? Вот и истосковались. А в Латинской Колумбии их, наоборот, только поощряют контактировать с пушистиками. К тому же большинство тамошних поузи, — монахини. Так что они вовсе не потакают малейшим прихотям пушистиков, а просто искренне заботятся о их благе. Даже, например, используют «Взгляд», чтобы заставить привередливых есть здоровую пищу.
— Вот чего-чего, а чтобы меня всякими там «взглядами» заставляли что-то делать, пусть даже из самых благих намерений, мне точно не надо, — вставил своё мнение Мазалин.
— А меня вообще не нужно заставлять есть салатик, — высказался Чинк, — Я его и так люблю.
В этот момент откуда-то из-за деревьев послышался звук открываемого окна, и прозвучал голос:
— Эй, хвостатые, ужинать!
И окно закрыли. Рыжик с Мазалином направилсь к боковому входу.
— Ух, ты! Как получилось. Будто, и правда, подслушивают, — прокомментировал Чинк, — Вовремя. Я уже проголодалсо. Жаль только, что в камеру возвращаццо надо.
— Об этом, белк, не волнуйся, — сказал Мазалин, — Мы же теперь не какие-то там подопечные Института, а подопечные с опекунами. Так, что нажаловаться можем, что нас как в тюрьме содержат. Так что нет, камера нам пока не светит. Это новеньких, вроде той оленихи с дитём, из-за которых всё закрутилось, туда помещают. А мы жить тут будем как в гостинице. Не люкс, конечно, но жить можно.
Когда пушистики поднимались по лестнице, Арай легонько дёрнул Чинка за лапу, и жестами показал, чтобы он наклонился. Тогда котёнок прошептал ему на ухо:
— Ты молодец, конечно, что за поузи заступился. Но лучше бы ты этого не рассказывал. Нас, в самом деле, могли подслушивать. А ты, получается, рассказал, что поузи к вам в Убежище приходили, и что Ранэку помогать согласились. Это всё запрещено.
Увидев, что Чинк распереживался, Арай поспешил его успокоить:
— Да не волнуйся ты так. Ты же ни имён не назвал. Ни времени когда они к вам приходили. Так что найти их врядли найдут. Но, пока мы здесь, ни про какие дела в Убежище рассказывать не надо.
— Хорошо-хорошо! Не буду, — ответил тот.
Тем временем, подопечные, действительно пошли не туда, где располагались камеры, а во вполне уютную столовую, где только что окончили ужинать сотрудники Института. На появление пушистых они отреагировал по разному, но в основном отнеслись к этому спокойно. Лишь от одной сотрудницы, медсестры по виду, донеслось бурчание вроде: «Вот, явились тут шерстью сыпать, где люди едят». Чинк отметил про себя, в положительном ключе, что подобным образом отреагировавшая личность, была лишь одна. Мазалин на это лишь усмехнулся. А Рыжик и Арай вообще пропустили её бурчание мимо ушей. Во время ужина (заметно более обильного и лучше приготовленного, чем во время пребывания в камерах) антропоморфы продолжили своё общение. Неприятных тем они уже старались не затрагивать. Даже Мазалин.
Отужинав, компания переместилась в уютно обустроенный уголок просторного коридора, где в самом углу, возле окна, находился аквариум с золотыми рыбками, а вокруг него располагались кресла. Вкусный ужин заметно поднял настроение, наблюдение за рыбками в аквариуме успокаивало. Да и старания обоих лисов общаться на позитивный лад сделали своё дело. Арай и Чинк почти отошли от полуденных шокирующих событий, и примирились с мыслью, что придётся пробыть в Институте какое-то время.
Эту, едва-едва устоявшуюся, идиллию полностью обрушил, подошедший к изменённым, директор Института Нэйрис. Его массивная, мускулистая фигура в чёрном пиджаке с галстуком выплыла из-за угла, и, вместо того, чтобы пройти мимо, как делали остальные, направилась к отдыхающим пушистикам. Разговор тут же смолк. Приятная атмосфера растаяла без следа. Антропоморфы напряженно уставились на директора. Чинку сразу же вспомнился разговор о том, что директор запланировал для них что-то недоброе. И весь вид подошедшего полностью подтверждал эти нехорошие предположения. Его массивное, как и вся остальная фигура, квадратное лицо и пронзительный взгляд серых глаз вновь излучали яркую, казавшуюся несовместимой, смесь чувств. С одной стороны жалость, жалость сильную до боли, а с другой, — твёрдое, холодное, непоколебимое намерение сделать с подопечными что-то плохое. И, хотя последнее ему явно не нравилось, это ни капли не смягчало его решимости.
Сначала Мазалин собирался язвительно его поприветствовать. Но, как только разглядел настрой подошедшего, колкость застряла у него в горле. Арай с Чинком тоже застыли, не в силах произнести ни слова. Только Рыжик, подчеркнуто вежливо, сказал:
— Добрый вечер.
На что директор ответил, словно не отвечал на приветствие, а как бы рассуждая сам с собой:
— Добрый… — тон голоса явно не предвещал ничего доброго.
Окончив это секундное размышление, директор снова обратил внимание на подопечных, с содроганием сердца ожидавших от него неприятной новости. Прекрасно различая их настрой, он, наконец, сказал:
— Да, вам придётся через это пройти. Но это для вашего же блага. Знаю, сейчас вам так не покажется. Но это действительно так… Вам, наверняка, было интересно, куда деваются не прошедшие тест на агрессивность, и что с ними там происходит. Вот, сегодня, хотите вы этого, или нет, вам придётся с этим познакомится… Пока что, в качестве экскурскурсантов.
Подопечные лихорадочно переваривали услышанное, то смотря на директора, то переглядываясь друг с дружкой. На первый взгляд, сказанное представлялось не таким уж страшным. У Мазалина даже на морде отразилось с вызовом в адрес начальника: «Подумаешь экскурсия! Не испугаешь!» Но от директора прямо веяло стопроцентной уверенностью, что экскурсия будет непростой. Так что Арай и Чинк вздыхать с облегчением не спешили. Спокойней всех отреагировал Рыжик. Без волнения, скорее с оттенком грусти, он ответил за всех:
— Что ж, раз так, то не будем растягивать. Покажите нам что хотели.
Нэйрис кивнул, и коротко сказал:
— Следуйте за мной.
Антропоморфы послушно проследовали вслед за директором за угол, из-за которого он только что появился. Там вышли на лестницу, по которой стали спускаться. Миновав первый этаж, они спустились ещё ниже, и вошли в знакомый, тускло освещённый коридор с камерами, где они все когда-то содержались до выдачи под опеку. Необитаемые камеры были совершенно пусты. Отсутствовали даже матрасы, на которых спали заключенные. Процессия двинулась в направлении противоположном лестнице. Знакомый вид навеял неприятные воспоминания, которые ещё сильней подстёгивали ожидание чего-то плохого.
Неожиданно, в одной из дальних камер, пушистики заметили какое-то шевеление. По мере приближения к ней, всё яснее было заметно, что она явно отличается от остальных, и то, что шевеление не показалось. Из угла, дававшего наилучший обзор в их часть коридора, на них смотрел антропоморфный оленёнок. Тот самый, кого, вместе с матерью, недавно поймали в лесу. И отец которого устроил захват заложников в детском саду.
Подойдя совсем близко, антропоморфы смогли разглядеть, детали. Бросился в глаза тот факт, что, в отличие от них, его телосложение принадлежало к другому типу, называемому одёжным. Практически человеческое тело, только с головой и хвостом животного, покрытое короткой шерстью. Этим особям, как и людям, требовалась одежда. И ему, очевидно, её предоставили. Так как, на данный момент, он был одет в серые клетчатые штанишки, и синюю футболку, в отличие от видео, снятого вскоре после поимки, на котором он предстал перед зрителями в одних трусиках.
Примечательной оказалась и сама камера. В отличие от спартанской обстановки, в которой пришлось жить большинству подопечных, этак камера была обставлена куда лучше. Её даже, в какой-то степени, можно было назвать уютной. Серые стены оказались прикрыты нежно-салатовыми занавесками. На полу, вдоль видимой стены, рядочком, расположились мягкие игрушки. Прочка таких игрушек валялась на полу. Оленёнок, видимо, только что ими играл. На стене, противоположной решетке, между приоткрытых занавесок, просматривалось нарисованное окно, с «видом» на озеро с лесистыми берегами. Вместо матраса для спанья на том же месте стояла, аккуратно застеленная, широкая кровать, за изголовьем которой, в углу, находилось кресло.
В этом кресле обнаружилась и мать оленёнка, одетая в простенькое кремовое платье, которое, однако, ей шло. В руках она держала книгу, которую, очевидно, только что читала. Но, заслышав шаги в коридоре, оставила чтение, и, с некоторым напряжением, стала ожидать, кто же появится. Как только она увидела пушистиков, напряжение сменилось удивлением. Которое, после быстрого анализа настроения Нэйриса и его подопечных (тоже отразившегося на её мордочке), сменилось внутренней горечью, и сочувствием в адрес пушистиков.
— Здравствуйте! – поздоровался с ними Арай своим тонким голоском.
Остальные антропоморфы, остановившись, хором повторили приветствие. Нэйрис, собиравшийся просто пройти мимо, тоже остановился и сдержанно кивнул оленихе.
— Доброго времени суток, — ответила она. Её голос оказался поразительно похож на человеческий. Если бы этот голос записать и воспроизвести перед непосвященными, — никто бы не догадался, что он принадлежит антропоморфу. Оленёнок же ничего не сказал, продолжая с интересом рассматривать прибывших.
— Как вы тут? – решился на вопрос Чинк.
— Ну а как может быть в такой ситуации? — со вздохом ответила она вопросом на вопрос, а потом, бросив взгляд на Нэйриса, добавила: — Впрочем, могло быть и хуже. Особенно если учесть то, что натворил Соер. Так что, можно сказать, что с нами неплохо обращаются… За исключением, разве что, теста на агрессивность. Но, к стчастью, и его я смогла пройти успешно, относительно безболезненно, и без последствий.
От пушистиков не укрылось, что, на этих словах, олениха бросила в сторону директора взгляд, в котором читалась сдержанная благодарность. После чего она продолжила, вновь глядя на подопечных:
— В общем, когда шумиха, и гнев людской немного улягутся, нам с малышом даже прогулки на воздухе обещали позволить. Такие вот у нас дела.
Сделав небольшую паузу, пушисточка, с сочувствием, поинтересовалась:
— А вас что, за что-то наказывать ведут?
— Да нет, — ответил ей Мазалин, — Нас тут ведут на познавательную экскурсию… К бешеным. Разумеется, ради нашего блага.
— А вы тоже там были? – с волненьем спросил Арай, — Там сильно страшно?
— Нет, Бог миловал, — ответила олениха, укоризненно взглянув на Нэйриса.
«Так надо!» — читалось в его ответном взгляде. После чего он уже словами поторопил подопечных:
— Не задерживайтесь!
И пошел дальше. Подопечные последовали за ним.
— Держитесь мальчики! – сказала олениха вдогонку.
Если коридор с камерами навеял просто неприятные воспоминания, то дальнейший путь заставил шерсть стать дыбом. Это был путь к «вопящей комнате», — месту проведения жестокого теста на агрессивность. Каждый раз, когда коридор разветвлялся, Чинк надеялся, что они свернут в другую сторону. Но Нэйрис снова и снова вёл именно путём, ассоциирующимся у Чинка, да и у остальных пушистиков тоже, с кошмаром наяву. Вот из-за поворота появилась дверь, за которой, как хорошо помнил Чинк, располагалось большое помещение с, похожим на помесь сейфа с гаражом, железным ящиком посередине. Возникла паническая мысль:
— «А вдруг нам сейчас устроят повторное тестирование!!!»
И никакие мысли о том, что в этом нет никакого смысла, что директор говорил совсем о другом, не помогали успокоиться. Тогда Чинк перевёл взгляд на друзей, в надежде, что они-то таким мыслям не поддаются. Но настрой друзей тоже не обнадёживал. Арай смотрел на приближающуюся дверь испуганными глазами со зрачком почти на весь глаз. Мазалин, до этого изображавший, бесстрашие, и даже вызов в адрес ведущего их директора, изменился до неузнаваемости. Шедший в начале пути гордо подняв голову, державший грудь колесом и хвост пистолетом, сейчас он сгорбился, прижал уши, и поджал хвост, так сильно, что он касался живота. И только Рыжик не проявлял ярких признаков страха и напряжения. Хотя по мрачному выражению мордахи чётко просматривалось, что это место и у него вызывает не самые приятные эмоции.
Подопечные уже утвердились во мнении, что им таки сейчас придётся снова, по крайней мере, увидеть это крайне неприятное место. Так что когда, по пути к двери, им повстречался проход с ведущей вниз лестницей, они ожидали, что директор пройдёт мимо. Но он, неожиданно, свернул именно туда. Когда он это сделал у всех, кроме Рыжика, вырвался вздох облегчения.
Спуск окончился площадкой с другой дверью. Железной, бронированной. К тому же, охранявшейся двумя вооруженными охранниками. Директор поприветствовал их кивком головы, и один из охранников, отперев замок ключом, открыл дверь. За дверью поворачивал налево ещё один коридор. Обрушившаяся на вошедших пушистиков атмосфера, показала, что зря они расслабились. В нос ударил сильный запах антисептиков, сквозь который отчётливо прослушивался запах мочи. Из глубины коридора доносились крики. Не совсем такие, какие изображают в фильмах про инквизицию, когда подвергаемые пыткам кричат в полный голос. Голоса доносились слабые, с крика тут же переходящие в стон, несшие в себе крайнюю степень измученности и истощённости.
Повернувшись к сжавшимся в тупике подопечным, директор сказал:
— Ну, вот экскурсия и началась. Смотрите, запоминайте!
Чинк почувствовал как Арай крепко-крепко ухватил его за руку. От этого сразу стало как-то легче. Взглянув на котёнка, он тоже крепко сжал его лапку. Так, держась друг за друга, они последовали за идущими впереди лисами.
Помимо жуткой, подавляющей атмосферы, отделение для непрошедших тест на агрессивность имело и другие заметные отличия. Во-первых, коридор, по бокам которого располагались камеры, был заметно шире того, где содержались когда-то Чинк и его друзья. Во-вторых, вместо решеток, камеры были закрыты то ли стеклом, то ли пластиком, с отверстиями для вентиляции. Дверей в этих прозрачных стенках не наблюдалось. Так что оставалось непонятным как заключённых туда помещают. От этого у Чинка возникло впечатление, будто из этих камер вообще не существует выхода. В третьих, там, где содержался Чинк с друзьями, большинство камер пустовало. Здесь же, наоборот. Пустыми оказались только несколько ближайших к выходу. Остальные оказались заняты.
Из глубины первой обитаемой камеры к проходящим, с рычанием, метнулся тощий, антропоморфный кот кремового окраса. Пушистики испуганно отскачили от перегородки( все, включая Мазалина, который снова начал изображать из себя бесстрашного героя). Но как заключённый не бил её когтями, как не пытался грызть её зубами, на преграде не осталось ни царапины. Только потёки слюны, судя по засохшим остаткам которых, вот так кидается он не в первый раз.
Сопровождавший же их директор, во время этого инцидента, даже не напрягся. Он вообще не уделил внимание заключённому, вместо этого следя за их реакцией экскурсантов со своим неизменным: «Мне жаль вас, но так надо»
— «Ничего себе!» — подумал Чинк, — «Может тут, и правда, держат агрессивных изменённых, которые утратили разум?»
Но заключённый, находившийся в камере напротив, такого предположения не поддерживал. По видовой принадлежности он был скунсом. Агрессии он не проявлял. Сидел в углу камеры на матрасе, обхватив передними лапами колени. Всем своим видом он излучал безграничную усталость. Не столько физическую, сколько эмоциональную. Судя по всему, он только что сидел, уткнувшись мордочкой в колени. И только в ответ на шум из соседней камеры поднял голову посмотреть, что там происходит. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы понять, кого он видит. Видно было, что этот процесс стоил ему немалых усилий. Тогда, сквозь усталость, в его взгляде мелькнуло сочувствие, смешанное с печалью. Мелькнуло, и погасло. Взгляд скунса снова заволокло усталостью, и он опять уронил голову, уткнув мордочку в колени.
За это время у кота в противоположной камере уже прошла вспышка агрессии. Он отошел вглубь камеры, но, как только увидел, что на него снова смотрят, оскалил зубы, и зашипел. Тогда пушистики поспешили переключить всё внимание на его соседа. Ему было уже совершенно всё равно, смотрят на него, или нет. Теперь невольным экскурсантам бросилась в глаза его худоба. Скунс был не настолько худ, как его безумный сосед, но, всё равно, по проглядывающим сквозь шкуру костям можно было изучать строение скелета. Его неухоженная шерсть торчала во все стороны. Особенно удручающе выглядел когда-то роскошный пышный хвост, — гордость всех скунсов и белок. Сейчас он представлял собой жалкое зрелище. Свалявшийся, весь в колтунах, он походил на большой воротник от шубы, которым зачем-то мыли пол.
Увиденное производило удручающе-пугающее впечатление. Пушистика было очень жалко, и было страшно даже предположить, что же привело его в такое состояние. А, судя по крикам и стонам, доносившимся из дальних четырёх, ярко освещённых и каких-то особо крупных камер, им таки предстояло это узнать. Но торопится увидеть это, экскурсантам точно не хотелось. И они медленно двинулись дальше по коридору, с осторожностью заглядывая во встречающиеся камеры. Обитатели следующей пары спали, отвернувшись к стене. В одной, — енот, свернувшийся клубком, в другой, — бурундучок с коротким хвостиком. Оба спали крепко и расслаблено, так что в отношении их состояния можно было отметить лишь то, что они тоже были очень худыми, и с почти такой же неухоженной шерстью, как и обитатели предыдущих камер. Ещё пушистики заметили, что правый бок у бурундучка заклеен прямоугольным пластырем. Если при осмотре бодрствующих заключённых пушистики испытывали определённую неловкость, то спящего рассматривали более спокойно (как в смысле отсутствия неловкости, так и в том плане, что на, спящего глубоким сном, смотреть было просто морально легче, чем на бодрствующего страдальца). И смогли обратить внимание, что шерсть заключённого, помимо общей неухоженности, была особенно растрёпанной, свалявшейся, и даже поредевшей в определённых местах. На запястьях, лодыжках, чуть выше локтя, а также такие потёртости шли широкой полосой над грудью, чуть ниже плечей, и на поясе. После осмотра вспомнилось, что у скунса тоже наблюдалось подобное, только всё внимание на себя перетянул его хвост.
— «Как можно спать под эти крики?» — подумал Чинк, — «Наверное, уже привыкли, бедные».
В следующих камерах, в левой, на спине, лежал полосатый рыжий кот, и смотрел в потолок. Смотрел с точно таким же выражением на мордахе, как у скунса из второй камеры, и таким же состоянием шерсти. А в правой, обхватив себя руками, сидел ёжик. Иголки у него располагались вроде длинной причёски, достающей до половины спины. Остальное тело, кроме черного носа, было покрыто короткой шерсткой цвета кофе с молоком. В отличие от остальных, его шерстка находилась в заметно лучшем состоянии. Он сидел вполоборота к проходящим, так, что был заметен его короткий, остренький хвостик, похожий на хвост несколькомесячного щенка. Ежик подавленно смотрел куда-то прямо перед собой, и не сразу заметил подошедших к нему зрителей. Первой его реакцией был испуг. Второй, когда он разобрался кто перед ним, был взгляд его желто-чёрных глаз, наполненный такой болью, что находиться рядом стало очень тяжело. Хотелось сказать ему хоть что-то ободряющее. Но слов не находилось. Увидев их сочувствие, еж словно что-то вспомнил. Тогда, за короткое время его мордочку сменил ряд эмоций: сначала облегчение, потом чувство вины, почему-то по отношению к пушистикам, которое быстро сменилось жалостью, опять в их адрес. Почему-то от этой жалости экскурсантам стало не по себе. И Мазалин решился на вопрос:
— Что тут с вами происходит?
— Скоро узнаете, — хриплым тонким голоском ответил ежик.
В тоне голоса читалась такая же жалость, как и во взгляде. Мазалин хотел продолжить расспрашивать. Но сопровождавший их директор резко прервал его:
— Разговаривать нельзя!
Мазалин хотел было возразить, но, по выражению лица Нэйриса, увидел, что это абсолютно бесполезно. Пушистики двинулись дальше. В следующей правой камере находилась исхудавшая панда. Тоже с пластырем на боку, и с такими же потёртостями, как и у некоторых предыдущих заключённых. А ещё к её руке была присоединена капельница, вводившая ей какое-то лекарство. Несчастной было так плохо, что на подошедших она не обратила никакого внимания. Камера напротив была пуста. Антропоморфы не стали задерживаться здесь. Обитательница следующей камеры, испуганно вскрикнув, шарахнулась в противоположный угол, едва заметила, что к её камере кто-то подходит.
— «Эх, вот если бы она так же среагировала и в «вопящей комнате», она бы сюда не попала!» — с сожалением подумал Чинк».
По видовой принадлежности она являлась лисой экзотического окраса. Синяя, с белыми подбородком и брюшком. Ярко синяя, весёлого праздничного оттенка, шерстка, в свалявшемся виде выглядела особо удручающе. Лиса производила впечатление красивой игрушки, с которой играли небрежные дети . Но у потрёпанных игрушек мордашки всё равно оставались весёлыми, а её мордочка выражала страх и отчаяние.
Чинку вспомнилась его собственная реакция на появление Нэйриса, когда, на следующий день после прохождения «вопящей комнаты», он подумал, что директор сейчас поведёт его туда снова. Зелёному белку и до этого было жалко всех здесь находящихся, но, после такой ассоциации, сострадание его просто переполнило. Он уже собирался, несмотря на чёткий запрет Нэйриса, как-то успокоить лисичку. Но, к тому моменту, она уже разобралась, кто перед ней, и она ощутила ряд эмоций очень похожий на то, что ощутил еж. Сначала облегчение, смешанное с радостью, потом сильное чувство вины, смешанное с жалостью в их адрес. Потом эти два сочетания стали в ней бороться друг с другом. В конце концов, победило чувство вины. И лисичка заплакала. Арай с Чинком одновременно дёрнулись её утешать , но директор снова встрял со своим «Разговаривать нельзя!», опять сопроводив это высказывание стальной непреклонностью. И они пошли дальше. Даже не посмотрев, кто находится напротив.
В следующей камере находился лемур. Ещё только заслышав приближающиеся шаги он закричал:
— Бекеле ещё не отдохнул! Бекеле ещё не отдохнул!
В поле зрения экскурсантов он попал тоже зажавшимся в противоположный угол, и закрывавшимся руками и полосатым хвостом. Экскурсанты уже хотели быстренько пройти мимо, чтоб не беспокоить его своим присутствием. Но, как только он расслышал, что они собираются пройти мимо, то посмотрел на них, сначала робко, одним глазом, потом удивлённо вытаращивши оба. Затем последовала очень резкая смена настроения. Он убрал лапы и хвост, и на его мордахе возникла улыбка до ушей. Затем лемур, одним прыжком, подскочил к перегородке с блеющим криком:
— Свееежие! Свежие пришли!
Пушистики аж отшатнулись от неожиданности. Затем он вслух их сосчитал, тыкая в каждого пальцем:
— Раз, два, три… Четыре! Четыре свежих! – будучи в полном восторге, лемур несколько раз подпрыгнул, хлопая в ладоши, после чего радостно прокричал в адрес экскурсантов: — Всё будет занято! Свежие будут давать «шустрик»! Дооолго будут давать. Долго не будут отдыхать.
Потом прыгая по камере, продолжил восклицать. Уже ни к кому не обращаясь:
— Отдыхать будет Бекеле! Бекеле ещё не отдохнул!
Арай с Чинком растерялись, не зная что думать, и как на это реагировать. Рыжик смотрел на лемура, как и на остальных заключённых, — со смесью жалости и любопытства. А Мазалин, тоже с жалостью, но с каким-то оттенком превосходства, собирался опять задать вопрос. Видя такое дело, Нэйрис бросил коротко в адрес лемура:
— Тихо.
Хоть сказано это было без угрозы, даже скорее с оттенком жалости, отреагировал заключённый так, будто директор на него яростно рявкнул. Мигом очутился на матрасе, свернувшись клубком, и плотно закрывши мордочку лапами и хвостом. И уже оттуда громко прошептал, высунув только нос:
— Бекеле тихо. Бекеле отдыхает. Бекеле не может давать «шустрик». Устааал.
— «Ничего себе «бешеный»!» — подумал Чинк, — «Что свихнулся то да. С этим не поспоришь. Но в такой обстановке попробуй, останься нормальным! Я бы на его месте… О таком даже подумать страшно… И та лисичка тоже. Да и все тут, ну, разве что кроме самого первого, на агрессоров ну никак не тянут. Обычные пушистики, а их сюда… Как же тут страшно! Скорей бы уйти отсюда!»
Тем временем, остальные пушистики таки решили не мучать больше заключённого, и двинулись дальше. Экскурсанты и раньше не особо долго у камер задерживались. За исключением камеры скунса, когда они задержались, будучи шокированы его внешним видом. И камер со спящими, которых присутствие зрителей не беспокоило. Но находясь под впечатлением от лемура, особо сильно прочувствовали, что своим разглядыванием могут доставить беспокойство пушистикам, которым и так не сладко. Так что, теперь, ускорив шаг, просто проходили мимо, лишь вскользь глядя на обитателей камер. Кроме того, им неосознанно хотелось увидеть, поскорей, самое страшное, и покончить с этой кошмарной экскурсией.
Остальные заключённые вели себя подобно предыдущим. Либо не обращали внимания на проходящих. Либо смотрели на, как они, очевидно, считали, новичков с жалостью. По внешнему виду их объединяла разной степени худоба, и растрёпанность шерсти. У многих из них, как правило, особей самого болезненного вида, имелся на левом боку пластырь.
Когда экскурсия уже находилась недалеко от зловещих четырёх окон, один из заключённых неприятно выделился из основной массы. Вероятно, услышав крики лемура, антпропоморфный барсук уже ожидал подходящих. Увидев их, он удовлетворённо кивнул и злорадно кинул вслед:
— Ооо, и правда, свежатина привалила!
От этого злорадного комментария до Арая и Чинка дошло, что их сейчас ожидает что-то ужасное. И, несмотря на то, что директор чётко и ясно сказал, что ведёт их лишь на экскурсию, уверенность, которую ощущал барсук, на их восприятие повлияла сильней. Обоим стало ещё страшней, что сразу отразилось в их осанке, и в том, как они поподжимали хвосты, и ещё сильнее прижали уши. За спиной раздался смешок, довольного произведённым впечатлением, барсука.
Наконец, они подошли к ярко освещённым камерам, находившимся в самом конце коридора. Эти помещения оказались не камерами, а скорее чем-то вроде операционных залов. Внутри всё так и светилось стерильностью, и именно в этом конце коридора запах медикаментов ощущался особенно сильно. Но всё это экскурсанты отметили лишь краешком сознания. Как незначительный фон. Всё внимание сразу приковали, испускавшие стоны на весь коридор, жертвы сего заведения.
В каждом зале, посередине, находилась, вертикально стоящая, кушетка, к которой ремнями, именно в тех местах, где у заключённых наблюдались потёртости, был привязан антропоморф. Голова каждого из них была скрыта странным шлемом, соединявшимся с потолком проводами. К руке была подведена капельница. И у всех несчастных в левом боку торчала здоровенная игла, отведенная в, находящуюся рядом, баночку.
Мазалин с Рыжиком остановились у первого зала. А Арай с Чинком прошли чуть дальше, и остановились посередине, на перекрёстке всех четырёх. И, держась за руки, вертели головами, пытаясь рассмотреть, что происходит сразу во всех залах. Большую часть времени подопытные обессиленно висели на ремнях, опустив головы. Но, внезапно, то один, то другой, то третий, начинал вырываться, с криком, более похожим на стон. После чего опять затихал. Вероятно, дело было в шлемах, но оставалось непонятным как именно они действовали. То ли каким-то образом причиняли боль, то ли пугали бедолаг. Эта неизвестность ещё больше нагоняла жути. Арай с Чинком со страхом ожидали, что их вот-вот так же закрепят в этом пыточном устройстве, вместо местных антропоморфов. И наденут на голову шлемы, которые сотворят с ними нечто ужасное, что заставит их страдать так же, как эти несчастные. А Чинк заметил ещё одну страшную деталь: как только заключённый начинал кричать и дёргаться, из иглы в боку, в баночку, начинала медленно капать какая-то прозрачная жидкость. Его, и так немалый, ужас был, ещё сильнее, подстёгнут фобией сродни боязни крови. Арай детали, испугавшей Чинка, не заметил, но усилившийся страх друга от его внимания не ускользнул. И котёнок тоже запаниковал ещё сильней.
В этот момент из прохода, которым заканчивался коридор, донёсся скрип и звуки шагов. Пушистики обернулись на звук. Из коридора, идущего перпендикулярно этому, появилась кушетка со скрипящими колёсами, на которой лежало что-то, накрытое белой простынёй. За кушеткой появилась толстая санитарка её катившая. Она повернула кушетку в этот коридор. Арай с Чинком поспешили освободить дорогу. Когда кушетка проезжала мимо них, из-под простыни вывалилась, и безжизненно повисла когтистая лапка, покрытая рыжей шерстью. Арай и Чинк вжались спинами в стену, вытаращив глаза. Санитарка же, совершенно невозмутимо, засунула лапу обратно под простыню.
— Нэйрис Хайлевич, — обратилась она к директору, при этом как-то странно косясь на Чинка с Араем, — ещё один сдох. Вот, везу в анатомическую.
Директор лишь коротко кивнул. Санитарка покатила кушетку дальше. А, проходя мимо Арая с Чинком, пробурчала:
— Вот, хвостатые, будете себя плохо вести, и с вами то же будет.
Те обхватили друг-дружку лапами, и провожали взглядом кушетку. Не успела она отъехать далеко, как из другого коридора показалась ещё одна санитарка, быстро поздоровалась с директором и крикнула вдогонку первой:
— Ветта, там колготки принесли! Импортные! Будешь брать?!
— Буду-буду! Подожди, сейчас дохлого доставлю куда следует, и сразу назад!
Арая с Чинком поразило то, как буднично звучал этот разговор. Будто на кушетке не мёртвый находился, а груда грязного белья. Такое полное безразличие персонала к творившимся здесь ужасам окончательно добил их. Экскурсанты смотрели на удаляющуюся кушетку, аж пока санитарка не зашла вместе с нею в грузовой лифт, находившийся в коридоре среди камер с заключёнными. После этого Рыжик и Мазалин, обернувшись, увидели, что творится с Чинком и Араем. Дрожа от ужаса, вцепившись друг в друга, те совсем не замечали, что выпустили когти, и успели поранить себя. Едва увидев это, Мазалин, резко сбросил с себя страх и подавленность, вызванную этим местом, и выдал директору возмущённую тираду:
— Да вы совсем озверели! Ну, мы, ладно, переживём как-нибудь, но эти… — Мазалин указал лапой на сжавшихся Арая с Чинком, — Это же няшки! Вы посмотрите на них. Они же, с перепугу, говорить разучатся!
— Ничего. Пусть лучше испугаются, увидев, чем попадут сюда, — уверенно ответил ему Нэйрис.
Затем приобняв за плечи перепуганных пушистиков, потащил их в соседний коридор. Лисы последовали за ним. В этом коридоре камер не виднелось, но здесь было гораздо более людно. Нэйрис завёл подопечных в подсобное помещение, закрыл дверь, и, со словами: «А теперь самое важное», взял котёнка и белка за шкирку, чуть ниже ошейника, и поднял над полом. Как ни странно, вместо того, чтобы испугать ещё сильнее, это действие резко успокоило пушистиков. Так что, ринувшийся было на защиту, Мазалин удивлённо остановился, и стал смотреть, что будет дальше.
— Слушайте меня внимательно! – сказал директор подопечным, держа их прямо у своего лица.
Боли пушистикам это действие совершенно не причиняло. Не ощущалось и неловкости от такого необычного положения. Наоборот, как только директор ухватил их, им сразу полегчало, наступил покой, которому Арай и Чинк поддались целиком и полностью. Полностью подчинились они и призыву внимательно слушать. Всё вокруг как бы перестало существовать, остались только глаза директора, и его чёткий, уверенный голос:
— Слушайте, и запоминайте. Участие в мероприятиях «Общества защиты животных», и попадание сюда, для вас, — одно и то же. Будете избегать этого участия, и всё, что вы здесь видели и увидите, останется страшным сном, который забудется. Будете участвовать, и всё это станет для вас РЕАЛЬНОСТЬЮ! Вы не только смотреть на это будете, все эти кошмары будут происходить С ВАМИ! И я уже ничем не смогу вам помочь. А сейчас вам боятся нечего. Сейчас вы здесь лишь зрители. Не попадайте же сюда никогда!
Окончив свой монолог, директор, наконец, поставил пушистиков на пол. Постепенно окружающее снова стало для них реальностью. Чинк, полностью придя в себя, ощутил, что всё услышанное им в подвешенном виде намертво отпечаталось в голове. Причём истинктивно воспринималось как доказанная ИСТИНА. Разум говорил на счёт услышанного, что и Чинк, и все его друзья успешно прошли тест на агрессивность, а, значит, попадание сюда в качестве заключённых им не грозило. Но все чувства просто вопили о том, что сказанное директором, — ПРАВДА. Чинк ощутил, что даже воспоминания о «Обществе», попытка представить себе как выглядит здание, где проходили собрания «Общества», вспомнить, как он выступал со сцены, как общался там с людьми, сразу же вызывает в памяти страшные картины. Привязанных пушистиков, со шлемом, причиняющем страдания. Большущую иголку в живом боку, из которой медленно капает в баночку прозрачная жидкость. Обслуживающий персонал, который с безразличием бесчувственной машины будет следить за твоими страданиями, и за тем, чтобы они приносили нужный Институту результат. Замученных пушистиков, готовых радоваться, что сегодня на мучения заберут не их, а кого-то другого. И, в довершение этого калейдоскопа кошмаров, — уверенность, что всё это будет чувствовать он сам. Чинка аж передёрнуло от таких воспоминаний.
Пока Чинк с Араем пытались разобраться с новыми ощущениями, двое лисов преступили к расспросам.
— А с каких это пор участие в благотворительном обществе стало преступлением, за которое карают путёвкой в эту вашу пыточную? Да ещё и тех, кто прошел этот ваш тест, и вообще находится под опекой, — возмутился Мазалин.
— Да, Нэйрис Хайлевич, нас на встречи общества сопровождают опекуны. Да и не занимаемся мы на этих встречах ничем противозаконным, — в более вежливом тоне поддержал вопрос Рыжик.
— Всё это не имеет значения… — ответил директор, и собирался продолжить, но Мазалин его перебил:
— Как не имеет?! А что же тогда имеет значение? Ваши пожелания?
— Имеет значение то, что очень влиятельным людям эта ваша деятельность не нравится.
— И что, эти ваши люди, в обход всех законов, сделают с нами всё, что захотят?
— По закону Институт имеет право лишить опекунства. Повод найдётся. Была бы причина.
— И попытка обжаловать это решение в суде ни к чему не приведёт, — мрачно резюмировал Мазалин.
— Именно так, — подтвердил Нэйрис, — А здесь с вами могут сделать всё, что угодно. Успешно пройденный тест вам не поможет. Тот факт, что с несклонных к агрессии сбор очень низкий, тоже для них значения не имеет.
— Какой-такой сбор? – поспешил спросить Мазалин.
Нэйрис спохватился, что сказал лишнее. Но моментально взял себя в руки, и отмёл неудобный вопрос:
— Неважно! Важно то, что я распоряжениям такого уровня ничего противопоставить не могу. И единственная возможность вам, глупышам, избежать этой участи, — оставить это занятие. За них, — директор взглянул на Чинка и Арая, — я спокоен. А вы подумайте над этим. Хорошо подумайте. Вечный ребёнок, истероидный инфантил, трудный подросток, и чудаковатый интеллигент пытаются доказать миру, что могут стать полноценными членами общества, — стоит ли, ради такой глупости, свою жизнь перечеркивать?
Чинк, слушая весь этот разговор, примерил перечисленные эпитеты к себе, и своим друзьям. И отметил, что самый нелестный из них адресован ему. В других обстоятельствах этот факт немало бы его смутил, но, после всего пережитого сегодня, он показался белку просто неприятной мелочью. Так что он лишь мысленно прокомментировал:
— «Ну, остальные да, звучат. А интеллигент-то ему, чем не понравился?»
Тем временем Мазалин вспыхнул, и хотел было резко возразить, но Рыжик его остановил, коснувшись локтя, и ответил сам. Куда более мирным тоном:
— Ну, если глупость, то тем более. Зачем кому-то, да ещё и на высоком уровне, из-за неё переживать?
— Этого я не знаю. Главное, что кое-кому там, наверху, стукнуло в голову, что ваша деятельность может представлять опасность для общества. Что вы там какой-то заговор планируете, и чуть ли не террористическую организацию создать пытаетесь.
Рыжик хотел было возразить, но директор остановил его, выставив ладонь вперёд,и всем своим видом заранее отвергая его возражения.
— Пытаться как-то их переубедить, — бесполезно. При наличии малейших опасений вас предпочтут устранить. Просто для перестраховки. Это не шутки. Над вами нависла реальная угроза.
Сделав небольшую паузу, директор продолжил уже другим тоном. Не давяще-запугивающим, а более мягким, уговаривающим:
— Произошедшая с вами трагедия изменила вас. Вырвала вас из общества, исковеркала ваш разум, — здесь директор опять сделал останавливающий жест, предваряя намерение всех, кроме Чинка, пушистиков хором возразить насчёт исковерканного разума, весь его вид говорил: «Не надо я лучше вас в этом разбираюсь. И очень вас жалею». Уверенность эта выглядела непрошибаемой, так что пушистики сдались, и продолжили слушать.
— … но она же, в качестве небольшой компенсации, наделила вас даром. Вы способны отличить ложь от правды. Вы видите, что я вас не обманываю. Не выдумываю несуществующей опасности. Не пытаюсь вам помешать доказать что-то людям. Я хочу лишь вас защитить. Именно ради этого я подверг вашу чувствительную нервную систему такой нагрузке. Чтобы вы почувствовали, ощутили, что вам угрожает. И этот страх удержал вас от глупого упорства, которое может вас погубить.
Директор, и правда, так и светился искренностью. И заботой, правда, забота эта выглядела из разряда: «Я изобью вас до полусмерти, если понадобиться, но позабочусь». Такая забота делала директора жутким в глазах Арая с Чинком, раздражала и возмущала Мазалина, и убеждала Рыжика в бесполезности попыток как-то переубедить начальника. Всё это имело место. Но упрекнуть Нэйриса в фальши было невозможно.
Тогда Мазалин решил зайти с другой стороны:
— Ладно, я уже понял, что вы нас тут удушить готовы, и всё ради нашего блага. Эти отморозки хотят, чтобы мы не смогли показать людям, какие мы есть на самом деле. Хотят, чтобы все видели нас такими, какими они нас рисуют. А вы сейчас как гангстер себя ведёте: «А ну выполняйте наши требования! А нетооооо!» И очень постарались показать нам, что же с нами будет… Да что мы. Мы, — это капл
 

И, наконец,

— Ладно, я уже понял, что вы нас тут удушить готовы, и всё ради нашего блага. Эти отморозки хотят, чтобы мы не смогли показать людям, какие мы есть на самом деле. Хотят, чтобы все видели нас такими, какими они нас рисуют. А вы сейчас как гангстер себя ведёте: «А ну выполняйте наши требования! А нетооооо!» И очень постарались показать нам, что же с нами будет… Да что мы. Мы, — это капля в море. Но вы же знаете всю поднаготную этой «адской кухни». Знаете все их преступления. Мы лишь краем глаза на это взглянули, и шерсть дыбом стоит. А вы знаете тут всё. И работаете на них, помогаете им. И при этом думаете, что помогаете нам. Это ж какой вывих мозга надо иметь, чтобы так мыслить?!! Извините, но никаких других мыслей такая ваша забота у меня не вызывает. Почему не соберёте компромат на этих подонков, почему не выложите в сеть?
— Именно потому, что я ЗНАЮ всю поднаготную этой «кухни». Всё не так просто. Для любой утечки информации предусмотрены контраргументы, разработана легенда…
— Но тогда почему просто не уволитесь? Почему помогаете им? – перебил Мазалин.
— Чтобы бессильно вздыхать, смотря со стороны на то, что с вами происходит? Или того хуже, — втягивать вас в опасные делишки, как это делают безмозглые идеалисты?
— Ну да, помогать мозговитым прагматикам, которые устроили для нас всю эту фабрику смерти намного лучше, — прокомментировал черно-бурый лис.
— Находясь на этом посту, я могу помочь изменённым намного больше и лучше, чем все ваши бунтари вместе взятые. Тем, кому ещё можно помочь… — снова отметая взглядом назревшее возражение собеседника, директор продолжил: — Любая борьба в данной ситуации ведёт лишь к уничтожению. Гарантированному уничтожению. А вот лавирование по течению приносит пользу. Реальную пользу.
И снова железная убеждённость в своей правоте подавила всякое желание возражать. Даже у Мазалина. Выразив свою мысль, директор, похоже, хотел сказать что-то ещё, но раздумывал стоит ли. Однако желание выговориться победило.
— Да и с самим заведением тоже всё не так просто, как кажется. Продукт, сырьё для которого вырабатывается здесь, нужен стране. Так что изменённые страдают здесь не напрасно.
— Что?!! Я уже почти поверил, что вы, хоть и по свихнутому, но заботитесь о нас. А вы прррродукт вырррррабатываете?!! Ррррррр! Тогда нам с вами не о чём говорить.
Высказав это, Мазалин демонстративно повернулся к директору спиной, махнув на него хвостом. Судя по реакции лиса, он ожидал, чтобы и остальные пушистики отреагировали так же. Но Рыжик продолжил разговор:
— Одно дело, когда на такие жертвы идут добровольно, и совсем другое, когда жертвовать заставляют силой.
— Когда начинается война, далеко не все с готовностью готовы предоставить себя на защиту Родины. Но есть такое слово «надо». Не мы это начали, но мы не можем позволить себе оказаться слабее противника. И, хотя война сейчас только холодная, если враг почувствует слабину, — он перейдёт к активным действиям. На воле склонные к агрессии изменённые представляли бы опасность, а здесь они, наоборот, делают свой вклад в безопасность нашего общества.
— Не похожи они на агрессоров. Большинццтво точно не похоже. Неужели вы этого не видите? – подал голос Чинк.
— По виду этого не определишь, — со вздохом сказал директор, глядя на Чинка с болью в глазах, — И я жестоко в этом убедился.
Все пушистики сразу поняли, что он имеет в виду своего сына. А вот тот факт, что этот случай стопроцентно убедил директора в достоверности теста на агрессивность поняли не все. Мазалин, развернувшись, явно вознамерился высказать директору всё, что думает о Танисе. Арай и Чинк, кинулись к нему, и взглядами попросили остановиться, так как чётко осознавали, что слова Мазалина директора не переубедят, зато причинят ему немалую боль. А пушистикам, несмотря на всё пережитое, стало жаль этого человека. Мазалин посыл понял, и немного поколебавшись, махнул лапой. А Рыжик поспешил перевести разговор в другое русло:
— А что это за продукт, о котором вы говорите? И чем он так важен, что, прям, чуть ли не ядерное оружие без него не способно справиться с функцией сдерживания? И что мы только что видели? Что вы тут делаете с заключёнными?
— Детали, — секретная информация.
— Да бросьте, — продолжил попытку выспросить Рыжик, — Вы и так нам уже много рассказали. К тому же, уверен, что экскурсия, которую вы нам устроили, тоже не особо разрешена. Так что, готов поспорить, что всё, что с нами здесь происходило, и происходит, не записывается.
Но директор не поддался на уговоры.
— Да, вы здесь увидели и услышали немало. Но одно дело общие слухи. Таких утечек и без вас немало произошло. И совсем другое дело, если вы будете источником утечки с техническими деталями. Это оказалось бы для вас приговором. Да и я бы тогда уже никому не смог бы помочь.
Сделав паузу с выражением, что это решение окончательное, директор сказал:
— Экскурсию пора заканчивать. Идёмте.
И пушистики отправились за директором в обратный путь. Очень быстро, почти бегом, миновали освещённые залы. Чуть меделеннее, но, всё равно, торопясь прошли почти весь коридор с камерами, почти в них не заглядывая. Но, на камеру с последним заключённым, не обратить внимания оказалось невозможно. На этот раз, кот, который кидался на проходящих, находился в ней не один. Кроме него там находились два охранника и санитар. Сам кот оказался привязанным к, появившемуся в камере, креслу, так, что не мог пошевелиться. Голова его была туго зафиксированна задранной вверх , и нижняя челюсть оказалась оттянутой железной скобой, так что он не мог закрыть рот. В раскрытый рот, была глубоко засунута трубка, по которой санитар заливал из чайникоподобного приспособления какую-то жидкость. Антропоморф то и дело пытался зарычать, но сразу начинал захлёбываться, и был вынужден глотать. Заметив подошедших пушистиков, санитар, бросив взгляд на директора, наклонил сосуд сильнее обычного. И подопечный, испуганно вытаращив глаза, стал глотать с удвоенной силой, но не смог проглотить такую большую порцию, и закашлялся. Чинка от этого зрелища чуть не вырвало. Араю тоже стало нехорошо. Тогда директор решительно вытолкал их к находившемуся рядом выходу.
Наконец захлёбывающийся кашель, и стоны остались за дверью. Стало немного легче. Но осадок на душе был просто чудовищный. Казалось, ничто на свете не сможет его рассеять.
Пушистики, всё так же в сопровождении директора, в мрачном молчании шли обратным путём. Вот показался коридор с обычными камерами. По сравнению с отделением для «бешеных» он казался мирным и спокойным. Вот показалась камера, где обитали мать с ребёнком. Они оба ожидали появления пушистиков, очевидно, подскочив, едва услышав их шаги. Олениха моментально оценила состояние экскурсатов, и с сочувствием спросила, обращаясь в основном к Чинку и Араю:
— Сильно напугались?
— Ооочень! – сразу отозвался Арай, — Там такое делается! Такое и… им… Мииииии! – не выдержал он, и расплакался во весь голос.
— Иди сюда, мой хороший, — сказала олениха протянув к нему руки.
Котёнок подбежал к ней, и та обняла его сквозь решетку, поцеловала в лоб, и стала гладить по голове.
— А вы… вы просто монстр! – гневно бросила она в сторону Нэйриса.
— Ничего, пусть лучше испугаются, чем попадут туда, — отрезал тот.
— Позвольте мне, хотя бы, его успокоить.
— Хорошо, пусть останется ненадолго. Я сейчас принесу ключи, — ответил ей директор, и спросил у остальных пушистиков: — Дорогу назад помните?
Те молча кивнули.
— Можете идти.
Директор направился назад по коридору, а пушистики пошли к выходу из подвала. По дороге Чинк обернулся назад. Котёнок, сквозь слёзы что-то объяснял оленихе, та утешающим тоном ему отвечала. К утешениям присоединился и оленёнок. Он тоже подошел, и начал гладить котёнка через решетку. Лисы тоже оглянулись, глядя на эту картинку.
— Ну вот, одного няшку пристроили, другого и сами осилим, — сказал Мазалин, положив лапу Чинку на плечо. Не переживай так сильно. Вы с Ушастиком этого не доглядели, а мы с Рыжим на всё обратили внимание. И сейчас расскажем.
Пушистики поднялись полестнице на нужный этаж, и вернулись в тот самый уголок для отдыха, откуда их забрал директор. Времени прошло не так много, как казалось. На улице было ещё светло. Снова расположившись в креслах напротив аквариума, пушистики продолжили разговор. Первым своими переживаниями решил поделиться Чинк:
— Вот смотрю я. Аквариум, рыбки. Уютно так всё выглядит. А там, внизу, такое твориццо…
— По большей части верно, белк, но многое там просто сгустили. Спектакль устроили, специально для нас, понимаешь?
Чинк отрицательно покачал головой.
— Ну вот, например, сцена с мёртвым сто пудов была разыграна. Вы с Ушастиком на него вытаращились (ну, оно и не удивительно) и не заметили. А мы обратили внимание на санитарку. Хотя такую пофигистку надо ещё постараться найти, всё равно проглядывало, что ей было небезразлично как мы реагируем. И на директора она, то и дело поглядывала «хорошо, мол, или нет, я всё делаю?» А потом, когда она, без всякой видимой причины, каталку дёрнула, чтобы лапа вывалилась. Эффектно, конечно, получилось, но сработало только на вас. И, самое главное, этот «мёртвый», он дышал.
— Что, правда? – спросил Чинк, обращаясь к Рыжику.
— Правда, — ответил тот, — Это, действительно, было подстроено. С расчётом, что мы не присмотримся. Он точно дышал. А вот с колготками, похоже, всё взаправду было. Очень уж она заинтересованно отреагировала.
— Ну, и ещё насильное кормление, перед самым выходом тоже специально для нас продемонстрировали, — добавил Мазалин, — и чуть не утопили его тоже специально. Для пущего эффекта.
— Но ведь его, похоже, всё равно, так кормят, просто нам это показали, — возразил Чинк.
— Но, скорее всего, обычно они это делают более аккуратно, — предположил Рыжик.
Чинк поразмыслил над словами лисов. Картина всё равно складывалась безрадостная. Но хотя бы тот факт, что никто не умер, принёс некоторое облегчение. Чинк решил прояснить другой вопрос:
— А как вы думаете, что там происходит? Для чего они всё это делают?
— Да что тут думать? «Шустрик» там из наших делают, — заявил Мазалин.
— А что это такое? – спросил Чинк.
— Это, — одна из наиболее распространённых версий на тему «Что надо Институту от пушистых?»… — начал пояснять Рыжик.
— А почему же раньше вы всё время говорили, что это неизвестно? – перебил Чинк.
— Потому что таких версий очень много. Периодически всплывает в СМИ, что то лекарство от Рака из нас добывают, то лекарство от Иммунодефицита, то вообще лекарство от всех болезней. Та же петрушка и с версиями о боевых стимуляторах. Так же, периодически, всплывают сообщения, что открыли стимулятор, который делает людей более сильными, то более выносливыми, то повышающий все параметры организма сразу. А эта версия просто появляется наиболее часто, и с большими подробностями. Согласно ей стимулятор, создаваемый с помощью антропоморфов, заметно увеличивает у людей скорость реакции. Этот препарат даже название в народе успел получить. На Западе его называют «Спидстер», а у нас нарекли «Шустриком». Ещё в пользу этой версии говорят вот такие недавние факты: был скандал с одним гонщиком, и несколькими боксёрами, которые якобы употребляли этот препарат, и, благодаря этому резко добились успехов в своём спорте. Никто, естественно, ничего не доказал. Но вот что интересно: недавно все эти люди, один за другим, заболели дрожательным параличом.
— «А почему «Спидстер»? Звучит как лекарство от СПИДа», — подумал Чинк, слушая объяснения Рыжика, и уже собирался спросить, когда вспомнил: — «А, прибор, который скорость показывает называется «Спидометр», значит «Спидстер» тоже как-то со скоростью связано», — и задал другой вопрос:
— А что это? Дрожательный паралич.
— Трясучка, — начал пояснять Мазалин, — это когда так руки трусятся, что стакан до рта, не расплескав, донести невозможно. И болеют ей, в основном, старики. А тут, внезапно, молодые спортсмены заболели.
— Вот-вот, — продолжил Рыжик. А ещё в прессу, но, правда, уже на уровне слухов просочилось, что этой же болезнью массово заболели военные. В основном, из отрядов быстрого реагирования. Вроде нашего спецсназа. Так что информация наводит на размышления.
— Да что тут размышлять? – начал спорить Мазлин, — все остальные вбросы, — это «шумовая завеса». Чтобы правда в них потонула. А «Шустрик», — как раз и есть настоящая причина. Ты же сам слышал.
— Лемур тоже мог где-то услышать эту версию, и посчитать, что именно этот препарат делают в Институте. Так что точно мы не знаем. А вот фраза, оброненная начальником, ну насчёт того, что «с непрошедших тест на агрессивность низкий сбор», и то, что он напрямую признал, что Институт что-то производит для военных, значит для меня больше. И не важно «Шустрик», или что-то другое. Но что-то там производят, и весьма болезненным способом. Та же версия с «Шустриком» роднит его с особым гормоном, вроде адреналина, который, в стрессовых ситуациях, вырабатывается у антропоморфов, и ускоряет скорость их реакции. В этих пыточных, у подопытных, вероятно, провоцируют стресс, и производят сбор этого вещества.
— Жуть какая! – высказался Чинк.
— Точно, — согласился с ним Мазалин, и добавил: — А, кстати, совсем недавно про этот «Шустрик» слышал. В передаче про захват детского сада. Там рассуждали, что, если бы группа захвата под шустриком была, то потери были бы в разы меньшими. Ну, говорун от военных сразу заявил, что никакого «Шустрика» нет в природе, другие эхсперты ему не поверили. Стали возмущаться как плохо армию обеспечивают. А ведущий делал вид, что как бы нейтрален, но страсти накалял неслабо. Те приводили примеры, когда этот препарат успешно применяли у нас, и на Западе. А военный всё сводил на то, что, мол, это всё профессионализм и подготовка, а никакой не стимулятор. А потом один из зрителей возьми и задай вопрос: «А не потому ли группе захвата «Шустрика» не дали, что у него оказался побочный эффект?» Ведущий с военным тогда так между собой переглянулись. Ну, не так, чтоб все заметили, разумеется. А, когда они после этого взглядавми встретились, военный на него так зырк! И быстренько перевёл разговор на другую тему. Неспроста это. Неспроста.
— Так люди, принявшие «Шустрик» становяццо такими же быстрыми, как и мы? – уточнил Чинк.
— Нет. Не такими. Наша быстрота реакции кроется в строении мозга, а гормон лишь подстёгивает. Так что человек, даже принявши этот препарат, всё равно с нами не сравнится. Но людей превосходить будет.
— Ясненько. А мне вот ещё интересно, а почему нас там пушистики «Свежими» называли?
— Ну, белк, это ты мог бы и сам догадаться, — прокомментировал его вопрос Мазалин.
— Я сейчас соображаю неважно. Я как вспоминаю то, что там видел, то мне хочеццо кричать, или спрятаццо куда-нибудь. Чтобы никто не нашел, и никогда оттуда не вылазить. Так что я сейчас не в лучшем состоянии, чтобы расшифровать, что в этом кошмаре что означает.
— Ну, ладно, извини, белк. Щас разъясню. Ты ж не мог не заметить какие они там все худющие и зачуханные. Да мы на их фоне смотримся как придворные британской королевы среди бомжей.
— Ну, ты и сравнил! – возмутился Чинк, укоризненно глядя на черно-бурого лиса, который относился к уходу за шерстью весьма небрежно, так, что если бы он сбросил пяток килограмм, то вполне мог сойти за одного из узников, о которых только что высказался.
— Я только про внешность имею в виду, — отмахнулся тот, и продолжил: — То есть чётко видно, что мы не оттуда. А, значит, в их понимании мы новенькие. А новых там сразу отправляют «Шустрик» качать.
— Да-да. Это, как раз я понял. Ещё там. Мы с Араем ещё испугались, что нас, и правда, туда поместят. Фуф, до сих пор страшно, — белка передёрнуло от яркого воспоминания, и, желая переключить мысли на что-то другое, например, на сочувствие заключённым, и он спросил:
— Их там бедных, наверное, ещё и кормят плохо, что они такие худые?
— Нет, причина, наверняка, не в этом, — уверенно ответил Рыжик, — Им невыгодно морить голодом источники препарата. Скорее всего, постоянный стресс, да ещё и химия, которую им вводят в процессе сбора, ухудшают аппетит, а то и вовсе нарушают обмен веществ.
— А ты заметил, — спросил Мазалин у Рыжика, — у них там ещё с глазами чего-то. Те, которые не ушли в себя, от нас всё время шарахались. А мы ж на охранников вроде не смахиваем.
— Там скорее не со зрением, а с концентрацией проблемы. Видеть-то они нас видели, и узнавали. Но не сразу, — ответил тот.
— Наверное, тоже из-за химии? – Предположил Мазалин.
— Вероятнее всего. Ия, даже, приблизительно предполагаю из-за какой.
— Это каким образом? – поинтересовался Мазалин.
— В одной из лабораторий по сбору я унюхал запах… очень похожий на то, чем нас кололи, когда тестировали на склонность к трансформации… — начал рассказывать Рыжик.
— А ты что сумел его унюхать ещё будучи человеком? – недоверчиво спросил Мазалин.
— Да, у меня и в бытность человеком был неплохой нюх. Да ещё я, к тому же, тогда был очень напряжен, и запомнил тот день очень детально, включая запахи. И, когда они вскрыли ампулу, сразу послышался этот запах. Я его хорошо запомнил. И в одной из сегодняшних лабораторий он определённо ощущался. Не один в один, но очень похоже.
— Я запахов не запомнил, — поделился своими воспоминаниями Мазалин, — но хорошо помню, как он пудрит мозги. Вместо того, чтобы включить режим пофигиста на все их картинки, я, как идиот, улыбнулся на фотку лисы-чернобурки, а как картинку такого же антропоморфа увидал… всё стартовал, меня тут же и повязали. И прямиком сюда. Теперь понятно чего они стали охотится и на тех, кто превращаться не собирался. Сырья им не хватало. Твари! А ещё помню откат от этой гадости. Да, всё сходится! Оно сначала как бы сосредотачивает, и одновременно обезволивает. Что ты внимательно смотришь, и слушаешь, и что думаешь, то и говоришь, или показываешь. А потом, наоборот, всё как в тумане, всё мерешится что-то. Я тогда, в Институте, то одного охранника за знакомого принял… Да что там знакомого, я санитарку какую-то за мать родную принял. Чуть было не позвал её… и еле-еле успел вспомнить, что она умерла. Представляете! А им эту дрянь целыми капельницами вводят. Не удивительно, что они нас за охранников принимали, и лишь потом замечали, что мы, вообще-то хвостатые… Так, ладно. Давайте закруглять эти разборы! Я недавно вот что по телеку видел…
Ни Рыжик, ни, тем более, Чинк возражать не стали. Разговор, сначала натянуто, а потом естественно перетёк в другое русло. Мазалин вспоминал развлекательные передачи, и, с увлечением, их пересказывал. Чинк повспоминал подобные передачи своего мира. Отвлечся получилось. Потом к ним присоединился Арай. Пушистики удивились.
— А мы думали ты в гостях до утра останешься.
— Да я так и хотел, и они были не против. Мы так хорошо разговаривали. А тут пришел охранник, и сказал, что мне надо уходить. И, представляете, по какому поводу! Что маленький меня может обидеть, потому что он тест ещё не прошел. Что прям чуть ли не загрызёт меня ночью, пока я спать буду, потому, что я для него чужой. Какая глупая глупость! Болек мне только обрадовался. Ему одному скучно, а мы с ним играли. Но этот охранник упёрся и всё тут. «С тобой что случиться, а мне отвечать»… Пришлось уходить. Но я ещё попрошусь к ним в гости. Обязательно попрошусь. И Зофия попросит Нэйриса. Она сказала, что он точно разрешит.
Пушистики с готовностью поддержали это предположение. Насчёт событий в отделении для «бешеных» сообщили только, что «мёртвый» на самом деле живым был. И сразу же продолжили разговор на нейтральную тему. Арай втянулся в него довльно легко. Разговор тёк долго, у пушистиков получилось немного отойти от пережитого. Пока им снова не напомнили.
Появилась медсестра с подносом, на котором стояли пластмассовые стаканчики. Она ехидно спросила:
— Ну что, хвостатые, понравилась экскурсия?
Полюбовавшись эффектом, она, наконец, сказала, зачем пришла:
— Вот, выпейте. Это для сна.
Все, кроме Мазалина, послушно взяли стаканчики, и выпили содержимое. А черно-бурый сказал:
— Не требуется.
Та, к его удивлению, настаивать не стала. А так же ехидно ответила:
— Как знаешь. Тогда приятных снов. Расходитесь по комнатам.
Рыжик с Мазалином уже знали где их комнаты. Помещения для Арая с Чинком оказались рядом. На том же этаже, где находился уголок для отдыха.
Несмотря на принятое успокоительное Чинк долго не мог заснуть. Всё время вспоминалось увиденное сегодня. Наконец, сон пришел, но не принёс облегчения. Чинку приснилось, что он находится в камере отделения для непрошедших тест. Едва он разобрал. Где находится, послышались шаги. Появилась медсестра, которая сегодня приносила снотворное. На этот раз у неё на подносе находилась тарелка жидкой каши.
— Время кушать, — сказала она таким же тоном, каким желала Мазалину приятных снов, и протянула поднос, разбив им прозрачную перегородку, которой была закрыта камера.
Чинк отшатнулся назад, перецепился, и приземлился на кресло, в котором кормили сумасшедшего кота. Зажимы кресла защёлкнулись, так что свободной осталась лишь одна лапка. Ею Чинк попытался освободиться, но медсестра, с нечеловеческой силой, свободной рукой схватила его лапку, и тоже пристегнула её к креслу. В отчаянии Чинк попытался её укусить. Но, вместо того, чтобы отдёрнуть руку, медсестра ухватила его за челюсть, оттянула её вниз, и другой рукой (поднос с кашей куда-то исчез) вставила в рот скобу, и зафиксировала голову. В этот момент в камеру вошел злобный барсук, которого Чинк видел среди заключённых. В лапах он держал тот самый чайникоподобный сосуд с трубкой, которым кормили кота. Он вставил трубку Чинку в рот, и, со словами «Надо кушать кашку» стал выливать содержимое. Рот быстро наполнился вязкой субстанцией, которую Чинк проглотить не успевал, а выплюнуть не было никакой возможности. Белк стал захлёбываться… и проснулся, судоржно втягивая воздух.
С облегчением заметив, что он не в камере, а в относительно уютной комнате, похожей на больничную палату, он снова лёг, и опять заснул. И снова оказался в страшном отделении. На этот раз в камере бело-синей лисички. Чинк определил это по соседу напротив. Послышались шаги, шло несколько человек.
— «Это за мной! — испуганно подумал Чинк, он забился в угол и, с бешено колотящимся сердцем, стал ожидать.
Наконец, идущие попали в его поле зрения. Это, действительно были охранники, но пришли они не за Чинком. Втроём они тащили вырывающегося Арая.
— Нет, нет! Пожалуйста, не надо! Отпустите! – надрывно кричал котёнок.
— Фууф, — с облегчением выдохнул Чинк, — «Это не за мной».
И тут же спохватился:
— «Это же Арай! Они забрали Арая! А я, как я мог?! На его месте должен был быть я!»
Словно в ответ на его мысли, из коридора снова послышались шаги.
— «Нет, я не это хотел сказать! Только не за мной! Пожалуйста, только не за мной!» — отчаянно думал про себя белк.
Но на этот раз охранники остановились именно напротив его камеры. Повернувшись к заключённому, они пошли на него, прямо сквозь прозрачную стенку, которая прогиналась как мыльный пузырь, но не лопалась. Схватив брыкающегося Чинка, охранники вытащили его в коридор. Пропустив их, жидкий пузырь, с чвакающим звуком встал на место, превратившись в обычную твёрдую перегородку. Охрана потащила Чинка в сторону ярко освещённых лабораторий. Отчаянно рванувшись, Чинк наполовину вырвался, и ухватился когтём за вентиляционное отверстие на перегородке соседней камеры. Охрана, как не странно, не стала отрывать его руку от перегородки, а продолжала тянуть за ноги.
Камера оказалась принадлежащей тому самому барсуку. Знакомым злорадным тоном, только с ещё большим воодушевлением, он крикнул белку:
— ДайОш Родине цистерну «Шустрика»!
С этими словами он вытолкнул коготь Чинка из отверстия. Махая лапой, он бросил вдогонку:
— Давай-давай! Пока цистерну с тебе не надоють, отдыхать не отпустят. Ха -га-га-га-га!
Чинк пытался ухватиться когтями за пол, но, несмотря на оставляемые когтями глубокие борозды, его продолжали уверенно тащить в сторону лабораторий. Вот уже послышался удушающий запах медпрепаратов, в коридоре стал чётко видеться отсвет освещённых лабораторий. Видя это приближение, Чинк стал сопротивляться ещё сильнее, но всё напрасно. Охрана дотащила его до лабораторий, оторвала от пола, и внесла в одну из них. Когда его вносили, перегородка отсутствовала, а когда выход снова попал в его поле зрения, перегородка находилась на своём месте, убивая малейшую надежду вырваться, и убежать. На месте его уже ждали работники Иститута в белых халатах. Они приняли подопечного из рук охранников, и их хватка оказалось не менее сильной. От одного из них раздалась команда: «Зафиксировать донора!» И белохалатники успешно пристегнули Чинка к вертикальной кушетке, преодолев его отчаянное сопротивление с такой же лёгкостью, с какой взрослый человек преодолел бы сопротивление ребёнка. Последовала команда: «Надеть шлем!», и связанному по рукам и ногам, на голову стали одевать шлем с проводами. Чинк стал мотать головой, как только мог, чтобы воспрепятствовать, но один из работников ухватил его голову мёртвой хваткой, и эта последняя попытка сопротивляться оказалась проиграна. Сквозь шлем происходящее вокруг слышалось приглушенно, зато собственное дыхание звучало громко. Чинку это показалось очень похожим на прохождение теста на агрессивность. Снаружи глухо послышалось: «Приступить к стимуляции». Тот час внутри шлема, сверху, послышалось какое-то механическое шуршание. И Чинк почувствовал, как что-то вроде щипцов ухватило его за кончики ушей, и потянуло их вверх, не давая возможности прижать. Не успел Чинк вскрикнуть, как такие же щипцы ухватили его за веки, и широко раскрыли глаза. И сразу в ушах раздалось громкое шипение вроде помех в телевизоре, а перед глазами стали сверкать яркие белые вспышки. Чинк закричал, и заметался в пристёгнутых ремнях, но не имея возможности даже прикрыть глаза, он не мог даже капельку уменьшить свои мучения. Наконец шум и вспышки прекратились. Снова наступила темнота, и слышалось лишь собственное дыхание, частое и глубокое, как у бегуна только что пробежавшего дистанцию. Сквозь этот громкий звук дыхания, снаружи донеслось: «Стимуляция прошла успешно». В ответ прозвучало: «Ввести иглу!» Слева послышалось какое-то шуршание. Чинк напрягся вне себя от ужаса, ожидая когда игла вонзиться ему в бок, и из него начнёт капать та самая прозрачная жидкость. Долго-долго ничего не происходило, но вот ЕГО КОСНУЛИСЬ. Чинк завопил, издав громкий свист, и проснулся.
Оказалось, это Арай тихо прокрался в его комнату, и легонько толкнул его пальцем в бок, намереваясь разбудить. Но такой бурной реакции на своё осторожное действие котёнок, разумеется, не ожидал. И когда белк с криком вскочил, котёнок, зашипев, отпрыгнул от его кровати. Но довольно быстро сориентировался и начал успокаивать своим тонким голоском:
— Чинк! Чинк, не бойся это я!
Белк, наконец, понял, что это был лишь кошмар. С огромным облегчением вздохнув, Чинк переключил внимание на котёнка:
— Что-то случилось?
— Чинк, понимаешь, мне страшно. Всё вот это вспоминается… В общем, я не могу один. Можно я сегодня у тебя переночую?
Не успел Чинк ответить, как в дверях показалась медсестра.
— Что тут у вас происходит? А ну, марш, в свою комнату! – раздраженно сказала она в адрес Арая.
Тогда котёнок сделал большие глаза, сконцентрировал все свои переживания, и почти плачущим голосом стал упрашивать:
— Мне одному страшно. Я уснуть не могу. Можно, я у Чинка переночую?! Ну, пожааалуйста!
К удивлению Чинка, медсестру проняло. Будучи поначалу настроенной вовсе не благосклонно. Недовольная, что ей пришлось идти разбираться, медсестра смягчилась. Недовольство сменилось жалостью, и она сказала:
— Ну, ладно. Ты не против? – спросила она Чинка.
— Нет, не против! – поспешил заверить тот.
— Тогда надо будет сюда кровать перенести.
— Мы сами перенесём, — с готовностью котёнок.
Чинк соскочил с кровати, и направился с Араем в его комнату. Кровать оказалась лёгкой. Чинк отметил, что справился бы и один. Но помощь котёнка пришлась кстати, в моменты, когда кровать надо было протаскивать сквозь двери. С размещением новой койки в комнате проблем тоже не возникло. Здесь запросто поместились бы ещё две таких кровати. Таким образом, быстро управившись с перестановкой, пушистики устроились на отдых.
— Вот так лучше, — с облегчением в голосе, сказал Арай, — а то я уже почти успокоился, а как остался один, снова всё вспоминаться стало.
Свернувшись клубком, так, что ноги оказались вместе с руками под подушкой, а хвост на голове, котёнок вскоре заснул. А Чинк, растормошившись этой перестановкой ещё долго не мог уснуть. Лежал, и обдумывал всё, что с ними за последнее время произошло. И это бодрствование оказалось кстати. Араю тоже приснился кошмар. И Чинк, хорошо помнящий, что это такое, когда котёнок с криком подскочил, и испуганно заметался по кровати, успокаивающим тоном сказал:
— Тихо-тихо. Всё в порядке. То был сон.
Сонный-сонный, несмотря на приснившийся кошмар, котёнок кивнул головой со звуком:
— Угу.
И, уронив голову на подушку, снова заснул. Спустя немного времени, заснуть смог и Чинк.
Проснулись пушистики поздно. Никто их не будил. Ни друзья, которые находились в похожем состоянии. Ни, как ни странно, сотрудники Института, которые, обычно, довольно строго следовали распорядку. Чинк проснулся позже Арая, и застал котёнка задумчиво глядевшим в потолок.
— Доброе утро, — поприветствовал его Чинк.
— Утра, — ответил котёнок.
— Интересно, сколько сейчас времени?
— Не знаю, но, наверное, много, — ответил котёнок, понимая к чему был вопрос, — И хорошо, что никто не приходит. Не хочется никуда идти. И есть тоже не хочется.
Чинк ещё не совсем проснулся, так что ещё не понял, хочет, или не хочет он есть. Но согласно кивнул, и приступил к приведению в порядок хвоста. После увиденного вчера, инстинкт к занятию грумингом был особенно силён. Со страшной силой хотелось, чтобы шерсть была в хорошем виде.
Увидев настрой Чинка, Арай стряхнул с себя апатическое настроение, и тоже загорелся желанием привести себя в порядок. Он тоже стал разглаживать, и распушивать шерстку, и даже попытался сложить когти гребешком и использовать их в качестве расчёски, как это делал Чинк. Но только несколько раз себя поцарапал.
— Как жалко, что нам не дали собраться! Я ни щётки, ни даже расчёски с собой не взял. А делать её из когтей, как ты, я не умею. Чинк, а ты можешь, когда закончишь, и меня потом расчесать?
— Да, пожалуйста, — согласился Чинк, продолжая вычёсывать и распушивать хвост.
— Вот спасибо! – заранее поблагодарил Арай, — А то очень не хочется быть растрёпанным. Даже начинает немного казаться, что меня забрали туда.
Чинк тоже ощущал нечто подобное, поэтому отреагировал на это высказывание, вычёсывая себя ещё усерднее, не жалея хвоста. Так что шерсть выдёргивалась клочьями. Эти клочки белк подхватывал, и аккуратно, стараясь не сильно примять, скатывал в комок. Чтобы не сорить, а так же по привычке откладывать шерстку опекунше на поделки.
Не успел Чинк завершить утренний марафет, как в дверь раздался осторожный стук. Оба пушистика удивлённо переглянулись. Насколько они знали, никто в Институте так с подопечными не церемонился.
— «Неужели это наших на свидание пустили?!» — подумал Чинк, — «А что, вполне возможно. Пустили же нас свободно по Институту ходить. И Рыжику с Мазалином встречать нас позволили. Если так, то здорово! Заодно и шерстку Ларе отдам. Вон сколько её сегодня начесал!»
Пока белк это обдумывал, котёнок, оставаясь удивлённым, сказал:
— Входите.
Вопреки ожиданиям Чинка, в дверях появились не его опекуны, и не родители Арая, а неестественно робко протиснулась какая-то новая медсестра с завтраком на подносе, и, висящем на согнутом локте, пакетом.
— «Может новенькая, и боится антропоморфов?», — предположил Чинк, и принял решение: — «Тогда надо с ней разговаривать особенно вежливо, и не делать резких движений»
— Доброе утро, пушистики! – поздоровалась она каким-то особенно приятным тембром голоса, прямо излучавшим симпатию, что на сотрудников Института было совершенно непохоже, — Я вам позавтракать принесла… Если вы хотите, конечно, — на этих словах она сжалась, и слегка втянула голову в плечи, в ответ на этот жест, у Чинка в сознании нарисовался чёткий образ пушисточки смущённо прижавшей уши, — Если нет, я могу зайти попозже, — закончила она, всем видом показывая готовность уйти, если они пожелают.
При этом, вопреки предположению Чинка, никакого страха перед пушистиками у неё не ощущалась совершенно. Вместо этого просматривалось сильное опасение причинить им дискомфорт, и вызвать к себе антипатию. Эти чувства так сильно не вязались с образом работника Института, что Чинк растерялся, и не знал, что и подумать. Как правило, от здешних работников изменённый мог ожидать, в самом лучшем случае, проглядывающую сквозь чувство превосходства, жалость, или лёгкое чувство вины у новичков. Но никак не такую зашкаливающую симпатию, и заботу о чувствах подопечных.
Такое несоответствие было настолько ярким, что оттянуло на себя всё внимание, и Чинк только потом заметил, что образу здешней работницы не соответствует и внешность. Женщины, работавшие здесь, носили или короткие причёски, или компактно уложенные. А светлые волосы этой девушки были длинными и распущенными. И, самое главное, — она не носила белый халат. Вместо этого, на ней было воздушное зелёное платьице. По общему впечатлению эта хрупкая, молоденькая девушка походила на сказочную лесную фею. Чинк уже собирался спросить гостью кто она такая, но котёнок, похоже, догадался. Его мордаха растянулась в радостной улыбке, и он глядя на белка, почти прокричал:
— Чинк, это же ПОУЗИ!
И тут же кинулся обнимать гостью, едва не вышибив поднос у неё из рук.
— Заходите, конечно! Мы так рады, что вы пришли, — продолжал он, прервав, наконец, обнимашки.
Но Чинк радоваться не спешил. Появление этой особы, в контраст вчерашнему кошмару, скорее его насторожило.
— «Арай же говорил, что этих поузей к нам и на пушечный выстрел не подпускают. Как она сюда попала?» — подумал он, и решил прямо об этом спросить:
— Здравствуйте. А как вас сюда пропустили? Или они просто не знают кто вы?
Гостья, будучи вне себя от счастья, от столь радушного приёма Арая, переключив внимание на Чинка, несколько посерьёзнела. Затем прошла в комнату, и, поставив поднос с едой на тумбочку Чинка, и опустив пакет на пол рядом с ней, приступила к объяснениям:
— Меня пригласил сюда ваш директор. Он позвонил вчера, и сказал, что пушистики здесь очень нуждаются в моей помощи. Я, сразу же, взяла отпуск за свой счёт, села на самолёт, и прилетела сюда, — ответила она, прямо таки обдавая Чинка волной искренности, и доброжелательности.
Помимо этого, само звучание её голоса было очень приятным, и действовало расслабляюще. Так, что очень захотелось ей сразу и безоговорочно поверить. Арай от этих слов прямо растаял. Он снова обнял девушку, и стал тереться об неё щекой со словами:
— Спасибо, спасибо, что ты приехала! Ты, правда, нам нужна. Очень-очень!
Но Чинк решил продолжить расспрос, стремясь устранить непонятки, которые диктовал разум:
— Но в Институте симбионтов не любят. Как же так получилось, что вас пригласили? Да ещё и директор! Откуда он вас знает?
— Ваш директор другой, — ответила она, почёсывая Арая за ушком, — Он, хоть и творит ужасные дела, работая здесь (в голове не укладывается, как можно обижать таких милых, существ?!), но, по своему, хочет помочь. И для этого готов обойти некоторые правила. А знакомы мы с ним уже давно. Я пыталась помочь его сыну.
Это объяснение показалось Чинку вполне убедительным. А упоминание, что гостья знает сына Нейриса, заинтересовало. Но расспросить о нём подробнее Чинк не успел. Увидев, что её ответ убедил белка, и устранил его опасения, поузи с сочувствием поглядела на него, подошла вплотную, продолжая приобнимать, не отлипающего от неё, котёнка. Села рядом с Чинком на кровать, и стала гладить его по голове. Предварительно плавно вскинув руку, которой собиралась гладить, в жесте, на который у антропоморфа возникла моментальная реакция: «Она не опасна!» Чинку не был знаком этот жест, нигде раньше его видеть не приходилось. Ни у людей, ни у антропоморфов. Но ощущение, возникшее в ответ на него, воспринималось как нечто естественное, и само собой разумеющееся. Вот, не может, сделавший такой жест причинить вред, и всё тут! Так что, шевельнувшееся было удивление, своей такой реакции угасло в зародыше. Чинк расслабился, зажмурился от удовольствия, и отдался этим успокаивающим прикосновениям, удалявшим с души весь накопленный вчера негатив. Со стороны Арая в этот момент донеслось громкое мурчание, так что Чинк понял, что и котёнку тоже досталось ласк от доброй гостьи.
Чинка и раньше гладили и почёсывали за ухом. Так среди антропоморфов выражали похвалу, одобрение, или же пытались утешить, успокоить. Гладили Чинка и опекуны. Но ТАКОГО удовольствия от этой процедуры Чинк не испытывал никогда. Прикосновения были какими-то особенно нежными, и, при этом, достигали цели со снайперской точностью. Как рука опытного музыканта извлекает из инструмента прекрасные звуки, так и рука поузи мастерски расслабляла, успокаивала, склоняла к тому, чтобы задвинуть неприятные воспоминания глубоко-глубоко. На край памяти. Симбионтша каким-то непостижимым образом точно определяла, где прикосновение действует лучше всего, с каким усилием его осуществить, и на протяжении какого времени. Как только в одном месте почёсывание «приедалось», она моментально переключалась на другое место, где приятные расслабляющие ощущения проявлялись с новой силой. Если даже обычное гладенье, когда особо приятные моменты получалось словить лишь случайным образом, доставляло немалое удовольствие, то этот «релаксационный массаж», едва ли не полностью из них состоявший, заставил Чинка почувствовать себя счастливым. Кошмарные воспоминания, на время, как ветром сдуло.
Довершил же приятные впечатления исходивший от поузи запах. Доносившийся сквозь лёгкий запах духов, он был необычайно приятен. И уже сам по себе вызвал ощущение спокойствия, и желание доверится тому, от кого он исходит. Люди так точно не пахли!
Такого потрясающего эффекта поузи достигла буквально за несколько минут. Свои действия она сопровождала словами:
— Бедные, напугались, ужасов всяких насмотрелись. Как они могли с вами так поступить?! Это же какое каменное сердце надо иметь? Но не волнуйтесь, хорошие мои, всё уже позади. Повтора не будет. Директор пообещал. И пообещал честно.
Сначала излучавшая жалость и сочувствие, вперемешку с возмущением в адрес директора и его сотрудников, увидев, что её попытка утешить действует, она начала лучится умилением и довольством. Тогда, вместо слов сочувствия и утешения, гостья начала выражать своё восхищение:
— Если б вы знали, как приятно с вами общаться! Очень жаль, конечно, что по такому поводу, но я так давно не была рядом с пушистиками. Точнее рядом-то была, на встречах «Общества защиты животных» нашего города, но там такая большая очередь! (Да ещё их администрация не очень таким, как я, рада). И можно, всего лишь, поговорить. А так хочется погладить, приласкать таких хороших и симпатичных.
Чинку, было вспомнилось, как его в десять рук кинулись гладить на первой встрече «Общества», что, вроде бы, не соответствовало словам о таком запрете. Но спросить он снова не успел. На словах о «хороших и симпатичных» поузи оставила его голову и уши. И принялась почёсывать шею и подбородок. Так, что вопрос моментально вылетел из головы. Вместо него зелёный белк лишь задрал разомлевшую мордаху повыше, чтобы поузи было удобней. Этот жест ещё сильнее умилил гостью, что привело к новым словам восхищения:
— Ой, ну какие ж вы милые! Вы добрые, светлые, вы сделаете этот мир лучше, добрее… А мы вам в этом поможем.
Где-то в глубине души Чинк подумал насчёт этих её слов: «Ох, перехваливает она нас! Куда нам на переделку мира замахиваться?! Вовсе мы не такие идеальные», но ласковые слова, и расслабляющее почёсывание затолкнули этот проблеск скептицизма на самое дно. А на поверхность всплыло: «Да, говори! Говори, какие мы хорошие!» В конце концов, это настроение проявило себя. Когда поузи с подбородка и шеи опять переключилась на голову, у Чинка вырвалось:
— Да, я хороший, хороший!
В такт своим словам, белк двигал головой навстречу гладящей руке. От этого гостья разумиляась ещё больше, хотя казалось, что дальше уже некуда, и, похоже, была готова выдать ещё один поток восхищений. Но белк спохватился:
— «Стоп! Я веду себя как ненормальный. Кошмар! Вот это я расклеился!»
Всплыла с глубины сознания и мысль, что столь щедрой похвале он, мягко говоря, не соответствует. Тогда Чинк смущённо отстранился от дальнейших ласк, на что поузи моментально отреагировала:
— Чинк, не надо стесняться того, что ты пушистик! Это часть тебя, и часть очень хорошая. Если бы ты только знал, как мило ты выг…
— Нет, я не про это! — поспешил отмахнуться Чинк, ещё больше смутившись, и поспешил перевести разговор на другую волновавшую его тему:
— Я про то, что никакой я не хороший! Вчера, во время той экскурсии, я вёл себя не как кто-то добрый и светлый. А как трус последний. Те пушистики, которые там страдают, — вот кто по-настоящему заслуживает сочувццтвия. В глубине-то я его чувццтвовал, но проявить не проявил. Вместо того, чтобы хоть как-то их поддержать, я сосредоточилсо на том «Ой, как здесь страшно! А вдруг нас здесь оставят!» Так что, спасибо за добрые слова, но я их не заслуживаю.
Арай, поначалу, стоял, недовольный, что его перестали гладить, и немного ревнующий, что поузи назвала милым Чинка, а не его. Но, когда вникнул в сказанное другом, эти эмоции слетели с его мордочки. Он повесил уши, и, когда Чинк закончил свою мысль, присоединился к его словам:
— И я, получается, тоже. Там особенно было жалко одну синюю лисичку. Ей было так страшно! Так плохо! Она плакала. А я ей ничего не сказал. Хотел сказать, но не сказал. Директор на меня так посмотрел… Я испугался, и ничего не сделал. Извини, — на этих словах котёнок тяжело вздохнул, и, отведя глаза, добавил: — Но я тоже не такой хороший, как ты сказала.
Но, вместо ожидаемого разочарования, от поузи вновь повеяло симпатией. Только уже не такой безудержно-радостной, как в начале, а несколько более серьёзной.
— Ребятки, я вас хорошо понимаю. Я раньше была очень стеснительной. Да я и сейчас такая есть, но уже не в такой степени. Раньше, например, спросить в чужом городе, где находится нужная мне улица, для меня было настоящей проблемой. Но это ещё не так страшно. Моя стеснительность сильно мешала мне помогать другим. И я поняла, что так нельзя.
На этих словах поузи прервалась, снова протянула руку, и стала делать вид, что гладит Чинка. Потом случилось нечто странное. Губы гостьи не шевелились, застыв в доброжелательной, сочувствующей улыбке, но её голос тихо продолжал звучать. Впрочем, первые же слова, сказанные таким образом, прояснили ситуацию:
— «Не пугайтесь, пушистики. Я знала, что когда-нибудь меня могут сюда пригласить, а сказать всё, что нужно, будет затруднительно. Поэтому я, специально для этого случая, прошла курсы чревовещания. Преподаватель сердился, что я очень тихо говорю, но это именно то, что мне было нужно. Всё, что здесь происходит, записывается. Мой визит, директор, разумеется, никому не покажет. Но сам посмотрит обязательно. Я говорю таким образом, чтобы он не заметил. Он очень сильно верит, что тест на агрессивность настоящий. Но, на самом деле, пушистики, он отсеивает самых робких, и нерешительных. Поэтому…» — с этого момента она продолжила обычным голосом, как будто после долгой паузы:
— Я понимаю, как вам было страшно, и как сложно было преодолеть свой страх. Но нельзя, нельзя чтобы страх заставлял вас прятать доброту внутри! Нельзя допускать, чтоб он удерживал вас от добрых дел! В такой ситуации надо не поступать, как получается само по себе, а приложить усилие, и переключится с себя, с того, как тебе страшно, и как ты стесняешься, на другого. На того, кто нуждается в твоей помощи. На то, что ОН чувствует. Тогда получится поступить так, как правильно, даже когда очень страшно. Мне это помогло.
— Спасибо, — ответил Чинк, — Конечно, хоть бы это никогда не повторилось! Но если повториццо, или в другой похожей ситуации, я очень постараюсь мыслить в таком ключе.
— И я тоже так буду думать! Очень-очень! – поспешил заверить Арай.
— Молодцы, вот это правильный настрой! Я уверена, у вас получится!
— А ещё, — Чинк решился продолжить разговор, — вы говорили про всех пушистиков, что мы все очень хорошие. Что мир можем изменить. Но это тоже не так. Нас очень мало. И, самое главное, мы вовсе не такие идеальные, как вы расписали. Да, например, в Убежище, где я жил, общая беда (ну, что надо от людей прятаться, чтобы сюда, или куда похуже, не попасть) сплотила нас. Сделала дружными. Да то, что мы все друг-другу симпатичными кажемсо, свою роль играет, делает нас более доброжелательными к своим. Но даже между нами случаюццо непонятки, то есть недоразумения какие-то. Да и просто, бывает, возникают конфликты. Из-за разных характеров, или ещё из-за чего-то. А в отношении к людям всё ещё сложней. Многие на людей бурчат, недолюбливают. Хуманами называют. В общем, с недоверием относяццо. Так что, всё не так просто.
— Их легко понять, — ответила поузи, — большинство из них мало чего хорошего от людей видели с самого момента трансформации. Так что отсутствие к людям горячей симпатии вполне естественно. Но, тем не менее, пушистики из Убежища не обозлились настолько, чтобы начать мстить, делать людям зло. Этот факт даже директор Нэйрис признаёт. Так что, как только отношение людей хоть немного улучшится, пушистики непременно покажут себя с хорошей стороны. Насчёт же того, что вас мало, то это тоже не страшно. Вы хорошие, добрые существа. Наделенные даром замечать, что чувствуют другие. К тому же, обладающие очень, ОЧЕНЬ привлекательной внешностью, которая располагает к вам людей. И можете употребить свой дар на добро. С помощью эмпатии вы способны заметить, что у кого-то тяжело на душе. А, с помощью симпатичной внешности расположить его к себе и поддержать, утешить. А это многого стоит.
— А так вы это про то, чтобы просто помогать другим в меру своих сил? Ну да, это уже реальней, — согласился Чинк.
— Да-да, я как вырасту, собираюсь стать психоаналитиком. Тогда ко мне вот такие люди, которые нуждаются в помощи, сами приходить будут, — похвастался Арай.
— Умничка Арайчик! – не замедлила похвалить поузи, — Сам этот путь нашел. У тебя, как раз, к этому очень большие способности. Это видно с первого взгляда.
Арай сразу распушистился от этой похвалы. И теперь уже Чинк ощутил нечто похожее на ревность.
— «Тю, вот уж не думал, что у меня есть к такому склонности!» — прпокомментировал он свои чувства, и поспешил исправиться – «Нет уж, пусть котёнок порадуется! Он такой счастливый, когда нравится кому-то! А, после вчерашнего, это ему очень кстати будет. А поузи молодец. Прямо в точку бьёт. Арай просто на седьмом небе от счастья! Хорошая, какая же она хорошая. Ну, просто сказочно хорошая!»
Поузи моментально уловила эту симпатию, и послала белку обрадованную улыбку. Тот засмущался, и поспешил переключить мысли в другое русло:
— «Как нас зовут, она знает. Ну, понятное дело, это ей директор сказал. А как её саму зовут? Что-то она не представилась. Значит надо самим спросить».
— Извините, вижу, вы наши имена знаете, а как вас зовут?
— Ой, извините пушистики, я даже не представилась. Меня зовут Фелисия.
— Красивое имя! – сразу похвалил Арай.
— Спасибо, — отозвалась Фелисия. Этот простой комплимент ей очень понравился.
— «И сама она красивая», — снова подумал Чинк, опять начиная таять, но спохватился, и снова переключил мысли на другое, – «Но, похоже, по отношению к нам она питает много иллюзий. Слишком нас идеализирует. Если так, то, рано, или поздно её ждёт разочарование. Тогда надо этот вопрос прояснить».
— А можно ещё вопрос?
— Ну, разумеется, можно, — с готовностью согласилась поузи.
— Конечно, очень приятно, что вы о нас такого высокого мнения. Я имею в виду антропоморфов в целом. Но вы в курсе, что не все из нас милые и пушистые?
— Да, я прекрасно знаю, что, как и люди, пушистики бывают разные, — серьёзно ответила она.
— Ну, конечно, про Соера же по всем новостям передавали. Про это невозможно не знать, — спохватился Чинк.
— К сожалению, мне знаком не только этот пример нехорошего антропоморфа, — со вздохом уточнила Фелисия.
В этот момент от неё повеяло, смесью отвращения, и разочарования.
— Как?! Кто же из пушистиков мог тебя обидеть?! – возмущённо спросил Арай.
— Может Танис? – предположил Чинк, — Вы говорили, что пробовали ему помочь.
Погрустневшая Фелисия едва заметно кивнула.
— Да, этот может, — согласился Арай, — Вот видишь, Чинк, я же говорил тебе, какой он негодяй!
— Но разве может кто-то из пушистиков, пусть даже такой как Танис, испытывать к вам какие-то негативные чувццтва? – спросил Чинк, и тут же уточнил свой вопрос: — Вы так устроены… То, как вы двигаетесь, выглядите, звук вашего голоса, и даже то, как вы пахнете. Всё это вызывает симпатию. Автоматически. Даже когда не известно, что вы из себя преццтавляете как личность. А вы ещё и как личность просто замечательная! Такая добрая… Вы же любому, даже самому злому пушистику понравитесь! Как вообще возможно, чтобы он вас обидел?
Говорил Чинк с чувством, искренне. Фелисии это понравилось. И, похоже, заметно сгладило неприятное воспоминание. Сквозь печаль стало проглядывать облегчение, которое сменилось новой волной симпатии в адрес Чинка.
— Стопроцентного средства понравится нет, — ответила она, снова опечалившись.
— Если вам неприятно вспоминать, то не рассказывайте, — поспешил отменить расспрос Чинк.
Но поузи хотелось выговориться на этот счёт, и она продолжила:
— Ваш директор узнал обо мне от кого-то знакомого из Института моего города. Я была одной из немногих симбионтов пушистиков, которых обнаружили, и стали обследовать. Я, можно сказать, сама им сдалась. Надеялась, что меня там пустят к пушистикам. К сожалению, я ошиблась. Меня, наоборот, взяли на заметку как ту, которую надо держать от вас подальше. Хорошо хоть, что не оставили в Институте насовсем, или не объявили недееспособной. В общем, отделалась поставкой на учёт у психиатра, как страдающая лёгким помешательством. Официально. Но их начальство, конечно, знает, как всё обстоит на самом деле. «Не всё, но многое», — добавила она тихим чревовещательским голосом, и сразу же продолжила обыкновенным: — Знает, как благоприятно мы влияем на пушистиков. И Нэйрис об этом тоже знал. И, когда меня отпустили, связался со мной, и попросил помочь своему сыну. Танис очень тяжело переносил ограничения, которые налагают на пушистиков. Я, конечно же, с радостью согласилась. И к ним в дом, как будто прислугой устроилась, а на самом деле как психолог для Таниса переехала.
Слушая, достаточно длинный, рассказ поузи, Чинк, наконец, разобрался, почему её голос кажется таким необычным, и, в то же время, приятным. Всё время, когда звучал её голос, очень тихо, на грани слышимости пушистика (человек бы такое точно не уловил), накладывался вибрирующий фоновый звук, — нечто среднее между мурчанием кошки, и воркованием голубя. «Приправленная» этим звуком речь, воспринималась ухом антропоморфов как нечто очень благозвучное. Действующее в гармонии с исходящим от неё запахом. Расслабляющее, успокаивающее, внушающее доверие.
Увлекшись этим открытием, Чинк едва не упустил смысл её рассказа, но, вовремя спохватившись, снова сосредоточился.
— Поначалу, я воспринимала его как просто капризничающего, из-за своих страданий, пушистика. Но, постепенно, его капризы становились всё более сильными. Например, я приготовила вкусный торт. Такой, как он любит. Не хватало лишь одной детали, — свежей вишенки на его вершине. Ну, не продавались зимой в магазинах свежие вишни! – сказала она, отчаянно оправдываясь, — А консервированная ему не понравилась. Он не поверил, что я не смогла найти. Подумал, что раз клубника свежая продаётся, то и вишня быть должна. И рассердился, — в эмоциях рассказчицы стало ярко просматриваться чувство вины, — В общем запустил он моим угощением в стену, — завершила она, ожидая реакции слушателей.
— Какая же гадость, этот Танис! — возмутился Арай.
— Да, крайне неблагодарная тварь! — согласился Чинк, и заметив, что Фелисии их с Араем возмущение принесло заметное облегчение удивлённо подумал: — «Неужели она сама не понимает, что ей так надо наше мнение?!», но вслух задал другой вопрос:
— Значит на него ваша симпатичность не подейццтвовала?
— Нет, ему я тоже понравилась. Но, я долго не могла понять, что воспринимает он меня не как личность, а как собственность, чуть ли не как вещь. Ему было безразлично, что я чувствую.
— Но разве это не сразу было видно?! Вы же чувства умеете различать, наверное, даже лучше, чем пушистики! – продолжал расспрашивать Чинк.
— Этот так, но тогда я была слишком неопытна, и наивна. И неправильно их истолковывала. Всё списывала на то, что всё это капризы из-за ограничений. Поводка, ошейника, — он очень этого стыдился. Особенно, когда его в таком виде встречали на улице бывшие друзья. Очень возмущался, запретами водить машину, и выходить на улицу без сопровождения. Я помогала ему, как могла, но, как потом выяснилось, он воспринимал меня лишь как умелую служанку, которая была обязана выполнять все его прихоти.
— И когда же вы, наконец, разобрались что к чему?
— Однажды, он от меня такого потребовал! О таком даже говорить неприлично… Вот, тогда я всё поняла. Мне стало противно. В тот же день я собрала вещи, и уехала домой.
— Я знал, что он плохой, но чтобы НАСТОЛЬКО! – возмутился Арай, и тут же с сочувствием и тревогой спросил: — А он вас… он вас ещё сильней не обидел? Он же, если чего-то захочет, то просто так не отстанет.
— Нет, у него не получилось, — отмахнулась Фелиция.
Именно отмахнулась, как от чего-то незначительного, а не от чего-то настолько ужасного, что об этом не хочется говорить.
— «Что не получилось?» — подумал Чинк, но уточнять не решился, и постарался догадаться сам: — «Если бы она имела в виду акт насилия, пусть и не совсем завершенный, это выглядело бы как трагедия, а не мелкая неприятность. Значит, она сумела как-то пресечь эту попытку в зародыше. Интересно, как? Такая хрупкая нежная. Как она сумела остановить сильного когтистого антропоморфа?»
Но задать этот вопрос он не успел. Фелилсия выразила, что её действительно волновало:
— Милый, симпатичный пушистик оказался таким отвратительным существом! Для меня это было настоящее крушение мира. Я… я не знаю, чтобы я с собой сделала, если бы меня не поддержали друзья. Такие же симбионты, как я. Они помогли мне увидеть, что даже несколько нехороших пушистиков не перечёркивают тот факт, что в целом пушистики, — очень хорошие и добрые существа. Ведь почти все вы превратились из чувства прекрасного. Захотели стать такими красивыми, и милыми, как вы есть. И лишь некоторые, хотели, чтобы их боялись, и даже такие, в основном хотели стать скорее сильными и красивыми, а не страшными.
— А откуда вы всё это знаете? – спросил Чинк.
— Из разных источников, — расплывчато ответила симбионт, и, не шевеля губами, тихо добавила, — «Это секрет».
— «Прям таки секрет!» — внутренне усмехнулся Чинк, — «Наверное, Ранэк рассказал. Он о нас всё знает».
— Как жалко, что «Общество защиты животных» тогда не работало! Мы бы тогда тоже тебе помогли. Но сейчас мы другим помогаем как раз узнать, какие мы. Сейчас его закрыли. Но, как только снова откроют, мы продолжим помогать. Хоть директор сказал, что у нас от этого будут неприятности, и нам страшно, но мы всё равно будем. Как ты сказала, — пообещал Арай.
На этих словах котёнка, с поузи произошла резкая перемена. Как только она услышала упоминание про «Общество», она что-то вспомнила, встрепенулась. Оттенок печали, симпатия к пушистикам, — всё это задвинулось куда-то на задний план. Их заслонила зашкаливающая забота в адрес Чинка и Арая, и от хрупкой девушки повеяло силой. Она вскочила с кровати, ухватила обоих пушистиков за шкирку (точно так, как только вчера сделал директор), и подняла над полом. Обычно такой приём отключал все эмоции, оставляя только готовность подчиняться. Но, на этот раз, пушистики очень удивились. Одно дело, когда это делает шкафоподобный громила, и совсем другое, когда такое проворачивает хрупкая девушка. Но, когда она, глядя на них снизу вверх, сказала: — «Слушайте меня внимательно!» Это подействовало. Её бирюзовые глаза затмили собой всё окружающее, и пушистики обратились в слух.
— Участвовать в мероприятиях общества вам, действительно, не стоит! – сказала она с совсем не свойственным ей нажимом, и уже мягче добавила, не раскрывая рта: — «По крайней мере, пока всё окончательно не уляжется».
После этого она поставила пушистиков на пол, и те смоги перевести дух, и обнаружить, что, в добавок к страху, участвовать в деятельности общества добавилось ещё и очень сильное желание не поступать вопреки словам поузи.
— А как же ты говорила делать добро, даже когда страшно? – спросил Арай, немного прийдя в себя.
— Это, — совсем другое дело, — начала убеждать поузи, — Помочь, вы всё равно, не сможете. Вас сразу же заберут.
— А если так, то зачем вот это понадобилось? Почему просто не объяснить, если ты нас уважаешь, как разумных существ? Зачем вот это? Кстати, что это было? – выразил недовольство Чинк.
— Это называется «Взгляд», — ответила поузи, — Поверь, мы его используем лишь в крайних случаях. Так просто будет надёжнее.
— Фелисия, неужели вы тоже считаете нас не отдающими отчёт в своих дейццтвиях, что нас надо не убеждать, а заставлять?.. Как директор, — с обидой в голосе спросил её Чинк.
— Нет, пушистик, — стала рьяно оправдываться симбионтша, — Просто я очень беспокоюсь за вас, — в подтверждение своих слов она, и впрямь стала лучиться беспокойством, — Вы очень хорошие, добрые существа, но можете оступиться, и попасть в беду. А я, НИ ЗА ЧТО НА СВЕТЕ, не хочу этого допустить! Пушистики, пожалуйста, не обижайтесь на меня, — стала она просить прямо умоляющим голосом.
С этими словами, она ласково, но настойчиво, усадила их на Чинкову кровать, наклонилась к ним, и стала делать вид, что гладит, на самом деле едва касаясь. И чревовещательно стала говорить:
— «Бросать контакт с друзьями, конечно, не стоит. Продолжайте общаться по телефону. Только, на всякий случай, не по своему, а приобретите специально для этого отдельную карточку. Этого будет достаточно. Тотальную слежку за вами устраивать не собираются», — сказала она деловым тоном, после чего, обычным голосом произнесла:
— Если вы этого избежите, всё будет хорошо. Вот увидите.
И снова перешла на чревовещательный режим, делая вид, что продолжает их молча с умилением гладить:
— «И ещё, Арай, проверь своих знакомых. Кто-то из них предал твою доброту, и доносит в Институт всё, что ты говоришь».
— «Кто?», — читалось в удивлённом взгляде котёнка.
— «Если б я знала. Если б я только знала» — ответила поузи.
В этот момент с ней снова произошла странная перемена. Бирюзовая радужка медленно сменила цвет на красный, и от девушки повеяло гневом и угрозой. Пушистики прекрасно понимали, что это не в их адрес, но им, всё равно, стало не по себе. Фелисия заметила это, и, спохватившись, закрыла глаза. Открыла их уже нормального цвета, и продолжила чревовещать:
— «Пожалуйся, каким мучениям тебя тут подвергли, и заметь, кто из тех, с кем ты общаешся, испытывает чувство вины. Директор, наверх докладывает не всё, но и ему стоит знать поменьше».
— Чуть не забыла! – воскликнула она, — Я же вам туалетные принадлежности принесла. Там зубные щётки с пастой, расчёски…
Подняв из-за тумбочки пакет, она достала из него щётку для шерсти, снова села на кровать, и стала расчёсывать Арая.
— … давай я тебя расчешу!
— «На этой расчёске верхняя накладка снимается. Там я записала свой номер. Позвони мне, пожалуйста, когда узнаешь, кто это».
Увидев обеспокоенный взгляд шистиков, она умилённо воскликнула:
— Какие же вы хорошие! – и тихо добавила: — «Даже о врагах беспокоитесь. Не волнуйтесь. Я не стану монстром. Даже во имя такой великой цели, как помощь вам. Ничего слишком страшного с предателем не случится. Но пусть знает, что обижать беззащитных зверушек НЕ ХОРОШО»
Последнюю фразу она сказала снова с красными глазами и гневом, правда уже не таким сильным. И, быстро вернувшись в нормальное состояние, доброжелательным голосом, стовно ничего не случилось, сказала:
— А ещё я вам поесть принесла. То, что вы любите. Давайте кушать.
Пушистики обратили внимание на еду, и сразу ощутили голод. Тем более, что еда, и правда, была их любимая. Суфле для Арая, и большая миска салата для Чинка. К тому же после неудобного момента возможность прервать разговор, и переключиться на что-то другое пришлась очень кстати. Пушистики похватали свои тарелки, и, с удовольствием принялись за еду. Она, действительно, оказалась очень вкусной.
Спустя немного времени Чинк обнаружил, что Фелисия не просто с умилением наблюдает за их трапезой, а провожает взглядом каждый кусок, и внимательно-внимательно приглядывается к реакции. От минувшего гнева у неё не осталось и следа. Но, всё равно, от такого, пусть и доброжелательного, но очень пристального внимания Чинк едва не подавился очередным куском. Впрочем, поузи тут же отвела взгляд, а Арай, очень вовремя задал вопрос:
— А вот мне интересно, Фелисия, если тебе и другим поузи так нравятся пушистики, то почему вы не стали одними из нас?
— Да, мне очень нравиться то, как вы выглядите. Но своей внешностью я вполне довольна. И, если бы и стала пушисточкой, то только для того, чтобы стать своей среди вас. Мне больше хотелось нравиться вам. А для этого не обязательно самой стать пушистой. Многие мои друзья, не симбионты, а просто любители животных. Животных они очень любят, но сами стать похожими на них не хотят. А нам, симбионтам, понравились именно антропоморфы, и мы почувствовали, что можем так измениться, что будем очень хорошо с вами ладить. Что мы и сделали.
— И правильно сделали! – похвалил котёнок, — Хорошо, что вы есть!
Когда пушистики закончили с едой, поузи, с сожалением, сказала:
— Так не хочется с вами расставаться! Но мне надо посетить ещё двух ваших друзей, которые побывали на этой ужасной экскурсии. Думаю, мы ещё с вами увидимся. Не грустите!
Попрощавшись, она ловко подхватила тарелки на поднос, и удалилась, бросив на прощание полный симпатии взгляд.
Пушистики принялись делиться впечатлениями.
— Как хорошо, что она пришла! Я столько об этом мечтал. А она появилась как раз, когда была нужней всего! – высказался Арай.
— Что верно, то верно, — согласился Чинк, — Мне намного легче стало.
И тут же добавил:
— Но, всё же. Сколько в ней секретов!
Арай на него бросил серьёзный взгляд: «Смотри, мол, не разболтай!»
Чинк понял, и не стал говорить ни про красные глаза, ни про другие особенности. Лишь упомянул то, что и так будет ясно видно на записи:
— Какая она сильная! Подняла меня, будто я ничего не вешу. Может легенда о поузи, которая сломала ошейник пушистика не такая уж и сказка?
— Может быть, поузи, чтобы помогать нам, сделали себе стимулятор, который делает их сильнее? — предположил Арай.
Чинк испуганно втянул в себя воздух:
— Арай, директор же всё это улсышит! Вдруг он расскажет, и симбионтов тоже заберут туда, в подвал!
— Нет. Не расскажет, — Уверенно сказал Арай, — Ему самому то, что там делается, не нравиться. И он ни за что не поступит так с той, кто его сыночку помогала. И тебе. Ведь он считает тебя на него похожим. Потому что Танис тоже белкой был.
— Да, ей туда нельзя. Она такая ранимая! – сказал Чинк не столько для Арая, сколько для директора, и тут вспомнил: — Арай, а Мазалин, кажется, не любит поузи. Вдруг он ей нагрубит!
— Давай посмотрим, чтобы этого не было! – предложил котёнок, тоже этим обеспокоившись.
И они бегом направились в комнату Мазалина. Но она оказалась пуста. Тогда пушист
 

Совсем крохотный кусочек не влез. Вот он:

И они бегом направились в комнату Мазалина. Но она оказалась пуста. Тогда пушистики проследовали к Рыжику. И там выяснили, что их опасения были напрасны. Фелисия сидела на кровати Рыжика, которую хозяин, за неимением стульев, вежливо уступил. А, на полу, спиной к ней, развалился Мазалин, положив голову ей на колени, задрав вверх подбородок, он наслаждался лаской. Бросив взгляд на почти вбежавших, обеспокоенных друзей, он иронично буркнул:
— Зря беспокоитесь. Мне нравиться этот «добрый полицейский»!
— Какой полицейццкий? – спросил Чинк.
— Она же сюда пришла, чтобы вежливо попросить, чтобы мы в «Общество защиты животных» не ходили?
Ограничившись лишь их реакцией, он удовлетворённо кивнул. И сказал, собиравшейся возразить поузи:
— Что и требовалось доказать. Не волнуйся. Я же сказал, что не против «доброго полицейского». Глупо лезть на рожон я не собираюсь. Так что не трать зря слова, и продолжай, пожалуйста, свою терапию.
Поузи послушалась. И не стала спорить. Дальнейший день прошел в приятных беседах с гостьей, которые стали для пушистых настоящим исцелением.
 

Прочитал (7) часть рассказа (книги) Подопечный и она меня не разочаровала, продолжение получилось органичное с предыдущими частями рассказа, признаюсь я уже и не надеялся на продолжение и мечтал написать фанфик по рассказу, останавливало меня то, что я даже не мог толком вообразить, как же разрядится непростая напряженная драматичная ситуация, возникшая в конце шестой части.
В моём воображении (как оказалось довольно примитивном) рисовались репрессивные меры, по отношению к милой пушистой четверке, как их ещё понизят в правах, из морфов до обычных неразумных животных (наверное на мою фантазию оказал влияние — фильм «кин дза дза»), с регистрацией их в обществе домашних животных, дрессировкой на «собачьей площадке», с инструктором и обязательному ношению намордников, что морально очень травмировало бы всех пушистиков, особенно Чинка и Мазалина (Мазалин бы рычал и выл на всю округу, а кроткий и мягкий Чинк, выполняя унизительные команды, тихо страдал, изводя себя душевными муками), так же я представлял широкомасштабную карательную экспедицию военных в лес, с применением тепловизоров.
Воображая это я понимал, что это слишком примитивно для Чинка — продолжение рассказа должно быть другим гораздо более сложным и интересным и как же я был рад, что Чинк к счастью вернулся и продолжил свой чудесный рассказ и конечно же, с совершенно для меня неожиданными событиями (создается впечатление что это не плод воображение писателя, а описание некой реальности). Теперь непосредственно о самой (7) части рассказа « Подопечный» : в начале части напряжённость и подавленность морфов в первые часы и дни, после трагического события в «Детском саду» просмотры «теленовостей» — которые были очень правдоподобно описаны в рассказе Чинка, как всегда (по крайней мере не редко) в «СМИ» правду смешали и ложью и добавили выгодные властям комментарии — послушного властям «ведущего передачи» (интересно бывают ли исключения, чтобы по телевизору в репортаже, говорили 100% правды?). Затем было недовольство и недоброжелательность «негодующего народа» (что вполне логично).
После прогулки Чинка, на улице и нападение на него « фанататика»(возможно родственника, погибшего от вооруженных автоматами лап морфов, военного).
Уже в больнице у раненого Чинка, хорошо и убедительно описан «атавизм пушистика» но контролируемый сильным разумом Чинка (чем и отличаются морфы, от животных).
Чинку в больнице очень хотелось «груминга», расчесать, распушить свой милый но помятый и растрёпанный пушистый беличий хвост, при этом, он сильно боялся воткнутой иглы капельницы, в свою лапку (Чинк не хищник и очень боится крови) и тогда Чинк на время подавил в себе инстинкт (атавизм) «груминга».
Позже после очередного нападения «фанатиков» (поджег дома Арая) Арай поселился на время у Чинка и они смогли очень хорошо обо всём поговорить, в разговоре морфов прояснилось многое, не совсем раньше понятое и загадочное в рассказе, хоть диалог на первое впечатление был несколько затянут (продолжительный) но создавалось впечатление реальной живой не наигранной беседы, двух по детски впечатлительных, очень добрых, разумных милых няшных морфов.
Позже пушитые друзья посмотрели передачу по телевизору многое объясняющую про «таларонную энергетику» и связанный с ней — эффект изменения организмов (только у тех, кто об этом про настоящему мечтает) но самого главное там были показан «солдат будущего» настоящий «монстр» он по настоящему бесчеловечный и если таких будет много, представляющей большую угрозу существования самого человечества, у него бесчувственный разум робота или насекомого.
У морфов же хоть и с животным атавизмом (именно в этом, помимо пушистости тела — милая особенность морфов, есть настоящий человеческий разум даже у Соера ), власти же и военные, движимые своими амбициями и политическими выгодами, не понимают, что выпустив «джина из бутылки» погубят не только народ, но и самих себя.
Теперь о приятном : Милые Поузи (как я раньше забыл о существовании фанатично любящих, своих домашних животных кошатников и собачников) , только чтобы почувствовать их милую заботу (многослойные торты с разными вкусами — «проглотил слюнки») не говоря уже про «ласки за ушком» (а если пушистики расшалятся и не будут слушаться, Поузи сможет ласково взять пушистиков за шкирку — как мама кошка своих котяток и тем успокоить их) , в общем я и сам, хотел бы немедленно «стартовать» лишь бы свой пушистостью и повышенной няшностью, доставить заботливым Поузи побольше радости (тем более что мечта о трансформации, в длинноухую и короткохвостую пушистую белую няшу, у меня давно уже есть) : )
Немного по поводу предыдущего комментария рассказа :
«Будь там натуральные белка и кот, через секунду белка была бы на дереве, кот на крыше, и всё, обсудили бы потом.»
Это и произошло бы, если бы это были «животные» а не «разумные морфы» — ведь тем и отличаются животные от разумных существ, что у них инстинкты (атавизмы) не контролируются разумом, а разум Чинка и Арая довольно высокий (в отличие например от африканских морфов, у которых и до трансформации было мало разума и после трансформации не прибавилось).
И напоследок, об Институте-концлагере, стало понятно почему «ученые» (и власти) вынуждают «стартовать» всех тех кто мечтает превратится в морфа, но пока откладывает «старт», и почему «власти» (и ученые) не возьмут и не уничтожат всех морфов в лесу, они нужны им живыми, как расходный материал, чтобы бесчеловечными методами при помощи жестокого стресса, получать из них сильнейший военный стимулятор (сложную молекулу которого, наверное невозможно синтезировать) .
Вот собственно и всё что я хотел сказать по поводу (7) части, для краткости многое пришлось опустить, замечаний по поводу этой части рассказа в общем у меня нет, сюжет оригинальный и неожиданный, есть интересная интрига, хотя всё таки разговор Чинка и Арая немного был длинноват ( конечно он был в детском стиле Арая, а дети не умеют кратко выражать свои мысли и чувства, в чем их и прелесть).
Насчёт описания жестокости (хоррора) в рассказе она необходима и не чрезмерна, это жизнь, а жизнь пока ещё очень жестока и пока есть к чему стремится — чтобы делать мир добрее и милее : )
Чинк — жду продолжения твоего замечательного рассказа ( книги) «Подопечный» (очень хорошее название).
 

Вот так вот, поначитаешься до покраснения глаз, а потом сны снятся, что я с друзьями по крыше своего дома лазию!
 

Если с друзьями на крыше, то это хороший сон : )
 

Цитата:

Вот так вот, поначитаешься до покраснения глаз, а потом сны снятся, что я с друзьями по крыше своего дома лазию!

Ого, моё произведение читают аж до таких эффектов! А мя б, тоже был не прочь по крышам во сне полазить, и по деревьям.)

Слов нету как приятно!))) Прямо не отзыв, а целый обзор! Очень-очень рад, что кому-то так понравилась моя писанина!)))
Ещё и фанфик назревал! Это вообщеее.)) С большим любопыццтвом почитал его краткий сюжет. Первая часть маловероятна. Всё таки это не один из подопечных сотворил, а пришедший из лесу. Который тест не проходил. Так что придраццо к оттданным подопеку сложновато. Правда, было бы желание, смогли бы к чему-то придраццо. Вплоть до объявления теста на агрессивность не стопроцентно надёжным. Но желания такого нет. Власти вполне устраивает такой вариант: «Кого можно, мы отпускаем. Мы же гуманны. А вот тех, кого мы в неволе содержим, это мы по необходимости делаем. Их отпустить, так они такого натворят!» Вторая половина уже более вероятной выглядит. Если бы хотели с Убежищами разделаццо, это был бы шикарный повод. Но, не хотят. Ибо выгоден такой устрашающий население, но вполне безопасный, фактор+расплодник сырья.

Цитата:

создается впечатление что это не плод воображение писателя, а описание некой реальности

Это вообще звучит для меня, как высшая похвала!))) Переборщил мя с диалогами. Слишком много информации впихнул в один-два разговора. Да, у меня в продолжении очень мало дейццтвия. Герои выступают, в основном, как созерцатели, которые эмоционально реагируют на происходящее вокруг. Но вот это самое происходящее мя старалсо сделать максимально реалистичным, и интересным. Очень рад, что у меня это получилось!)))
Ещё мя рад, что момент с введением поузи вышел приятным. Мя опасалсо, как бы этот сюжет не получилсо приторно-сладким.
В общем, спасибо за этот подробный отзыв!)
 

«Подопечный»
Рассказ Чинга — про зелёную белку.

Произведений о фурри написано довольно много, условно их можно разделить на две неравные части, большую и маленькую.

Первая большая часть часть рассказов о фурри,(это обычно экшен или эротика-йифф), герои которой это переодетые в фурри люди — снаружи вроде фурри, а внутри обыкновенные люди.

Вторая значительно меньшая часть рассказов о фурри, действительно о фурри — это рассказы о настоящих фурри, которые являются фурри, как снаружи, так и фурри внутри.

Повесть «Подопечный» (автор Чинк) является одним из немногих произведений, о настоящих фурри — они пушистые телом и пушистые душой.

Это повесть о зеленом белке Чинке, его пушистых друзьях, а также о неравнодушных добрых людях в основе повести интересный приключенческий сюжет, с философским смыслом, о разуме и геноциде «иных»- его рассказ написанный талантливо, можно смело отнести к НФ литературе.

У меня и раньше мысли были к пониманию человека, но в рассказе они наглядно, на примере морфов хорошо выражены, человек это — животное + разум (животность в рассказе называется атавизмом), у морфов животность выражена больше чем у человека и имеется так же и высокий интеллект.

В рассказе на основании высокого атавизма (животности) причисляют морфов несмотря на высокий интеллект к животным.

Так где та грань соотношения животности и интеллекта, когда разумное существо можно причислить к людям, или квалифицировать как животное?

В повести ученые в закрытом исследовательском центре, ставят жестокие опыты над пойманными антропоморфами (пушистиками), чтобы доказать их неразумность и отнести их к животным, с лишением их всех человеческих прав.

Подобная тема — что есть человек, что определяет человечность человека? — затрагивалась и другими фантастами (раза два или три читал на эту тему) — но подобного как в рассказе, я ещё не читал ни к у кого.

Что есть человек?! — этот вопрос давно мучает человечество, в одном фантастическом рассказе, один ученый даже искусственно оплодотворил своей днк, самку гориллы живущую в зоопарке — получился вполне человеческий младенец.
Младенца хвалили и сюсюкали с ним, когда ученый показывал его людям, но когда его спрашивали где его мать? — он отвечал им, что она в зоопарке и всё им объяснял (необычное происхождение младенца) и тогда их охватывало отвращение к этому младенцу и ужас! — они стремились с презрением покинуть этого ученого.
Тогда ученый развернул компанию в сми, призывая общественность решить, можно ли признать детёныша гориллы и человека — человеком (со всеми правами человека)?!

А можно ли признать фурри человеком (со всеми правами человека) — если у него эмоции + инстинкты (атавизм) — будут значительно превосходить человеческие?!
А если человек совсем оказался лишённым — эмоций и животных инстинктов (бесчувственный как машина)! — не стоит ли тогда лишить его права называться человеком?!

Прочитав эту интересную увлекательную повесть, с непредсказуемым заранее ходом событий, интригами, интересными идеями, вы возможно обогатите свои знания о природе человека, обычного человека или претерпевшего изменения (большие и маленькие).
 

Цитата:

то это хороший сон

Ничего хорошего в этом сне нет: ухнуться об асфальт с 6-этажной высоты (а если прибавить высоту цоколя и высоту оголовков вентиляционных шахт, по которым тоже лазил — по полэтажа с каждого, то будет и все семь этажей: (5х2,5)+1,5+0,5=14,5 метров полёта) нет никакого желания.

Цитата:

Так где та грань соотношения животности и интеллекта, когда разумное существо можно причислить к людям, или квалифицировать как животное?

Там же, где и грань того, когда человека можно причислить к животным. А также там, где человек начинает отрицать свою "животность". Сходятся эти три грани к единой вершине — лженаучным учениям физиологов Иванова и Павлова.
 

Цитата:

лженаучным учениям физиологов Иванова и Павлова

Вам к Фрейду
 

Не-е, мне не к Фрейду (чья бредовая писанина не менее лженаучна, чем у вышеупомянутых Иванова и Павлова). Мне у этого психа делать нечего. Тем более, он век назад как сдох.
 

Ого, а мя и не знал, что у меня там такой философццкий смысл!)) Мя просто постаралсо поподробней раскрыть своё видение фурри. Чем бы они отличались от людей, как бы это выглядело?
 

Чинк, просто твой "Подопечный" — притча. Если "копнуть поглубже", то в сюжете можно найти много чего интересного с философской точки зрения. Даже в том, что уже написано (а произведение ещё недописано и пока что не всё рассказывает-раскрывает читателю).