Текст наводит на многие размышления, не спешите посылать к чёрту, здесь много букв, но постарайтесь их осилить. Текст не мой, не скрываю, но больно хорош.

Приснился забавный сон.
Ночью почти не спал, поэтому днём, часов около трёх, решил слегка «откинуться» на работе. Бывает «практикую» такое, если не удаётся выспаться ночью.
В таких случаях достаточно 30-40 минут «покемарить» полулежа в кресле, чтобы восстановить силы. В это время я либо выхожу на «мост», либо просто сплю. Заранее никогда не решаю, что будет. Решает что-то во мне.

Устроился в кресле, но было некомфортно. Этажом выше делали ремонт и периодически надсадно визжа-жужжала какая-то электрическая хрень, — то ли болгарка, то ли дрель.
Если бы звук её был постоянным, то было бы пол беды, — можно было бы за него «ухватиться» и проскользнуть на «мост». Но работали этой хренью периодически, без всякой системы, и поэтому звук «продирал» в самые неподходящие моменты.
Я уже хотел было плюнуть на всю эту затею и вернуться к работе, как вдруг почувствовал, что тело всё-таки расслабляется и меня уносит в сон.
Включился звук этой жужжы, но на этот раз он не вернул меня в реальность, а вместо этого сам перенёсся в мой сон.

Мне снилось, что я стою в горах. Было лето. Чем-то всё вокруг напоминало Кавказ. Слева от меня и чуть выше по склону валили редкие деревья какие-то люди. В жужжание их бензиновых пил и «переселился» звук этой электродряни из реала.
Я посмотрел вправо и обнаружил, что в ту сторону вела тропинка. По тропинке, направляясь ко мне, поднимался осёл. А на нем, совершенно голая, сидела молодая девушка. Впрочем, была она и не совсем голая, — на голове красная вязаная шапка, а через одно плечо была перекинута, тоже вязаная, узкая полоска красной ткани, типа шарфика.
Я усмехнулся, потому как сразу «вычислил», какие недавние события из реала моё подсознание перефигачило в этот причудливый образ.
В этот момент я ещё не находился в состоянии полного погружения в сон, а как бы «посередине», то есть, — какая-то часть меня ещё помнила, что в реале я просто оттягиваюсь в кресле.

Я решил подождать, пока ко мне приблизиться эта «всадница», чтобы посмотреть, — чьим же лицом подсознательное наделит этот женский персонаж.
Ослик с девушкой на борту совсем приблизился, и я попытался отойти в сторону с тропинки, чтобы дать им проход. Но меня словно что-то не пускало. Было такое ощущение, что я уже упираюсь спиной в гору, а места на тропинке всё равно недостаточно. Стало как-то так тесно и неуютно, что я даже забыл о своём намерении разглядеть лицо девушки. Возникло нелепое опасение, что ослик раздавит меня, и я всё сильнее вдавливался спиной в гору, пока вдруг не почувствовал, что это не гора, а стенка какого-то холодного и сырого туннеля.

В тот же миг изменилась и картинка сна. Горы и лето исчезли, а я действительно оказался в каком-то длинном туннеле. В его начале (или конце) светилось что-то красное. А потом вдруг этот свет выключили, и я оказался в ужасной темноте.
Меня, на какой-то миг, одолел самый настоящий ужас, потому что я знал, что в этой темноте НИЧЕГО НЕТ! Ощущение это не передать словами, так что я даже и пытаться не буду.
Жутко захотелось собрать хотя бы ЧТО-ТО. Но я не представлял, как это сделать из НИЧЕГО. Поэтому, как-то автоматически, просто сердито топнул ногой.
Хвала ослам, это помогло! Мрак перед глазами стал рассеиваться, и я вскоре обнаружил себя снова в горах и опять летом. Только была ночь. И место было иное. Передо мною была не тропинка, а словно небольшая долина. Не знаю, какого реально размера она была, потому что пространство оставалось погружённым в ночь, и только участок долины метрах в пяти-восьми от меня освещался… точнее, нет, не так. Он словно сам по себе светился зеленовато-голубым светом.
Посередине этого участка стоял, глядя прямо на меня, огромный красивый Бык, который тоже светился сам по себе чем-то фиолетово-бурым.
Я невольно залюбовался этой скотиной, хотя, после одного случая в жизни, я вообще-то с опаской отношусь не только к быкам, но и к коровам.
Но этот был – красавец. Просто классика жанра!
Общее настроение «картинки» было настолько особенное, что я довольно быстро смекнул, что это не просто бык, а Волшебный Бык. Ну, на манер дон хуановского Волшебного Оленя или Койота Карлоса.
Я понял, что, по инструкции, я теперь обязан потрепаться с ним за жизнь. И многозначительно начал:
— Привет!
— Привет! – отозвался Бык.

Звук его «голоса» как-то странно не вязался с его изображением. Тут я почувствовал, что выражение его морды напоминает мне чьё-то лицо и постарался вспомнить чьё именно.
Вспомнилось почти сразу, — он напоминал мне одного парня из Киева, с которым мы когда-то были на археологических раскопках в Ольвии. Я чуть было не погрузился в размышления о том, с какой это стати мне вспомнился тот парень, о котором я не вспоминал вообще-то, пожалуй, с тех пор, как мы с ним и разъехались в разные стороны.
Но тут бык сделал какое-то движение – я не успел понять, какое именно – и всё «настроение момента» коренным образом изменилось. Я вдруг узнал, что это вовсе не Волшебное Животное. Это был – Летун, Воладор, Флайер, ну, Он, одним словом.

Всё это было так странно и неожиданно, что я растерялся.
— Когда я видел тебя последний раз, ты не принимал такой конкретной формы, — вырвалось у меня, — наверное, чтобы просто что-то сказать.

Он ответил, что я сам подсказал ему образ Быка. Я чуть было не пустился в размышления о том, откуда у меня мог взяться этот образ, но что-то во мне «вздёрнулось» и не дало выскочить из «настроения момента».
— И почему ты пришёл? – спросил я.

Поскольку «говорили» мы не совсем посредством слов (хотя слова реально присутствовали), то это моё «почему» обладало как бы двумя смыслами и почему и зачем одновременно.
— Хотел посмотреть на тебя, — ответил Бык. – Ты ведь стремишься видеть? А мне иногда хочется посмотреть…

Я чуть было не стал расспрашивать, не означает ли это его утверждение того, что они обладают видением, словно неким постоянным эффектом, а привычное для нас смотрение является для них чем-то, на что они должны «переключаться».
Но тут нечто внутри меня «объяснило» мне, что это было что-то типа шутки с его стороны. И в тот же миг как-то внутри себя я узнал об «отношениях» летунов к чувству юмора.
Это любопытно вообще-то, поэтому несколько отвлекусь, чтобы сказать пару слов.
У летунов нет чувства юмора. Вместе с тем, они понимают, что это такое, понимают, что оно присуще нам и порой могут вставлять какие-то фразы, которые, с нашей точки зрения, могли бы быть смешными.
Но то ли потому, что сами они при этом не испытывают «эмоции юмора», то ли ещё по какой причине, фразы эти звучат странно. Этими фразами они вовсе не пытаются «сбавить драматизм ситуации» или сделать нам приятное. Они произносят их просто потому, что пытаются говорить на нашем языке. Правда, мне показалось немного странным, как это до них не доходит, что без того «внутреннего юмора», который должна нести фраза, она не имеет полноценной смысловой нагрузки.

Бык, словно зная о том, что внутри меня происходит, не стал дожидаться моего следующего вопроса, а заговорил сам. Он сказал, что пришёл сделать мне предложение.
Я чуть было не ляпнул: От которого я не смогу отказаться?
Мне действительно стало смешно. Сразу вспомнилось: сделка с дьяволом. И вообще, всё это казалось каким-то… да глупо всё оно было.
У меня не было страха. Потому что по опыту предыдущих с ним «встреч», хотя они были и не такими явными и уж тем более без разговоров, я знал, что он не может причинить мне никакого физического вреда. Более того, он даже совсем не заинтересован в этом. Поэтому мне было смешно и, одновременно, — чего греха таить? – любопытно. Но в то же время я опасался, что он может заманить меня в какую-то ловушку.

Он, словно зная о моих переживаниях, заявил, что он никогда не лжёт. И добавил идиоматическое выражение из ностратического языка: mar gatwut naya guw-ir ne phar. Которое можно перевести, как: ставит западню тот, кто не может обогнать добычу.
Только не надо спрашивать, откуда мне знаком этот язык, — я понятия об этом не имею. Кроме того, знаком он мне лишь во снах. В бодрствующем состоянии мне приходится напрягать достаточные усилия, чтобы записать. Да и то я не на сто процентов уверен, что правильно это делаю.
Забегая вперёд, замечу, что так мы и «разговаривали», — двуязыко. В основном – на русском. Но порой он вставлял какие-нибудь идиоматические выражения из ностратического.

Каким-то образом я знал, что он говорит правду. И даже знал, почему это так.
Им нет никакой нужды врать. Они несравнимо сильнее нас. И мы пользуемся ИХ разумом. Словно арендаторы. Так что им нет ни малейшей нужды хитрить, извращаться или лгать. Они способны загнать нас в полную жопу, просто говоря правду. Ведь правда нам так не нравится!
И снова, словно зная мои мысли, он сказал:
— Вы настолько ревнивы, глупы, самовлюблённые и тщеславные, что сами куёте для себя наилучшие ошейники.

А потом, без всякого перехода, сделал мне своё предложение.
Пересказывать не стану. Тем более что я всё равно сразу же отказался. Не потому, что я какой-то там супер-воин. Просто оно было какое-то нелепое, что ли. Если совсем честно, то где-то в глубине души я ожидал чего-то типа мирового господства. Ну, важность, она ж неистребима!
Кстати, только проснувшись, я осознал, что я так ведь и не узнал, чего же он хочет от меня взамен. Как только я сказал нет, вопрос словно был «снят с повестки дня». Возможно, я сам был виноват в этом, потому что меня вдруг страшно заинтересовало вот что. Я спросил:
— А вы случайно не делали какое-то предложение Кастанеде?

Я старался спрашивать спокойно, но внутри прямо таки трясся от нетерпения.
— Делал, — просто ответил он. И словно предвосхищая мой следующий вопрос, добавил: — Он отказался.

После небольшой паузы, во время которой я лихорадочно обдумывал, как бы мне правильнее сформулировать следующий вопрос, он заявил вдруг, имея в виду Карлоса:
— Но потом он всё равно загнал себя в ловушку. И мне это ничего не стоило. Здесь он снова употребил ностратическую идиому: wir tyhar ne at guw phul. Дословно: копьё промазало, но зверь упал.

Я поинтересовался, почему так случилось, не очень надеясь, что он ответит. Но он ответил. Бык сказал, что Карлосу «помогли» люди. Буквально он сказал: naw-khang many. Что можно перевести, как: напели вожделение.
Я не совсем понял этой фразы и поэтому попросил объяснить подробнее. Но он отказался.
Учитывая, что он ведь сам утверждал, что не может лгать, я позволил себе уточнить, не потому ли он не хочет говорить об этом, что его рассказ мог бы пойти на пользу мне самому.
Он ответил, что рассказ о Кастанеде никоим образом не может пойти мне на пользу.
Я возразил:
— Почему же? Ведь рассказы самого Кастанеды о его встречах с Доном Хуаном очень даже помогли мне!
Тут меня осенило, и я сразу спросил:
— Или всё это Кастанеда выдумал?

Бык ответил, что всё, что описал Кастанеда, было правдой. Кроме одного, — никакого тенсегрити Дон Хуан ему не преподавал. Но сам Дон Хуан реально существовал на этой планете.

Меня охватило страшное волнение. Дело в том, что вопрос об «истинности» текстов КК я, как и все, задавал себе не раз. И моё отношение к его текстам можно разделить на три периода:
сначала я просто не имел какого-то определённого отношения к ним и только удивлялся совпадению множества «моментов», описанных КК с моим собственным опытом и восхищался точностью его формулировок в тех «местах», где сам я плавал, не умея подобрать слова;
потом я полагал, что Кастанеда всё это «сочинил», но поскольку сам я к тому времени уже стал «проникать в миф», то это не имело никакого значения. Иначе говоря, в «пространстве мифа» не важно, случились ли все эти события реально или это только «художественное произведение»;
и, в конце концов, ко мне пришло полное знание и абсолютная уверенность, что всё это реально.

Так что Бык вроде бы ничего нового для меня и не сказал, но получить подтверждение из «уст» Летуна…
Хотя, не будь я от природы туповатый, я бы мог сообразить, что ОН САМ уже является подтверждением
В общем, как бы там ни было, но я задёргался и с разочарованием начал ощущать, что сейчас проснусь. Я почувствовал, как изменило положение моё тело в кресле, как оно поправило на себе куртку, которую я предусмотрительно накинул, потому как после таких дневных «оттягиваний» частенько просыпаешься озябшим.

Я сильно не хотел просыпаться, но смог контролировать силу этого желания так, чтобы именно его наличие и не привело к пробуждению. И удача улыбнулась мне. Я не проснулся.
В том, чтобы не проснуться или даже проснуться, но потом снова заснуть, — нет никакого подвига. Но «заснуть в то же место», — для меня удача. Потому как не так часто случается.
Короче говоря, я снова был в тех горах с Быком.
Собрав всю свою волю, чтобы волнением не нарушать «настроение момента», я задал вопрос, который иногда возникал у меня. Я спросил:
— Но разве вам не повредили тексты КК? Как вы вообще могли допустить их появление?
— Khal ne guw-ir sagna guw-ur in gatwut , — ответил Бык. То есть: отпущенный зверь привёл к ловушке всю стаю.

Я попросил его объяснить подробнее, что он имеет в виду. Он сказал, что количество тех людей, которым тексты КК «раскрыли глаза» (буквально он сказал: baw khany, — быть воспринимающим, знать) не идёт ни в какое сравнение с той массой народу, которая, благодаря этим текстам, превратилась всего лишь в «более изысканную пищу».
Я спросил:
— Но кому-то всё-таки удалось обрести свободу?

Бык ответил, что, если я имею в виду, — посредством текстов КК, — то можно сказать, что никому. И добавил, что он не ведёт, разумеется, какого-то статистического учёта, но наверняка знает, что для него самого книги КК принесли несравненно больше пользы, чем какого-то "убытка".
Здесь меня осенило ещё раз, хотя вроде и не совсем в тему. Я поинтересовался, а не делали ли они какого-то предложения и Дону Хуану?
Он ответил, что нет, никогда. И, в свою очередь, поинтересовался, не отношусь ли я к этим предложениям, как к чему-то типа «искушения дьявола»?
Я должен был признать, что примерно так их и воспринимаю.
Он сказал, что я заблуждаюсь, и что его предложение было сделано с целью помочь мне.
Я усмехнулся и сказал, что не верю этому. Бык напомнил, что он не лжёт. На что я возразил, что это ничего не меняет, поскольку наши с ним понятия о моей «пользе» могут существенно различаться.
Он отметил, что замечание моё справедливое, но заверил меня ещё раз, что его предложение не делалось с целью заморочить меня или «совратить с пути истинного».
Я поинтересовался, с какой стати им заботиться обо мне? Он, казалось, не хотел отвечать и сказал, что я не смогу понять этого. Тогда я напомнил ему, что он ведь утверждает, что не может лгать. Бык бросил на меня странный взгляд и сказал, что это его утверждение не значило ведь, что он обязан отвечать на все мои вопросы.
Я вынужден был согласиться с этим. И попытался идти обходным путём. То есть, спрашивать не о себе лично, а так сказать – вообще. Я поинтересовался:
— Но разве вам не мешал сам Дон Хуан? Люди его линии? Или вообще те, что ищут свободы? Как бы мало их ни было, но вдруг эта, с вашей точки зрения «зараза», каким-то чудом начала бы распространяться на бОльшее количество людей?
— Тебе не стоит так легкомысленно рассуждать о «нашей точке зрения», — ответил Бык. – Ты не можешь её знать, и поэтому просто подставляешь себя самого на моё место и пытаешься делать какие-то выводы.

Он что-то продолжал говорить, но я вдруг отвлёкся. Я обратил внимание, что я, в разговоре с ним, постоянно употребляю множественное число по отношению к летунам, а Бык всегда говорит в единственном числе, словно это именно он сам, тот, который сейчас стоит передо мною, делал предложение Кастанеде и тому подобное. Меня заинтересовал этот момент, и что-то внутри меня «пояснило», что мне не следует отвлекаться на это. Поскольку попытки понять «организацию» летунов в данный момент уведут меня прочь от, возможно, более важных моментов, которые у меня теперь есть шанс прояснить. Это «что-то внутри меня» добавило, что сейчас я могу рассматривать Быка просто как некий «собирательный образ» летуна и не отвлекаться.
Я снова стал слушать, что говорит Бык.
— Я могу попробовать дать тебе такой пример, — продолжал он свою «речь», часть которой я проворонил. – Вы ведь тоже выращиваете себе пищу? Например, — свиней? Представь, что на твоей ферме появилась свинья, которая не просто хрюкает, а начинает произносить какие-то вполне членораздельные слова или даже фразы. Разве ты стал бы делать из неё отбивные?
— Именно поэтому вы перестаёте поедать свечение магов, подобных Дону Хуану? – догадался я.
— Чепуха, — возразил Бык. – Я ведь совсем не об этом говорил. Но если тебя так заботит судьба тех, кого ты называешь магами, то я тебе приведу другой пример, хотя и из той же самой свиной темы. Маги это, например, те свиньи, которые не просто научились разговаривать. Они сумели отрастить крылья и убраться из свинарника. Мне самому это может быть удивительно и досадно, но я не могу с этим ничего поделать… Впрочем, досадно мне не бывает. Досада, — это ваше ощущение.
— Но тогда кто же такие те, которые, по твоим словам, научились говорить? – недоумевал я.
— Это такие, как, например, ты, — сказал Бык и замолчал.

Поскольку, как я уже упоминал выше, летунам не свойственно чувство юмора, фраза эта прозвучала как-то мрачно. Я даже разозлился почему-то и решил, что теперь-то я его поймаю.
— И, стало быть, таким вот «разговорившимся» вы делаете предложение с целью научить их ещё и отращивать крылья? – ехидно спросил я.

Бык какое-то время молчал. Но где-то внутри я знал, что он молчит вовсе не потому, что мне удалось загнать его в угол. Он просто пытался подобрать такие слова, чтобы я понял его. Наконец он сказал:
— Я не могу помочь свинье отрастить крылья. Я могу только создать ей более подходящие для этого условия, — переместить в другой свинарник или вообще на лужайку. Именно так и надо расценивать мои предложения.
— Но ты лжёшь! – воскликнул я. – Зачем тебе это? С какой стати тебе заботится обо мне или о ком-то другом, кто хочет избавиться от тебя?
— А с какой стати ты решил, что я забочусь о тебе или о ком-то другом? – спокойно возразил Бык. – Я ведь уже предупредил, чтобы ты не пытался проецировать самого себя на моё место и делать выводы. Ты не можешь понять моих целей и решений…

У меня внутри заваривалась какая-то каша. Я был растерян и, казалось, стал терять «нить беседы». А тут ещё, как назло, этажом выше снова включили эту электрическую сволочь.
Начиная чувствовать, что вот-вот проснусь, я разозлился и дал самому себе команду считать, что это просто пришла ночная смена лесорубов. Как ни странно, но это сработало! Я даже чуть было не рассмеялся, но тут же вернул себя в «настроение момента».
Всё снова было спокойно. Я был в горах. Передо мной стоял Бык. А чуть выше и левее валила деревья ночная команда лесорубов.

Я сказал Быку, что, возможно, я действительно не способен понять его целей и решений, но то, КАК или, точнее, КАКИМИ я увидел Летунов, не позволяет мне принимать за чистую монету его желание мне помочь. И, чтобы не оставалось никаких сомнений, я спросил, не станет ли он отрицать, что они «используют» нашу светимость? Я не сказал «пожирают», потому что уже самое первое моё видение Летунов дало мне возможность осознать, что это слово не совсем верно отражает суть происходящего.
Бык спокойно ответил, что я совершенно прав насчёт наших с ними отношений (тут он сделал небольшую паузу, словно фраза эта должна была нести шуточный контекст, но мне не было смешно). Однако, по его словам, я не учитываю некоторые моменты, которые могли бы подсказать мне, что он действительно не лжёт, и что его предложение было лишено какой-либо «ловушки».
— И что это за моменты? – спросил я с иронией.
— У нас с вами общий враг, — заявил он, впервые употребив по отношению к себе множественное число. – А другой момент заключается в общем для всех осознающих существ чувстве, которое является едва ли не основным побудительным мотивом их существования.

Я не понял этих его утверждений и потребовал объяснений.
Бык терпеливо пояснил, что нашим с ними общим врагом является то, что в традиции Дона Хуана принято называть Орлом. И что если бы я не индульгировал (снова пауза в расчёте на шутку) в своём отвращении от видения летунов, то увидел бы и то, что, отбирая нашу светимость они, таким способом, просто продлевают своё собственное существование на такой отрезок времени, который, по сравнению с длиной нашей жизни, кажется едва ли не бесконечным.
Когда он сказал это, я вдруг осознал, что уже знал об этом их «трюке», но, как верно заметил Бык, пропустил всё мимо внимания, увлечённый своим негативным отношением к ним.
Он заметил, что они, в точности как и мы, являются такими же «пленниками» Орла.

Я заявил, что этот факт никоим образом не оправдывает их в моих глазах. На что Бык сухо ответил, что ему плевать, как всё это для меня выглядит.
Этими словами он словно вернул меня в реальность. В том смысле, что я уже начинал индульгировать в том, что Бык, дескать, пытается, типа, установить со мной некие «дружеские отношения» или, по меньшей мере, как-то оправдаться в своём нехорошем поведении по отношению к нам.
Последняя его фраза моментально поставила меня на место. Быку не было до меня никакого дела. Он просто описывал «положение вещей», а «эмоциональную окраску» этим его описаниям придавал я сам. И снова, как последний идиот, подставлял себя на его место, откуда и взялось это нелепое ощущение его «доброжелательности» и «миролюбия».

Чтобы унять чувство досады, вызванное собственным идиотизмом, я поспешил спросить о том, что же он имел в виду под «другим моментом». Какое именно чувство он называет общим для всех осознающих существ?
— Вспомни свинарник, — посоветовал Бык. – И поросёнка, который, вдруг, заговорил. Что ты испытал бы?
— Пожалуй, удивление, — ответил я неуверенно, а потом добавил твёрдо, — Да что там удивление! Честно сказать, я, наверное, был бы шокирован!
— Не то! – возразил Бык. – Ты снова индульгируешь в эмоциях! Я спрашиваю о другом.
— О чём же? – недоумённо спросил я.

Бык, казалось, вздохнул.
— Разве тебе не стало бы любопытно? Тебе не было бы интересно, как и почему такое случилось? – спросил он.
— Чёрт, разумеется! – подтвердил я.
— Вот и я об этом, — казалось снова вздохнул он, но на этот раз облегчённо. – Интерес, любопытство, — вот что является общим для всех осознающих существ. С той лишь разницей, что у вас этот интерес всегда окрашен какими-то эмоциями. Вы можете, например, завидовать своему объекту любопытства или интереса. Или начать перед ним преклоняться. Можете его возлюбить или, наоборот, возненавидеть…
— Возненавидеть свинью на крыльях, — это замечательно! – хмуро перебил его я.
— А как насчёт позавидовать? – поставил он меня на место и продолжал: — Мой же интерес свободен от каких-либо эмоций. Именно поэтому я могу выделить такому поросёнку отдельное стойло или даже поселить его на цветущей лужайке. Но вовсе не потому, что воспылаю, вдруг, к нему некой привязанностью. Мне плевать на него. Всё, что мне интересно, так это посмотреть, что из этого всего получится…

Какое-то время я хмуро молчал. Мне всё-таки трудно было расставаться с последними иллюзиями насчёт его отношения ко мне. То, что он разговаривал со мною и даже сделал какое-то (пусть и нелепое на мой взгляд) предложение, казалось, должно было говорить о каком-то его участии во мне ЛИЧНО. Но приходилось осознавать, что это не так.
Что-то внутри меня словно потрепало меня по плечу и сказало, что именно так и обстоят дела. Летуну я лично совершенно безразличен. И он рассматривает только некий ПРИНЦИП, которым я «руководствуюсь» в своей жизни. Только этот принцип и представляет для него интерес. А сам я… Сам я для него ещё более пустое место, чем многоточие.

Внутри меня накручивался какой-то вопрос, но Бык, словно снова прочитав мои мысли, сам заговорил на эту тему.
— Кастанеда не совсем верно описал мои с вами «взаимоотношения», — сказал он. – А возможно и сам Дон Хуан ввёл его в это заблуждение. Он писал, что мы дали вам систему убеждений, представления о добре и зле и даже нравы вашего общества. Это клевета!

Он сделал внушительную паузу после своего восклицания о клевете, словно давая мне возможность оценить шутку и рассмеяться. Но я просто ждал продолжения. Тогда он продолжил:
— Я дал вам только свой Разум. А тот культ, фетиш который вы из него сделали, — ваша собственная заслуга. Алчными, трусливыми, самодовольными, завистливыми, косными и эгоцентричными вы сделали себя сами. Не могу сказать, что это не входило в мои планы. Ещё как входило! Но я не смог бы ничего сделать против вашей собственной воли.
Я дал вам только орудие. Орудие превосходное, прекрасное орудие! Орудие, которым я пользуюсь сам. Никто не виноват, что вы не сумели им правильно воспользоваться.
— Так может, не стоило давать ружьё детям? – огрызнулся я.
— А это уже детские трудности, — холодно возразил он. – Ты снова ставишь себя на моё место и пытаешься взывать к какой-то совести, да?

Я промолчал.
— В одном Дон Хуан был прав, — заявил Бык. – Эта вселенная, — вселенная хищников. В остальном же, что касается того, что именно вам было дано, он основательно напутал. Впрочем, как я подозреваю, его не особенно и интересовала точность формулировок. Вполне возможно, он прекрасно осознавал, каким образом обстоят дела в действительности. Но по какой-то причине решил преподать Карлосу урок именно в такой форме. Что ж, это прекрасная возможность для дальнейшего потакания своему идиотизму. Ведь вы ни в чём не виноваты! Виноваты проклятые летуны!

У меня возникло сразу два вопроса, и я забеспокоился, что пока стану разбираться с одним вопросом, — забуду другой. Поэтому, чтобы не забыть второй вопрос, я, присев на корточки, начертил определённый знак пальцем на каменистой почве, как обычно делал это в реале. Бык, казалось, с интересом наблюдал за моими действиями.
Я не стал снова подниматься на ноги, а удобно уселся и задал вопрос, который меня интересовал больше.
— Ты говоришь о Доне Хуане так, что складывается впечатление, что ты не знал в точности ни его мыслей, ни намерений. В то же время, пока мы тут болтаем, я уже не раз отмечал, что ты буквально читаешь мои мысли. Чем это можно объяснить?
— Что именно объяснить? – то ли не понял, то ли сделал вид, что не понимает Бык.
— Ты можешь читать мои мысли? – напрямую спросил я.
— Когда ты пользуешься моим разумом, я, конечно же, знаю, что происходит внутри тебя. Но когда ты выходишь из пространства разума в пространство воли, я могу только видеть, что с тобой что-то происходит. Но что именно, — не знаю в точности. Мне не хватает данных.

Тут меня осенило, и я сделал предположение, что он именно поэтому так неопределённо говорит о действиях и намерениях Дона Хуана, — потому что тот большую часть времени находился в пространстве воли?
Бык подтвердил мою догадку.
— Дон Хуан говорил, что светящаяся оболочка осознания мага становится невкусной для летунов. Это действительно так? – спросил я.
— Правильнее было бы сказать, — несъедобной, — поправил он и снова сделал паузу в расчёте, что это прозвучит как шутка. – Такой человек словно выходит из сферы моего влияния. Что я могу сделать со свиньёй, которая отрастила крылья, перестала подчиняться законам свинарника и улетела прочь?

Он словно вздохнул, а потом добавил:
— Заметь, законы этого свинарника устанавливаю не я! Это вы сами…

Какое-то время мы молчали. Потом он спросил, — что это я там чертил на земле прутиком?
Я сказал, что чертил не прутиком, а пальцем. Он возразил, что видел прутик. Он выделил слово «видел» интонационно, и я сразу же вспомнил о том вопросе, который вертелся у меня с самого начала нашей с ним «беседы». Я спросил:
— В самом начале я так понял, что вы способны видеть? Подобно тому, как видят маги?

Он ответил, что не может в точности знать, как именно видят маги. Но, судя по описаниям Кастанеды, они, действительно, видят каким-то похожим образом. Во всяком случае, он не нашёл ничего нового или неожиданного для себя в текстах Кастанеды. Для него самого то, что там называлось видением, является обычным режимом восприятия.
(Я уточнил, — он что, читал книги КК?
Бык ответил, что делал это, но совсем не так, как читаем мы.)
Тогда я высказал следующее своё предположение о том, что, в таком случае, ему, возможно, нужно «настраиваться» на смотрение точно так же, как нам на видение?
Бык сказал, что он не способен смотреть точно так же, как это делаем мы. И что ему действительно нужно «переключаться» из режима видения в режим смотрения. Но он не может, а может быть просто не хочет, собрать картинку смотрения точно такую же, какую собираем мы. Он сказал, что, например, меня сейчас он «смотрит», как некое светлое, продолговатое пятно, имеющее объём и совершенно непривлекательное с виду.
Я усмехнулся и сказал, что это забавно, что оба мы друг другу представляемся непривлекательными пятнами. Только он – чёрным, а я – светлым.
Бык возразил, что в этом нет ничего забавного или удивительного. И уж тем более не стоило бы делать какие-то выводы, основываясь на нашей с ним чёрно-белой дифференциации. Это просто разная скорость восприятия.
— Я воспринимаю гораздо быстрее, чем ты, — заключил он. – Только и всего.

Он снова спросил меня о том, что я там чертил на земле. И я попытался сформулировать тот вопрос, который хотел задать после вопроса о Доне Хуане.
— Ну, хорошо, — начал я. – Допустим, мы сами виноваты в том положении «жрачки», в котором находимся. Но разве вы не прикладываете никаких усилий к тому, чтобы сохранить это status quo?
— Тут трудно ответить однозначно, — Бык, казалось, даже переступил с ноги на ногу. – Скажем так: я сам не прикладываю к этому усилий. Но есть люди, которые, как принято у вас говорить, льют воду на мою мельницу.
— Это те люди, которым вы делали предложения? – поинтересовался я.
— Да зачем же? – он вроде как даже удивился. – Если бы ты правильно относился ко всему происходящему, то понял бы, что моё предложение вовсе не имело задачи сделать тебя кем-то, типа «агента влияния».
— Я хотел узнать, — поправился я, — Не означают ли твои слова, что все эти льющие воду действуют по какой-то твоей команде?
— Чепуха! – возразил он. – Они льют эту воду потому, что так им спокойнее, уютнее и комфортнее существовать. Мир, при таком их обращении, принимает ясные и понятные черты. И всё, включая этого придурка-Духа, становится подвластным взаимодействию, вычислению и раскладыванию по полочкам. Так что получается, что воду они льют по самому искреннему своему желанию. Но, при этом, на мою мельницу. Да ты же сам об этом писал! – воскликнул вдруг он и даже издал какой-то односложный хрюканутый звук, который, весьма возможно, должен был означать смех.
— Когда? – удивился я.
— Совсем недавно. На форуме, — подсказал он.

Я моментально вспомнил. Но воспоминание о форуме едва не слило меня обратно в реал. Чтобы этого избежать, я приложил ладони к каменистой почве и постарался погрузиться в ощущение от прикосновения. Странно, но почва была тёплой, почти горячей.
Я понял всё, о чём он сказал. Но одна мысль всё-таки не давала мне покоя. Мысль была идиотская, — я даже сам прекрасно осознавал её идиотизм. Но мне почему-то очень зудело её озвучить.
— И всё-таки… — нерешительно начал я. – Может быть я просто не знаю, как это точно сформулировать, но порой мне кажется, что есть люди, которым вы словно «нашёптываете» их идеи. Во всяком случае, вольно или невольно, такие люди, на мой взгляд, как раз и являются вашими «агентами влияния»… Что ты можешь сказать, например, о Пипе?

Мне показалось, что он даже повеселел.
— Пипа слишком откровенна, чтобы быть, как ты говоришь, моим агентом влияния. Он употребил ностратическое идиоматическое выражение nat hang-thar lakh da-dal dig, то есть, — женщина, которая слишком широко раздвигает ноги при рыбной ловле.
Куда более эффективны люди типа Ксендзюка или Ома, или им подобные, — пишущие совершенно искренние книги о том, как нам удачнее сохранить существующее положение и при этом утешать себя иллюзиями, будто мы что-то меняем и двигаемся по какому-то Пути.

От неожиданности я даже вскочил на ноги. Правда, сразу же сел обратно. Собственно, ничего нового для меня он вроде как и не сказал. Но то, с какой прямотой он выразил терзавшие меня порой сомнения, произвело своё впечатление.
— Я ведь говорил тебе, что вы очень не любите и не хотите правды, — заметил Бык. – Поэтому нет никакой нужды лгать. Правда – убийственна для вас. И всё, что вы делаете, так это всю жизнь пытаетесь её избежать, выстроив уютный мирок, — с наречением себя воинами, с походами за силой, с навешиванием себе лычек сталкера, сновидящего, а то и нагваля. Взаимодействуете с Духом, проводите его посредством того, что вы гордо именуете своим творчеством… И чего это ты так разволновался? Хочешь сказать, что для тебя это – новость?

Я ответил, что меня действительно взволновала его безаппеляционность по поводу книг Ксендзюка или Ома.
Бык возразил, что всё это очевидно. И только наше нежелание принять реальность загоняет нас в ловушку, которую мы сами же себе и выстраиваем.
— Позволь процитировать тебе твоего любимчика, — казалось ухмыльнулся он.

Он, каким-то гнусавым «голосом» продекламировал:
Я углубился в литературу о мифах и легендах. Это занятие породило во мне никогда прежде не испытанное ощущение: каждая из прочитанных мною книг была интерпретацией мифов и легенд. В каждой из них обнаруживалось присутствие одного и того же склада ума. Книги отличались стилистикой, но скрытая за словами тенденция была в точности одной и той же; при том даже, что темой этих книг были столь отвлеченные вещи, как мифы и легенды, авторы всегда ухитрялись вставить словечко о себе. Эта характерная для всех книг тенденция не объяснялась сходством их тематики; это было услужение самому себе.

Я, конечно же, помнил этот фрагмент из десятой книги КК, но не очень понял, к чему это он.
— Но ведь ни АПК, ни Ом не пишут о себе! – возразил я.
— От тебя ускользает смысл! – укорил Бык. – Дело не в этом «себя». Смысл в этом присутствии одного и того же склада ума. Оба они пишут об одном и том же, — как уберечься от Иного. Только Ксендзюк делает это более изысканно. И его книги кажутся более «в духе» книг КК. Но на самом деле это не так.
— Не понимаю! – воскликнул я таким тоном, каким, наверное, Станиславский кричал своё — Не верю!
— Да всё ты понимаешь! – отмахнулся хвостом Бык. – Не притворяйся! Все эти авторы совершают такую же «подмену», которую всё время сейчас пытался совершать ты. И точно так же, как ты подставлял себя на моё место и пытался делать выводы о моих целях, не являясь мною, точно так же они ставят себя, например, на место Дона Хуана или Кастанеды и принимаются рассуждать о том, о чём, в сущности, не имеют ни малейшего представления. Если, конечно, не принимать за истинное понимание те умственно-чувственные спекуляции по поводу Реальности, которые у них имеются. Как у существ, бесспорно, разумных, — заключил он и снова издал то однократное похрюкивание, похожее на смех.

Я возразил, что люди просто пытаются разобраться. Он, с готовность, согласился:
— Ага. Именно – разобраться! Это любимейшее и первейшее занятие в свинарнике, — разбираться. И зачем мне даже изгородь ставить вокруг? Вы прекрасно держите друг друга на поводке своих разбирательств. И даже если ткнуть вас прямо носом в ловушку, вы всё равно будете продолжать принимать её за что-то важное и продвинутое, — за какой-то Путь, например.
Вы так ловко избегаете правды о собственных подменах! Вы охотно согласитесь, что нагуаль – непостижим. Тональ – то же самое. Но тут же примитесь вычислять уровни нагуаля и вытаскивать из этого нагуаля тональ. Чем так основательно разрушаете эти "концепции" Дона Хуана, что даже я сам не сумел бы сделать это лучше.
В действительности вы не читаете текстов КК, вы читаете то, что вам в них нравится. А потому легко находите всякие соответствия, аналогии и общие места между тем, что у вас принято называть духовные учения…

Я, казалось, выдохся. И не хотел больше слушать. Но Бык, словно инквизитор, продолжал:
— Те книги, которые вы читаете и изучаете, в действительности, только отвлекают ваше внимание от того, что действительно является важным. Впрочем, вы уже научились и на это находить щит, — не важно ничто, так ведь? А поэтому, почему бы и не проводить большую часть времени в форумах и чатах, например? Ведь здесь так уютно рассуждать о всяких важных духовных вопросах. А главное, не требуется совершать никаких поступков. Ведь быть свидетелем нагуаля, — занятие не из приятных.

Куда удобнее порассуждать о его уровнях, а заодно навесить себе значо к воина-отличника магической службы, а то и вообще мага, достигшего своей воли.
Куда удобнее попрактиковать сталкинг в форуме и одолеть противника на Арене, ублажая себя мыслью о том, что это — реальная победа. Особенно когда окружающие подбадривают уверениями о том, что виртуальный сталкинг это, дескать, этакая тренировка, равноценная реальности.
Вы как дети, — заключил вдруг он. И, помолчав мгновение, добавил, — Только грязные, тупые, самодовольные и завистливые…

Я молчал. И хотя я мог утешать себя мыслью, что говорил он ведь не обо мне лично, и что я сам не пишу никаких таких книжек, но это было слабое утешение. Я знал, что я точно такой же, — тупой, вонючий, хвастливый, тщеславный, обидчивый и завистливый.

-Вы в ловушке, — как-то тихо сказал вдруг Бык, — В безвыходной ловушке. И знаешь, почему она без выхода?
Это был явно риторический вопрос, поэтому я промолчал.
— Потому что это ваша собственная ловушка. Никто вас туда не загонял. Не надо пенять на меня. Я могу кричать вам прямо в ухо. Но я ведь враг, правда? Искусство сталкинга… Искусство сновидения… — протянул он пародийно-мечтательно. – Вы преуспели только в одном искусстве, — искусстве одурачивания себя. Впрочем…

Он вдруг словно повеселел и, как мне показалось, даже пару раз взмахнул хвостом.
— Преуспели вы и в том, как лить воду так, чтобы никто не догадался о том, что вы просто льёте воду, вместо того, чтобы идти домой.
И никто и не догадывается. Даже вы сами! А это, что ни говори, — ого-го какое искусство!

Дальше у нас произошла короткая беседа, которая касалась меня лично, а поэтому не стану воспроизводить её.

Закончилось всё на такой фразе:
— Но и ты, что ни говори, странное существо! – улыбнулся я. – Кто назовёт разумным того, кто разговаривает с собственной пищей?
— А ты уверен, что ты действительно говорил с Летуном? – спросил Бык и вдруг рассмеялся.

Смех его был неожиданным, похожим на какое-то похрюкивание с перекаркиванием. Он словно вдавил мою задницу глубже в почву, и тут же изменилась картинка сна.
Горы и долина пропали, а я оказался сидящим перед большим киноэкраном, на котором мимо меня, двигаясь справа налево, медленно проходил бык. Камера снимала среднюю часть его тела. Было видно его полувозбужденное (указывающее на без четверти восемь) причинное место. На его прике, примерно посередине, сияло золотое кольцо, к которому был прикреплён золотой колокольчик, мелодично позвякивающий от движений быка…

Резко зазвонил телефон. Я вскочил с кресла и помчался в другую комнату, где на рабочем столе лежала моя мобила. По пути у меня мелькнула картинка бегущего за морковкой осла, на спине которого сидела голая девушка.
А когда я поднял трубку, то вообще расхохотался, — звонила моя любовница.

 

Последние разработки сумасшедшего кота

1 Глава

Начало
Первый сосуд дома забот
Руны


Прошло три года с момента, как я впервые встретился с Лианоном и более 7 лет со дня как я столкнулся с концепцией магии и его особого
направления – северной скальдической традицией, которую я в последствии назову скальдикой. Я хочу описать основные идеи учения, которые открылись мне в процессе обучения и рассказать об открытиях сделанных мной за эти 7 лет. Что бы упорядочить всё то, что я узнал за это время, если конечно это вообще можно упорядочить, во всяком случае, я попытаюсь.
Что бы не прерывать повествование, разными ответвлениями от темы и сохранить целостность мысли, я попытаюсь сказать сейчас то, что помогло бы понять мой рассказ.


*

Дом Забот создан как потрясающий замысел магов древности, создан и оставлен без каких либо причин и целей. Как непередаваемый памятник, наследство, подарок тех времён. Дом Забот самое большое искушение из всех. И в то же время, само искушение гораздо привлекательнее, того, что оно может предложить.

*

Теперь я попытаюсь рассказать, как я сам вижу Дом Забот старого времени.
Мы в первую очередь существа думающие, у нас есть разум и так уж сформировалось наше общество. Разум очень консервативное наше свойство. Разуму нужно всё понимать и всё анализировать, в противном случае разум начинает сопротивляться натиску нового,
чем бы это не было. И это не удивительно, мы всегда либо избегаем незнакомых вещей до тех пор, пока не сможем их понять и принять, либо откровенно боимся их. Так было всегда, подумайте о наших доисторических предках. Они боялись огня, грома, бури. Эти вещи были для них синонимами страха. Их разум отчаянно пытался сделать эти вещи понятными и безопасными, так как абстрагироваться от них разум не мог, это была часть повседневной жизни человека. И тогда разум придумал для себя решение, он начал строить Дом Забот. Другими словами, своего рода призма, смотря через которую он видел не грозу, а понятный ему образ человека или животного. В этот новый образ он вкладывал свойственные ему самому чувства. Так получились Боги, с которыми можно было говорить, просить у них, что-либо, или приносить им дары, что бы сменить их гнев на милость и таким образом усмирить стихию.
Дом Забот обычного человека был очень прост в своём устройстве и сводился
к принципу – Я богу, бог мне, своего рода бартер.
Устройство Дома Забот жреческого класса был куда сложнее и тоньше организован. Они не стремились заниматься бартером с Богами, они стремились к Знанию Тела, через постепенное затухание разума и беспристрастного познания мира.

*

Таким образом, между разумом и интуитивным знанием устанавливается своего рода соглашение, которое гласит, что разум будет обладать экзотерической стороной учения, и не будет вмешиваться в ход развития духа. Таким образом, разум сам себя дурачит. Пока внимание разума приковано к красочным ритуалам, дух извлекает из этих ритуалов эзотерическую сторону учения, за счёт чего крепнет, до тех пор, пока не будет в состоянии сокрушить разум и вывести неофита на тропу знания тела. Где ни какие объяснения уже не имеют ценности, и все стремления неофита направляются к реализации своих задач. Таким образом, неофит начинает действовать исключительно на интуитивном уровне.

*

Боги завладевали вниманием неофита, но не как образ, а как олицетворение стихии. Каждый шаг к Богу, был шагом к стихии, пока неофит не преодолевал дом забот и не познавал сущность стихии.

*

У дома забот есть колонны его поддерживающие. Колоны дома забот это образы божеств, поддерживающие всю конструкцию верования.

*

Не смотря на то, что два разных человека могут почитать одного Бога, их представления о нём всё равно будут отличными, даже если это отличие будет незначительным. В конечном результате это приведёт к созданию двух похожих, но абсолютно не связанных между собой домов забот.

*

У каждого дома забот есть свои сосуды, одни полны, другие абсолютно пусты.

*

Пустые сосуды дома забот естественны для обычных людей, зачастую их сосуды всегда пусты. Пустой сосуд может помочь, утешить, решить какую то задачу, но вести человека по жизни пустой сосуд дома забот не может.
Пустые сосуды дома забот может быть молитва, ремесло или удовольствие, да что угодно.



*


Изначально, в доме забот нет полных сосудов, только сам человек может их заполнить. Когда это случается, они становятся мощными инструментами, обретая колоссальную силу. Таким сосудом может быть йога в руках монаха,
которую он свершает не для укрепления тела или лечения болезни, а для просветления и совершенствования. Таким образом, йога помогает монаху идти вперёд к преобразованиям всего его существа.

*

Что угодно может стать сосудом дома забот, любое действие – ремесло, секс, поэзия. Полный сосуд дома забот сродни одержимости, с тем лишь отличаем, что его цель направлена ни на само действие, как в случае с одержимостью, а на изменения, происходящие в теле и сознании под действием этих занятий.

***

Первый шаг в объятья мира я сделал, столкнувшись с рунами. Возможно это самая большая моя ошибка, а может самое ценное достижение. Руны бывают самыми разнообразными, но я буду говорить о скандинавских рунах и, говоря слово руны в последствии, буду подразумевать именно их.
Руны это 24 символа, относящиеся к форме письма северных народов.
Их совокупность называют не алфавит, а футарк, так как порядок букв в нём кардинально отличается от индоевропейских языков. Футарком он назван по звучанию первых шести букв – «Ф», «У», «Т», «А», «Р», «К». Известно, что каждая буква обладала не только звуковым значением, но и символическим смыслом. За каждым знаком или их сочетанием мог скрываться целый мир сакрального знания. Точное значение рун было утрачено, так же как и чудеса в них скрытые. Достоверно известно, что они были одной из опор знания и власти магов до христианского времени европейских земель. Самыми уважаемыми и древними из них были друиды. Были и прочие сословия, их знание было более специфическим и не таким монументальным как знание друидов. Среди них можно выделить скальдов и бардов. Если барды были скорее бродячими музыкантами, то скальды были придворными поэтами-певцами, воодушевлявшими воинов конунга на сражения, и прославляли героев на пышных пирах в честь победы. Им были ведомы тайны поэзии и магии слова. Скальды часто становились очень богатыми людьми, так как конунги не скупились на дары за хорошие произведения. Песни скальдов, исполнявшиеся самими поэтами без музыкального сопровождения, сохранялись в течение ряда столетий в устной традиции.
Возвращаясь к теме рун и их происхождения, мне вспоминается легенда из
«Старшей Эдды». Согласно её свидетельству, руны создал верховный Бог войны, мудрости и тайного замысла – Один. Для этой цели он пригвоздил себя к мировому древу своим собственным копьём и провисел на нём ни живой, ни мёртвый ровно девять дней.
После чего воскрес полностью преображённым, одним из плодов его преображения были руны. Из них он создал множество рунических заклинаний, часть из которых скрыл от взгляда смертных, о чём и рассказывает «Старшая Эдда».
Большинство мистических и символических трактовок рун не имеют ни чего общего с их исконным значением, эти описания заслуга трудов сотен рунологов, филологов и мистиков 19 – 20 веков. Возможно, старой школе надо было полностью исчезнуть, что бы могла появиться новая школа. От старых рун почти ни чего не осталось, кроме них самих.
По этому есть всего один путь – отдаться им и позволить себе идти за ними.

*


Одной из важнейших функций рун всегда считалось прорицание.
Мистики современности утверждают, что руны не прорицают, а самовольно пишут будущее человека с ними соприкасающегося, по его воли или против неё.
По этому поводу не могу сказать ни чего конкретного, но могу сказать, что руны значительно меняют человека. Лично меня руны приблизили к природе, во многом из-за того, что большинство рунических ритуалов производится в глухих лесах, а для их изготовления, освящения, хранения, использования и уничтожения необходимы необычные и редкие компоненты природного происхождения, которые маг должен добыть сам, соблюдая все предписания, что бы не навлечь на себя беду.
Должен заметить, что неправильное использование рун, действительно к добру не приводит. Но не это важно

*

По мере углубления в скальдику, я начал понимать устройство всего процесса обучения.
Я понял, что весь путь мага разделён на две части. Первый этап я условно назвал
«Дом Забот». На этом этапе маг узнаёт экзотерический смысл учения и получает необходимый толчок для самостоятельного путешествия по открывшемуся перед ним пространству. Вторая часть пути из-за его необычных особенностей получило название «Знание Тела». Она знакомит мага с эзотерической стороной учения и продолжается от своего начала, до самого конца жизни мага. В нём больше не задействуется разум, он строится на чисто интуитивных действиях. Во всяком случае, они таковыми могут показаться сторонним наблюдателям. Ученики друидов проводили со своим учителем в глухих лесах 21 год в непрерывном обучении медицине, дендрологии, фольклору, поэзии и магии. Всё, что они постигали, было всего лишь репетицией их самостоятельной дороги. Всю глубину этой философии им предстояло познать самостоятельно.

 

4 Глава

Полынь
Третий сосуд дома забот


Кто-то ищет силу в чём-то, для кого-то она это союз, для кого-то химическая формула. Для меня доказательством силы служил мир вокруг меня, но его мощь мне показала одна невзрачная травка – горькая полынь или чернобыльник, она и послужила вторым. С латыни её название переводится как — невредимый. Дружба с ней значит постоянно меняться с ней ролью, уметь быть жертвой и уметь быть охотником.
С древних времён, жрецы средиземноморского культа Артемиды- богини охоты, Луны, плодородия, деторождения и врачевания, использовали её силу для проникновения в тайны этого мира, ибо видели в Артемиде саму природу.
Сначала её сок служил дополнением к вину, потом из него начали делать настои с очень хитроумным составом. А потом начали пытаться ловить дыхание полыни – собирать полынный эфир. В эфире содержаться вещества, которые с лёгкостью могли бы убить человека принявшего его, это чистый яд. Я рискнул и принял условия игры.

*

С детства я был хорошим мальчиком, богатым мальчиком, внук русских генералов.
Хорошая семья, большие связи, помогли достойно пережить распад советского государства. Моим воспитанием занимались в основном многочисленные женщины моей семьи, моего отца ненавидели все эти женщины с самого начала. Он не был человеком нашего круга, и его влияние на меня считалось нежелательным и даже вредным. А его постоянные поездки в поисках заработка, давали повод его ещё больше ненавидеть.
По этому мне привили любовь к высшему обществу, роскоши, деньгам, а так же привили ненависть к бедным и не воспитанным людям, не воспитанным в контексте общества в котором я находился, рос и взрослел. Среди прочих веяний, магия так же была частью этого роскошного мира, моя любимая двоюродная сестричка, которую я до сих пор считаю фактически родной, была одной из самых ярких фигур в моём детстве, следовательно, именно от неё я нахватался всей этой помпезной чепухи.
Будучи студенткой одного из самых элитных университетов страны – РСУ, она легко принимала модные течения начала 90-х годов – Алхимия, чёрная магия, спиритизм.
Я помню, у неё было много книг по магии и мистической философии, теперь они все принадлежат мне, так как для неё это было порывом модным увлечением. Магия так и осталась для моей сестры данью моде, а мода, как известно, приходит и уходит. Но главное ни то, что написано в этих книгах и не то, что моя сестричка не достигла практически ни каких результатов на этом поприще, главное, что наряду с аристократичными замашками она вложила в меня эту мистическую искру. Да, конечно это была не совсем та искра, но с течением времени я нашёл свой вектор и начал развиваться согласно его направлению.

*

Особую часть моего обучения, сестра посвятила разным дорогим фетишам, какими являлся табак, сигары, инструменты к нему прилагающиеся. Чаи и тонкости чайной церемонии, и, конечно же, алкоголь. Она ловко инструктировала меня по поводу разных напитков, а когда она чего-то не знала, она отсылала меня к разным книгам, нашей богатой библиотеки, собранной ещё в Германии, когда мой дедушка был специалистом в соцлагере в Берлине. Обучать этому утончённому делу она начала меня как раз тогда, когда сама закончила резидентуру и стала посещать разные съезды и конференции по повышению квалификации. Меня она брала вместе со своим мужем как сопровождающих лиц. Мне тогда только исполнилось 17. Неотъемлемой частью таких конференций всегда были шведские столы и бальные вечера. На тему медицины мне было запрещено разговаривать, в прочем как её мужу, мы могли говорить только на светские темы. Она считала, что наша неотёсанность в медицинских кругах может ударить по её авторитету.
Свой первый бокал вина я выпил в 17, вообще в преклонном возрасте. Дальше понеслись изучения вин, коньяков, виски, джинов и вермутов. Нет, она не позволяла мне спиваться. Она разрешала только пригубить многие из этих напитков и ни когда не давала мне права в один день пробовать более двух напитков. Она научила меня, относится к алкоголю как к собственности, а не как к напитку. Она научила пускать пыль в глаза гостям при помощи грамотно составленного бара, научила подделывать вина люкс класса под вина марочного класса. Её учение заключалось в том, что между винами за 5 долларов и 50 есть разница, а между винами за 50 долларов и 100 долларов разница настолько незначительная, что её может распознать, только самелье.
В один из дней, мы отправились за покупками. Она до сих пор любит, когда я сопровождаю её во время этого процесса. Мы тогда зашли в коньячный домик, это небольшой погребок, где мы обычно подбирали на свой вкус напитки к празднику, стоял погожий июньский день. Моё внимание привлёк изумрудно-зелёный напиток в маленькой бутылочке, меня смущала его высокая цена и высокое содержание алкоголя, поинтересовавшись, что это такое я получил исчерпывающий ответ – Это абсент, напиток дураков, его готовят из полыни, он не пьянит, а вызывает наркотический угар. Излюбленный коктейль художников, фи-фи, тебе не понравится. Чисто из чувства противоречия я так таки купил этот маленький пузырёк.
Всё, что она сказала об Абсенте, было ложью, во всяком случае, для меня.


*

Полынь склеила разрозненные части моего опыта, полынь стала для меня третьим заполненным сосудом дома забот. Она соединила вместе учение о рунах и депривации сна, которые служили мне как первый и второй заполненный сосуд дома забот.
Первая моя встреча с полынью состоялась в раннем детстве, второй встречи я ждал долго, пока не достиг совершеннолетия. Вторая моя встреча с ней открыла мне устрашающую сторону этого растения. Я не буду долго говорить о том, как проходила моя первая встреча с абсентом. Это моё дело, уже тогда я был сновидящим, нет, я не читал КК, более того я его не переваривал. Тогда я был занят своими собственными изысканиями. Я практиковал искусство депривации. Я натренировал себя до такой степени, что мог не спать целую неделю, что давало странное состояние смешения сна и яви. Я мог подойти в таком состоянии к оживлённой дороге. Шириной в 50 метров с непрерывным потоком машин, закрыть глаза и хоп, я уже на другой стороне дороги, машины всё так же снуют, а я не помню, как пересёк её и пересекал ли вообще. Может я и вправду, очутился на той стороне, просто переместившись в пространстве, каким либо иным способом, мне это не ведомо. Впервые свои эксперименты с депривацией я научился видеть свои первые сновидения. Но депривация требовала слишком много сил и стала пагубно сказываться на моём психическом здоровье, впрочем, все дримеры сумасшедшие, все как один. Особый экстракт, который я разработал со своим приятелем студентом-фармакологом, получался из полыни, он полностью излечил меня от депривации, не только укрепил мой опыт со сновидениями, но и умножил этот опыт. В основу рецептуры легли принципы синтеза эфирных масел и некоторые особенности рецептуры абсента. Прежде чем пользоваться моими рецептами и пытаться достичь подобных эффектов. Я должен отметить, что Дыхание Охотницы, мной больше не употребляется, так как она это противовес депривации и также, если не более опасно для психического здоровья.
Полынь меня соединила воедино, сделав меня чем-то совсем новым, не тем смазливым нарциссом, которого взрастили моя сестра и заботливые родственники матери. Во многом благодаря полыни и депривации, первому и второму полному сосуду дома забот.
Прежде чем я продолжу, я должен сказать ещё несколько слов об угрозе скрываемой полынью. Что бы не усложнять вам жизнь, я сделаю это на примере абсента, как малой части того, что представляет собой Дыхание Охотницы.


Абсент крепкоалкогольный напиток, содержащий обычно 70% алкоголя. Важнейший компонент абсента это полынь; полынь это трава, в эфирных маслах которого содержится большое количество туйона. Туйон в больших количествах это яд; именно туйон главный элемент, благодаря которому абсент славится своим эффектом. Другие компоненты абсента: римская полынь, анис, фенхель, аир, мята, мелисса, лакрица, дягиль и некоторые другие травы.

Абсент может быть прозрачным, желтым, коричневым и даже красным, но чаще абсент имеет изумрудно-зелёный цвет. Абсент мутнеет от добавления воды. Это происходит из-за того, что разбавленный спирт не в состоянии удерживать эфирные масла полыни, и масла выпадают из него.

Популярность абсента резко возросла во время французских колониальных войн в Северной Африке, которые начались в 1830 году и достигли пика в 1844-1847 годах. Французским военным выдавали определенное количество абсента для профилактики малярии, дизентерии и других болезней, а также для дезинфекции питьевой воды. Абсент оказался настолько эффективным, что прочно вошел во французскую армейскую жизнь от Мадагаскара до Индокитая. В то же время в войсках Северной Африки стали все чаще встречаться случаи параноидной шизофрении, называвшейся "le cafard". Среди французских колонистов и эмигрантов в Алжире тоже распространилась мода на абсент. В 1880 году абсент был широко распространен во Франции. Популярность абсента во Франции была равна популярности вина.

Марки абсента сильно различались по качеству. Самый лучший абсент дистиллировали, используя виноградный спирт, а более дешевые сорта изготавливались из промышленного спирта, в котором вымачивали листья полыни или просто добавляли экстракты. Самым распространенным рецептом абсента был такой: сушеную полынь (artemisia absinthium или grande absinthe), анис и фенхель вымачивали целую ночь в спирте. Затем эту смесь кипятили для получения дистиллированного спирта в сочетании с парными дистиллированными терпеноидами из трав. Для улучшения вкуса иногда добавляли другие травы, например "petite absinthe" (artemisia pontica), иссоп аптечный и лимонную ароматическую добавку, после чего абсент фильтровался. Его могли дистиллировать дважды для большей мягкости и лучшего соединения элементов. Процессы производства и рецепты разных марок различались, но главным было то, что при производстве абсента создается не просто крепкий алкоголь, как в случае виски или бренди; спирт, полынь и другие травы просто соединяются вместе, хотя степень очистки — разная. Традиционный зеленый цвет обусловлен — или поначалу был обусловлен — хлорофиллом, который выцветает под воздействием света. Поэтому пришлось разливать абсент в бутылки из темно-зеленого стекла.

Его распространенность росла благодаря публичной истерии создаваемой его мощным эффектом. Тогда эта болезнь называлась абсентизмом. Его употребление считалось даже билетом в сумасшедший дом. В августе 1905 года Джин Ландфрэй, швейцарский фермер и известный абсентист, застрелил всю свою семью. Эта история заняла первые страницы европейских газет. В статьях про это убийство говорилось, что фермер находился под влиянием выпитого абсента, и игнорировался тот факт, что он выпил несколько бутылок вина и других алкогольных напитков в тот день. В конечном итоге абсент был изгнан из многих стран мира.

Колониальные ассоциации очень устойчивы. Много лет спустя мсье Рикар, владевший крупным производством анисовой водки, ради рекламы проехал по Елисейским полям на верблюде. Когда французские военные из Африканского батальона вернулись во Францию, они привезли с собой и свое пристрастие к абсенту. Африканский батальон прославился во время чрезвычайно успешных войн, и стало благородным, даже эффектным пить абсент на парижских бульварах. Вскоре эта привычка перешла от военных к буржуазии. Так началась золотая эра абсента, короткая пора, когда он еще не стал проблемой. Позднее, когда все связанное с абсентом резко изменилось, во Франции вспоминали это время с тоской.

Питье абсента было одной из определяющих черт парижской жизни во время Второй империи, правления Наполеона III, которое длилось с 1852 до Франко-прусской войны 1870 года. После подавления революции 1848 года буржуазия получила полную власть, на изменчивом фондовом рынке сколачивались и терялись огромные состояния. Это была золотая эра оперы, проституции в высших классах общества и беззастенчивого потребительства.

Респектабельный буржуазный обычай пить абсент стал практически повсеместным. Тогда считалось, что абсент улучшает аппетит перед ужином. Время между пятью и семью часами вечера называлось "l"heure verte", зеленым часом, и в эту пору запах абсента носился в предвечернем воздухе бульваров. Учитывая его крепость ("Перно", пожалуй, самая уважаемая марка, содержал 60 процентов алкоголя, или 120 градусов, то есть был почти в два раза крепче виски), питье абсента было и приятным ритуальным способом завершить день и перейти в вечернее настроение. Поначалу считали, что можно выпивать только одну порцию.

Строгий промежуток времени, отведенный для питья абсента, до некоторой степени защищал людей от злоупотребления. Можно было пить абсент перед ужином или даже выпить стакан перед обедом, но если бы кто-то пил всю ночь, это "faux pas" вызвало бы презрительное удивление официантов. И все-таки риск был с самого начала и увеличивался по мере того, как люди стали приобретать вкус к напитку.
У людей, которые никогда в своей жизни не пробовали абсента, привычные результаты злоупотребления — хриплый гортанный голос, блуждающий, тусклый взгляд, холодные и влажные руки…


При составлении статьи использована книга Фила Бейкера "Абсент как он есть"


*

Состояние настоящего абсентного опьянения не похоже на алкогольное. Эффект абсента может быть разным. Это может быть приятное спокойное расслабление, бодрость, эйфория, неожиданный и беспричинный смех. Абсент может заставить людей совершать непонятные и нелепые поступки, которые оставляют яркие воспоминания, не всегда безобидные. Некоторые люди описывают ощущения, возникшие после употребления абсента, как состояние необъяснимой агрессии. Многое зависит от личности пьющего абсент. Его настроения и обстановки в которой пьётся абсент.

Многими людьми было замечено, что абсентное опьянение может сопровождаться смазанным, слегка размытым зрением или изменённым цветовосприятием. Большие предметы выглядят не чёткими, а мелкие предметы почти неразличимыми. Терпимость к боли, также один из эффектов абсента.


*

Я сознательно искал встречи с полынью. Помню, был пасмурный летний день, каких много на побережье, я собирал травы как обычно. Дождь не предвещался, и это давало мне достаточно времени, для того, что бы насладиться природой. Я точно знал, за чем иду Я, заранее наметил маршрут, дорога вела меня по иссохшему торфяному болоту. Хотя моей целью было скорее собрать травы для бальзама, меня не покидало странное желание встретиться с полынью.
Кругом пели птицы, по привычке, будучи убеждённым скальдом, что бы не тревожить болото, я достал батон хлеба, раскрошив, я оставил его на пне для птиц, как делал это всегда. Незамысловатый ритуал, ставший привычкой сулил удачу в поисках.
Медленно я свернул с пригорка, по маленькой кривой тропинки, чуть не свернув себе шею, для того, что бы выйти к реке. Спустившись в болото, которое предстояло пересечь, передо мной предстал лес перекособоченный ухабами и канавами, чуть заполненными водой. Краем глаза уловил медную ленту медянки, что проползла по моему сапогу. У местных жителей есть поверье, что, прикоснувшись к этой змее людей, ожидает великое счастье, но если она укусит, не смотря, что яда она не имеет, человек не доживёт до рассвета. Позже я заметил, что болото изобилует этими змеями, не беспокоя их, меня они тоже не беспокоили. Там росли самые разнообразные цветы – лютики, трёхцветные фиалки, люпины, ромашка, одуванчики, зверобой, дикий цикорий, тростник, аир и многие другие.
Я гулял по этому раю, не замечая, как идёт время.
Воздух был свежим влажным и пах, каким то особым ароматом этого влажного леса, восставшего на месте болота.
На землю меня вернула мысль, что мои поиски безуспешны. И только когда солнце стало клониться на запад, а пейзаж стал не знакомым, я нашёл себя стоящим посреди поля, поля полыни и думал, что же меня сюда привело? В небе затянутом белой пеленой тлело багровое яблоко раннего заката, кругом было тихо-тихо.
Пахло свежей горечью, горечью полыни, которая почти полностью вытеснила аромат леса, она цвела своими крохотными цветочками. Сильное чувство, сильный аромат толкал меня к этому полю, как неведомая жажда, которую я стремился утолить. Вероятно, это была жажда жизни, бытия, чудес. Роскошный багровый шар в туманном небе, свежий и чистый аромат полыни, всё это располагало.
Я достал нож и подрезал верхушки, собирая побеги в свою холщёвую сумку, голова немного закружилась, я как бы охмелел. Потом я бездумно пошёл домой, не помня ни пути, ни болота …
Вернувшись, домой, надо было начать приготовления, пока цветы полностью не увяли.

Все травы были слишком душистыми, их запах буквально дурманил, я решил настоять их и посмотреть, что выйдет. В сумке были разные цветы, каждый положен в свой холщёвый мешочек, что бы не смешался с остальными. О свойствах полыни я был наслышан и все мои действия были направлены, что бы столкнуться с этим.
Основы работы с полынью я подчеркнул из общения с таким же чокнутым студентом, как и я, с тем только отличаем, что я был на мед факультете, а он учился на фармаколога, за основу он брал рецептуры 19 века, под влиянием которых находились Ван Гог, Виктор Олива, Ренуар.
Это был рецепт Зелёной Феи, мистического напитка с чарующими свойствами, прекрасными и опасными – Grand Absint, запрещённый во всё мире кроме Чехии и России. Российский абсент редкостная гадость, русским Бог подарил водку, и они преуспели в технологическом вопросе. В Европе различают два абсента Grand Absint и Absint, последний, отличается низким содержанием туйона.

*

Горкой купелью не напиться, слёз не осушить, но можно идти, просто идти.
Что нужно скальду для того, что бы готовить свои бальзамы и снадобья?
Не хитрый инвентарь, каменная ступка, реторта или куб, знание трав и немного интуиции.
Всего ни чего.
Зелёная фея меня манила, звала за собой. Пришло время впустить её.
Вернувшись поздним вечером, домой, я снял с плеча холщёвую сумку для трав, прошёл на кухню, стал распаковывать пакетики с травами. Самым ценным подарком леса были соцветия чернобыльник – полыни. Душистые зеленоватые цветки, травянисто пряные на вкус, самую малость вяжущие. Что бы замедлить увядание, я промыл все цветы холодной водой. Взяв свою ступку, я положил в неё высушенные бутоны лесного шиповника, немного цитрусовой корки и начал растирать растения в крупный порошок, розовые бутоны прекрасно растирались, с цитрусами были проблемы. Сухая цедра плохо крошится. Шаг за шагом, и она сдалась, превратившись в однородную массу. К этому душистому порошку я по очереди добавил, анис цветы дикого цикория и веточки руты, которые принёс домой ещё утром с огорода, компоненты я всегда добавляю по очереди. Когда один истолчён, можно добавлять следующий, сначала мельчат и растирают высушенные компоненты, а потом добавляют свежие. Некоторые корневища или кору не давят, а режут или стругают перочинным ножом, так я поступил с дубовой корой. Лучшими источниками коры, являются молодые веточки, которые можно просто истолочь, их диаметр не должен превышать 4 миллиметра. Я добавил ещё много разных душистых трав. На дне ступы образовался слой чёрно-зелёного порошка, жирного на ощупь, с сильным запахом чего-то напоминающего кориандр. Травы я подбирал произвольно, не особенно смотря на какие либо рецепты, просто по принципу нравится – не нравится.
На улице стемнело, мне стало грустно и одиноко, захотелось уйти, просто умереть, чувство не имело ясных очертаний, и казалось мне чем-то серым подкатившимся к горлу.
Чувство одиночества, впервые за долгие годы захотелось к кому-то прижаться, согреться от кого ни будь, в прочем это чувство иногда посещало меня и особо встревожить меня не могло, скорее оно значило, что просто идёт время, я просто взрослею и немного старею.
Я заполнил ступу с душистой смесью цветами полыни, до самого верха, и начал потихоньку вращательными движениями давить их в ступе. Растереть их, просто придавливая ко дну, не получилось, тогда я стал растирать их о стенку ступы.
За окном уже была глубокая ночь, печаль теснило чувство тихой радости, в голове вертелась песенка, которую я когда-то сочинил. Под музыку дождя, что разразился за окном, я тихо шептал слова, так как было уже поздно и петь я вообще то не умею, славно мантру я шептал снова и снова —


Дорогу дивную, мне Демон показал, когда-то в старом сне.
Ведёт меня она через поля, леса, луга и степи.
Извилист этот путь, мне кажется, что должен вскоре наступить конец, а он всё вьётся и край его не виден вдалеке.
Куда ведёт меня мой путь, не знаю я.
Но столь ли это важно, когда мой бубен славно так звенит на ремешке моём среди кромешной тьмы, что служит верно, ночи.

Луна мою дорогу освящает, не сбиться мне и не свернуть, когда игристый свет Луны тебя своим любовником считает.
Глоток воды пьянит вину подобно и усмиряет страх, что вечно на ухо твердит, что ложный путь тобою выбран, что смерть уже готовит пир прощальный тому, кто с ней дерзнул играть.
И это веру укрепляет, что выбрал путь себе достойный я, ведь больше лжи, чем страх, ни кто не скажет.
Не надо мне другой судьбы.
Пусть проклят я самим собой, но сей венец не чистый, мне заменил корону.
И трон из чёрной кости змея, подарен мне тем существом, чей миг зовётся – Вечность.
Ещё свежи в моих воспоминаньях те мрачные глаза, что холода полны и жажды бытия, чудес и жизни.
Свежи и те мольбы, всего живого, что ограждали суеверным страхом, мятежного юнца от шага в пропасть темноты, что развернули для своей игры, надменные творенья ночи.
И хор их голосов не мог ни кто остановить –
— Оставь мерцанье льда, прекрасный дивный зверь, что жаждет волшебства!
Но жажда волшебства во мне была сильней меня, и выбрал я дорогу сна,
я разбудил мерцанье льда, и отдал душу за него.
И только старый ворон, на ветхом дереве лещины сказал –
— Он страстно жаждет видеть, того, кто в сердце принял темноту, того, кому свет дня противен, стал, того, кому покой дороже благ земных.
Спеши, он ждёт тебя!
Всё стало ясно, всё заняло свои места, к Нему иду, Его хочу спросить!
И знаю я, ответит Он, о том, чего не знают люди!
О чём моя печаль, где прячется судьба и где тот край, в котором ждёт меня последний вечный дом?

Когда я закончил, уже светало, передо мной стояла ступа с влажной зелёной кашей, пахшей горькой свежестью полыни, запах кориандра уже не различался.
Я поместил кашу в бочонок и залил вином, предстояло сделать настой, на это ушел целый месяц …

*

Всё ведает светлая Артемида, знает каждую ветку, каждый камень в своих угодьях.
Крепость коньяка и его аромат приходит к нему с выдержкой, вчера бренди, сегодня коньяк!
Так и дух человеческий.
Прошло три недели, они были солнечными, жаркими. Наконец, то вновь пошёл дождь, полынь любит дожди, так она даёт своё согласие, что готова подарить своё дыхание, осталось его поймать.
Я раскупорил бочонок, вся трава опала ко дну бочонка, мне открылась ароматная жидкость коньячного цвета, с багровыми отблесками и очень горькая на вкус.
Пришло время ловить дыхание Дикой Охотницы.
Я знал, что всё должно быть идеально, и что бы уговорить охотницу покинуть её обитель, нужно нечто родное для неё, то, что могло бы её убедить.
Я отправился на то же болото, всё кругом было сырым от дождя, капюшон не помогал.
По лицу катился дождь, отступать было поздно, бочонок был вскрыт, пока он не выдохся, надо было ловить дыхание полыни. Продираясь под дождём сквозь тростник, я вышел к реке, развязав мешок, я руками собрал песок, в котором когда-то росла эта полынь.
Река была серой и неприветливой, её обнимал дождь, от его уговоров вода издавала красивый звенящий звук, он был похож на пение тысячи птиц, слетевшихся на конопляное поле. Есть такая маленькая птичка, коноплянка, иногда на одном кустике дикорастущий конопли может сидеть до 8 птичек, они издают характерный только для них звенящий шум. С одной стороны он сбивает с толку, а с другой стороны весьма приятно звучит, как дождь на спокойной реке. Так забавно бывает смотреть на их возню.
Поклонившись реке, я бросил в неё горбушку белого хлеба, после чего мне нужно было спешить домой. Песок я высыпал в сковороду и высушил на огне, он стал источать едкий дым, горели корешки. Я просеял песок сквозь сито и вернул его в сковороду, на огонь.
Нужно было спешить, я взял реторту, заполнил её получившимся бальзамом и стал её прогревать, опустив носик в плотно закрытый сосуд, а брюхо поставил на песок. Напиток коньячного цвета не хотел открывать своих тайн и отпускать дыхание Охотницы.
Я скучал, смотря на реторту, вспоминались разные вещи, вспоминалось багровое солнце, которое сопровождало меня в походе за травами, вспоминалась дымка укрывающая небо, через которую можно было смотреть на солнце, не щурясь.
Вспомнилось пение сверчков и кваканье жаб, было славно, на душе тишина, в голове не единой мысли. Тишина, хорошо, радостно, всякая живность радуется тому же, чему и я.
Чует сердце хмелеть начал, и вправду, вином запахло, вся кухня пропахла глинтвейном и полынной настойкой. С носика реторты начала капать светло-жёлтая жидкость, очень душистая, и нежная на вкус, хотя не лишённая пикантности. Мне удалось собрать дыхание Охотницы, оно было у меня, надёжно запечатано в сосуд. Сбор дыхания охотницы я буду практиковать ещё много раз, прежде чем посмею полностью впустить её в себя.
Когда я решился, мне открылась вся красота этой травы.

*

Тревожить ковыль не посмею я больше, на веки верна, моя госпожа, под ливнями рождена, ветрами обласкана, не встревожишь меня.
Дыхание охотницы это сложный по химическому составу экстракт, в нём содержаться молекулы этилового спирта, высоких угле — водородных кислот, ароматических веществ, эфирных масел, алколойдов и летучих БАВ.
Луна, ночь, со стороны леса мелькают тени лис, привлекаемых к домам людей, лёгкой добычей. Ясная ночь, всего три часа до рассвета, август, несущий прохладу. Холодный плод Луны лил свой сок прямо в окно, я стоял, запахнувшись халатом, меня тревожили нерешённые вопросы, неустроенность и усталость, сладкая усталость, которая приходит под утро, после бессонной ночи, обычное тихое созерцание. Зов Охотницы снова посетил меня, я наконец то хотел встретить её по настоящему. Так как это делали мои предшественники.
Стеклянный кувшин, я выдернул пробку, взял бокал стоявший на столе у бара, кинул пару кубиков сахара, разведя их водой.
Небо светлело, раздался крик вороны, солнце было ещё далеко за горизонтом на востоке, его присутствие выдавал блеклый свет неба и багровая дымка на востоке, на северо-востоке. Облака уносили свет рождающего солнца далеко, далеко на север.
Я вылил первую порцию дыхания в бокал со сладкой водой, почему сладкой, наверно по тому, что антагонисты притягиваются, горечь к сладости, свет к темноте, тепло к холоду, как и всё в природе сменяет друг друга. А может по тому, что слышал о свойствах этой травы раньше, когда-то, что-то не ясное.
Я поднёс бокал к губам, что-то дрожало во мне, я знал, что трава эта ядовита. Я поставил бокал на подоконник, вздохнул, потом поднёс бокал к губам. Что то щемило в области живота, я знал, что если отравлюсь то, отравление как минимум выбьет меня из колеи на неделю, а радости, которые я испытаю, будут схожи с радостями токсического гепатита.
Так как помимо полыни, я добавил много токсичных трав, так хотела она сама, что вела мою руку среди букетов трав и цветов, лежащих на столе, собранных на болоте.
Снова раздался крик вороны, я начал медленно пить, вкус был холодным, свежим и пряным, он утолял жажду. Я выпил всё до дна, но ощутил только прохладу, я повторил процедуру ещё два раза. Первое, что я ощутил, это было желание спать. Я прошёлся по комнате, мне показалось, что я очень устал. Зачем-то обулся и вышел на улицу, было холодновато.
Пошёл к реке, ходил у реки, потрогал воду, что-то было по-другому.

Что именно понять я не мог, перешёл на другую сторону реки, тупо смотря на воду. Ни чего не изменилось, всё выглядело как на экране телевизора.
Вдруг я понял, в голове нет мыслей, я не говорю сам с собой, ни жалуюсь, что холодно, не думаю, что завтра нужно ехать в город, ни ною, что мне всегда не хватает времени, что я не высыпаюсь. Мир вокруг меня стал похожим на неспешный фильм, который я неторопливо смотрел в кинотеатре. Колени, локти и лоб тянули к земле, хотелось непреодолимо спать. Ноги сами вернули меня домой, я проспал весь день, поднявшись только в четыре часа после полудня, голова была такой, как будто она заполнена песком – абсолютно бесполезная часть тела.
Так закончилась первая встреча с полынью, она показала мне тишину, какой не владеет ни один простой человек.